ЭТИКА

практическая философская; наука о морали (нравственности). Как термин и особая систематизированная дисциплина Э. восходит к Аристотелю; впервые он встречается в названии всех трех его сочинений («Никомахова этика», «Эвдемова эг^чка», «Большая этика»), посвященных проблемам нравственности, и несет в них основную содержательную нагрузку.
В последующем Э. также остается одним из типичных названий философских произведений (напр., «Этика, или Познай самого себя» П.Абеляра, «Этика» Б.Спинозы, «Этика» Н.Гартмана) и становится общепринятым обозначением учебной дисциплины. Аристотель говорил об Э. в трех смыслах: как об этической теории, этических книгах, этической практике (см. Вторая Аналитика. Кн. 1, ЗЗв; Политика. 1261 а; ММ. 1181 в; Риторика. 1356а). Понятие «этический», от к-рого происходит Э., образовано Аристотелем на основе слова «этос», обозначавшего некогда привычное место обитания, а потом уже просто привычки, нрав, характер, темперамент, обычай. Оно выделяло тот особый срез человеческой реальности (определенный класс индивидуальных качеств, соотнесенных с определенными привычными формами общественного поведения), к-рый составляет предметную область Э. По аналогии с термином «этический» и для его точного пер. Цицероном с прямой ссылкой на Аристотеля было образовано слово «моральный» (moralis); он говорит о моральной философии (О судьбе, 1,1).
В последующем от прилагательного «моральный» возникает существительное «мораль» (moralitas), к-рое и является лат. эквивалентом термина «Э.».
В некоторых европейских яз. появляются дополнительные собственные термины, являющиеся аналогами др.-греч. слова «Э.» и лат. слова «мораль» - напр., «нравственность» — в рус, «Sittlichkeit» - в нем. Три термина, по происхождению и этимологическому содержанию обозначающие одно и то же, приобретают в истории культуры смысловые различия.
В частности, сложившаяся учебно-академическая традиция понимает под Э. по преимуществу область знания, а под моралью (или нравственностью) ее предмет.
В общественном опыте и живом языке такое разграничение до настоящего времени не закрепилось. Так, напр., в рус. яз. нет устойчивых словосочетаний, где слова «этика», «мораль», «нравственность» не были бы взаимозаменяемыми, хотя и есть смысловые контексты, когда чувство языка требует отдавать предпочтение какому-то одному из них (напр., «мораль сей басни такова», «нравственные принципы», «этика учителя»). Непосредственное выделение Э. как особого аспекта философии в европейском культурном регионе связано с открытием софистов, согласно к-рому установления культуры существенно отличаются от законов природы. Софисты обнаружили, что законы, обычаи, нравы людей изменчивы и разнообразны.
В отличие от необходимости природы, к-рая везде одна и та же, они являются случайными и произвольными. Встала проблема сопоставления различных законов, нравов, выбора между ними, а тем самым и проблема критерия для такого сопоставления и выбора. Нравы стали нуждаться в обосновании, к-рое стало бы вместе с тем и их оправданием - оправданием перед разумом. Сократ поставил знак равенства между совершенством человека, его добродетелью и знанием. Его ученик Платон пошел дальше: для того чтобы придать новую легитимность нравам и ин-там полиса, необходимо познать идею блага и руководствоваться этим знанием, доверив управление обществом философаммудрецам. По мнению Аристотеля, отождествление добродетели с науками было ошибкой. Предметом Э. являются не знания, а поступки, она имеет дело не с благом самим по себе, а с осуществимым благом. Тем самым Э. как практическая философия была отделена от теоретической философии (метафизики). Исходным пунктом Э. являются не принципы, а опыт общественной жизни, в ней поэтому нельзя достичь той степени точности, к-рая свойственна, напр., математике; истина в ней устанавливается «приблизительно и в общих чертах». Зенон из Китиона и Эпикур разделяли философию на логику, физику и этику, следуя в этом традиции, восходящей к Академии Платона. Некоторые среди древних сводили философию к двум или к одной части (так, стоик Аристон отождествлял се с одной Э.). Однако своеобразию философского знания соответствует трехчастное деление, к-рое в известном смысле вслед за И.Кантом можно считать исчерпывающим. Секст Эмпирик приводит три аналогии, к-рыс образно представляли строение философии. Одни сравнивали ее с садом, в к-ром растущие растения физика, плоды — Э., крепкая ограда — логика. Другие считали, что философия похожа на яйцо, где желток (или зародыш) — Э., белок — физика, скорлупа - логика. Третьи использовали в качестве аналогии человеческое тело и тогда кости — это логика, мускулы и ткани - физика, а душа - Э. Во всех случаях Э. выступает в качестве смыслового центра философии, к-рая учит не только правильно мыслить, но и правильно жить - точнее: она учит правильно мыслить для того, чтобы правильно жить. Э. потому и считается практической философией, что через нее, предлагаемые ею каноны совершенного поведения осуществляется выход философии в практику. Такое же понимание места Э. заключено в предложенном Р.Декартом сравнении философии с деревом, корни к-рого - метафизика, ствол — физика, а ветви, с к-рых собирают плоды, - Э. Каждая из частей (или аспектов) философии могла занимать первое место, быть основополагающей. Однако превалирующей в послеаристотелсвской философии стала т.з., согласно к-рой в этой взаимосвязанной триаде решающей была физика, или учение о природе. Упорядоченный, разумно организованный космос рассматривался в качестве плодоносящей почвы Э. Существенно новым по сравнению с Платоном и Аристотелем в такой постановке вопроса было то, что Э. эмансипировалась от политики, и нравственное совершенство человека не ставилось в связь и зависимость от совершенства общественной жизни. Посредствующую роль между индивидом и добродетелью, к-рую играл полис, в рамках нового понимания предмета Э. стала играть философия. Отсутствие душевных тревог и телесных страданий, составляющих цель Э. Эпикура, достигаются через правильное понимание удовольствий и разумное просвещение, освобождающее от страхов. Философия — вот единственный путь к счастью, открытый и молодым, и старым (см. Эпикуреизм). Путь к стоической апатии и скептической атараксии также лежит через философию, знания (см. Скептицизм). Где философия — там мудрец. Мудрец, образ к-рого наиболее полно разработан в Э. стоицизма, предстает как воплощенная добродетель. Прецедент мудреца является обоснованием морали (как говорили стоики, доказательством существования добродетели являются успехи, сделанные в ней Сократом, Диогеном, Антисфеном), и Э. выступает не в безличной строгости логических формул, а в образцовых примерах, утешениях и увещеваниях, обращенных к отдельному человеку. Мудрец умеет быть выше страданий, судьбы и обстоятельств, живет во внутреннем согласии с собой и природой в целом. Его домом и полисом является космос в целом, он - космополит. Мудрец ориентирован на благой промысел мирового разума. Духовная жизнь средневековья характеризуется безусловным господством христианской религии, что существенным образом повлияло на Э. После начального периода конфронтации с грсч. философией как виновницей гибельного падения нравов - основные усилия средневековых христианских философов (см. Средневековая этика) направлены на то, чтобы обосновать возможность интеграции Э. языческой древности в структуру христианских ценностей (см. Христианская этика). Преимущественной точкой опоры в решении данной задачи первоначально становится традиция Платона. Августин высоко оценивает произведенное Платоном разделение философии на физику, логику и Э., полагая, что тот лишь открыл (а не создал) объективно заданный порядок вещей. Следует заметить, что и в этом контексте патристика не рассматривала Э. в послеаристотелевском индивидуалистическом варианте, отдавая предпочтение ее аристотелевской социально-полисной версии. Существенным считалось внутреннее единство всех частей философии, к-рое осмысливалось как единство, заданное Богом. Бог, к-рый является создателем мира, считает Августин, является также и его учителем. Языческие авторы (и в этом состояла, по Августину, их коренная ошибка) хотели в себе найти и собственным разумом обосновать то, что дается Богом и только в нем находит свое оправдание; они постигали божественный порядок, не понимая, что он — Божественный. Отсюда — задача переосмысления их творений в свете учения Христа. Августин предлагает избегать не всех «философов, а философов мира сего». Для Абеляра Евангелие представляет собой реформирование и улучшение естественного закона философов. Поэтому необходимо вписать Э. в отношение человека к Богу и понять, что она не может претендовать на роль первой дисциплины. Первой остается теология. Один Бог есть высшее благо. И отношением к нему (правильным, когда он признается и почитается в качестве высшего блага, неправильным, когда нет безусловного уважения к нему) в конечном счете определяются нравы, добродетели и пороки души, добрые и злые дела человека. То, что исходит от Бога, не может быть грехом, даже если это будет казаться таковым по человеческим меркам. Христианская мысль средневековья исходит из убеждения, что Э., или мораль, не содержит свои основания в себе; только в соотнесенности с теологией она может очерчивать границы между хорошим и плохим. Такая установка была превалирующей в средневековье и специфичной для него, но не единственной.
В эту эпоху была представлена и интеллектуальная традиция, рассматривавшая этику как исчерпывающее основание человеческой эмансипации (типичный пример: пелагиане). Как самостоятельная учебная дисциплина в рамках средневекового свода знаний Э. вычленяется в аристотелевской версии, а после пер. в 13 в. на лат. яз. «Никомаховой этики» последняя становится основным университетским учебником. Э. является обозначением как всей практической философии, так и первой составной части последней (наряду с экономикой и политикой). Разрабатывается систематика добродетелей, где десять аристотелевских добродетелей берутся в сочетании с четырьмя основными добродетелями Сократа Платона и все это в иерархии, завершающейся христианскими добродетелями веры, надежды, любви. Основным автором, разработавшим этическую систематику позднего средневековья, является Фома Аквинский, написавший специальный труд: «Комментарии на (,Иикомахову этику"». Основой упорядочения философского знания, как считает Фома, является категория порядка. Порядок вещей рассматривает натурфилософия или метафизика, порядок собственных понятий разума — рациональная философия, порядок волевых действий — моральная философия, порядок созданных человеческой разумной деятельностью предметов — механика.
В моральную философию включаются только волевые и разумные действия, организованные единством целей. Она подразделяется на монастику (от \iovaq - единица), рассматривающую действия отдельного человека самого по себе, экономику и политику. Единство этих частей обеспечивается их нацеленностью на единое высшее благо и причастностью к нему. Рассмотрение высшего человеческого блага и путей к нему, освещение божественных заповедей светом разума - такова задача философской Э. Как бы ни оценивать основную установку средневековой христианской Э., согласно к-рой разум становится моральным только в качестве верующего разума, а Э. достигает завершенности только в соподчинении с теологией, следует признать основательность ее основного аргумента о том, что рациональная, философская Э. собственными средствами не может доказать абсолютности претензий морали. Э. Нового времени отказывается от идеи трансцендентных моральных сущностей и апеллирует к человеческой эмпирии, стремясь понять, каким образом мораль, будучи свойством отдельного индивида, является в то же время общеобязательной, социально организующей силой.
В отличие от средневековой ориентации на платоновско-аристотелевскии круг идей она начинает с преимущественной апелляции к стоицизму, эпикуреизму и скептицизму.
В методологическом плане она претендует на то, чтобы стать математически строгой наукой. Родоначальники философии Нового времени Ф.Бэкон, Декарт, Т.Гоббс не создали этических систем и специальных произведений по Э., ограничившись общими эскизами, но они методологически, а в значительной мерс и содержательно предопределили ее дальнейшее развитие. По Бэкону, цель Э., как и всякой науки, «не в приукрашивании вещей, но в выявлении в них полезного и истинного». Он подразделяет ее на два учения - об идеале (или образе блага) и об управлении и воспитании души. Вторая часть, к-рую он называет «Георгиками души», является наиважнейшей, хотя ей философы уделяли внимания меньше всего. Э. — часть философии человека, изучающая человеческую волю; признавая, что она имеет дело только с осуществимыми целями, признаком такой осуществимости Бэкон считает способность создания адекватной практически действенной технологии воспитания. Декарт считает Э. «высочайшей и совершеннейшей наукой». Э. венчает философию, и ее незыблемо-истинные правила не могут быть найдены раньше, чем будет достигнуто полное знание других наук. А пока этого не сделано, Декарт ограничивается несовершенной Э. и предлагает временные правила морали (см. Рассуждение о методе, III; ср. «Страсти души»), первое из к-рых обязывает жить в соответствии с законами и обычаями своей страны, а третье — стремиться побеждать скорее себя, чем судьбу. Гоббс также видит недостаток всей прежней моральной философии в том, что она была лишена ясного метода, твердых и точных принципов, красноречие и остроумие в ней довлели над истиной. Он считает, что Э. должна следовать за геометрией и физикой, основываться на них (О теле. II, VI). Эти методологические установки у Гоббса сочетаются с содержательными выводами, к-рые из них не вытекают, хотя сами по себе они очень важны и открывают принципиально новую исследовательскую перспективу Э. Гоббс оспаривает представление о человеке как общественном (политическом) животном, из к-рого явно или неявно исходила предшествующая ему Э. Человек изначально эгоистичен, нацелен на собственную выгоду. Естественным состоянием людей, под к-рым следует понимать не только догосударственное прошлое, но и природную ипостась человека вообще, в т.ч. и в гражданском состоянии, является война всех против всех, и здесь не имеют места понятия о правильном и неправильном, справедливом и несправедливом. Естественное состояние делает невозможным сохранение жизни в течение продолжительного времени, что противоречит первоначальным импульсам, порождающим это состояние. К выходу из него толкают отчасти страсти (прежде всего страх смерти), а отчасти разум, открывающий естественные законы, позволяющие людям прийти к согласию. Основной из них гласит, что следует искать мира и следовать ему, отсюда вытекает следующий, что человек ¦должен довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, какую он допустил бы по отношению к себе» (Левиафан, гл. XIV). Законы, лежащие в основе общества и государства, и составляют четкие критерии, позволяющие отделить добродетели от пороков, справедливость от несправедливости. Основное правило нравственности, названное впоследствии золотым правилом, — общедоступное резюме многочисленных естественных законов. По Гоббсу, не может быть науки о морали вне государства. Мораль имеет договорное происхождение; она, как и государство, вырастает из эгоизма и недоверия людей друг к другу. Всеобщим мерилом добра и зла являются законы данного государства, а нравственным судьей - его законодатель. Спиноза также стремится идти в Э. «геометрическим путем» и исследовать человеческие действия «точно так же, как если бы вопрос шел о линиях, поверхностях и телах».
В его моральном учении нет долженствований, наставлений и утешений, в ней одни определения, постулаты, теоремы. Он создает Э. личности, совпадающей в своем могуществе с самим миром. Предмет и задача Э. - свобода человека, понимаемая как его освобождение из-под власти аффектов, пассивно-страдательных состояний и способность быть причиной самого себя. Это достигается через познание, составляющее сущность и могущество человеческой души. Состояние души (душевное удовлетворение), возникающее вследствие созерцательного (интуитивного) познания Бога или природы, т.е. интеллектуальная любовь к Богу, и есть блаженство. Только познание в его высших формах может быть соразмерно могуществу бесконечного существа (Бога, природы), это же является условием согласия и союза людей. «Блаженство есть не награда за добродетель, но сама добродетель» (Этика, V,42). Спиноза порывает с традицией, к-рая непосредственно связывала Э. с общественным бытием человека, установлениями культуры: человека в природе нельзя изображать как государство в государстве. Посредствующим звеном между индивидом и добродетелью является не политика, а познание (без познания нет разумной жизни). Его Э. находится в органическом единстве с онтологией и гносеологией - она выводится из онтологии и гносеологии в такой же мере, в какой и является их оправданием, и в то же время она независима от логики, социальных наук, медицины и, что следует особо отметить, политической теории. Односторонности надындивидуальной Э. общественного договора и Э. личности отражают свойственное буржуазной эпохе, трагически переживаемое ею противоречие между социально-всеобщими и индивидуально-личностными измерениями бытия человека. Поиски синтеза между ними - характерная черта Э. 18 в. Одним из опытов такого синтеза явился сентиментализм этический. По мнению Ф.Хатчесона, добродетель заложена в человека природой и Богом. Ее основа — моральное чувство как внутреннее сознание и склонность ко всеобщему благу; оно действует непосредственно, без оглядки на собственный интерес; сопровождая наши поступки, оно направляет их к достойному и прекрасному. Хатчесон считал, что естественный закон находит в моральном чувстве свою основу и гарантию (см. «Исследование о происхождении наших идей красоты и добродетели»). Пантеистически окрашенная идея, сводящая всеобщность морали к конкретности непосредственного чувства, еще более отчетливо, чем у Хатчесона, была представлена у его учителя Шефтсбери (см. «Исследование о добродетели, или заслуге»). Д.Юм, подчеркивая, что в споре об общих основах морали, а именно в вопросе о том, «проистекают ли они из разума или чувства», существовали две противоположные тенденции, каждая из к-рых приводила правдоподобные аргументы, отвергает «любую систему этики ...если она не основывается на фактах и наблюдении» (см. «Исследование о принципах морали»). Человеку свойственны социальные чувства, моральные суждения связаны с чувствами человеколюбия, симпатии. Вместе с тем ему также присуще стремление к личному интересу, пользе. Юм со скептической осторожностью соединяет эти два начала, полагая, что соображения полезности всегда присутствуют в моральных оценках. А.Смит выводит мораль из чувства симпатии, отводя большую роль в его функционировании механизму уподобления, когда человек может поставить себя на место другого и берет за образец то, что он любит в других. А что касается тех, кто находится вне непосредственного опыта переживаний и о к-рых человек ничего не знает, то симпатия к ним была бы искусственной и неразумной (см. «Теория нравственных чувств»). И.Бентам выходит за рамки субъективной Э. морального чувства тем, что основой Э. он считает принцип пользы, уходящий корнями в природную способность человека стремиться к удовольствиям и избегать страданий (см. «Введение в принципы нравственности и законодательства»). Это возвращение к Э. принципа было необходимо для обоснования обязанностей человека не только в рамках малого круга общения, но и как гражданина государства. Этический утилитаризм заключает в себе противоречие, поскольку неутилитарность (бескорыстие) составляет специфический признак морали; он неизбежно развивается в направлении догматизма, лишенного непосредственно-опытной достоверности. Наиболее значительным опытом синтеза различных тенденций Э. Нового времени являлась Э. Канта, к-рый, как он сам пишет, впервые установил, что в морали человек «подчинен только своему собственному и, тем не менее, всеобщему законодательству» (см. «Основоположение к метафизике нравов»). Исходя из общепризнанных представлений о моральном законе как законе, обладающем абсолютной необходимостью, Кант сугубо аналитическим путем приходит к выводам, согласно к-рым моральный закон тождествен чистой (доброй) воле, выступает как долг, совпадает со всеобщей формой законодательства, безусловно ограничивающего максимы поведения условием их общезначимости, самоцельности человечества в лице каждого индивида и автономности воли. Категорический императив есть закон чистого практического разума; говоря по-другому, только став нравственным, практическим, чистый разум обнаруживает свою чистоту, не связанную ни с каким опытом изначальность. Объяснение того, как чистый разум становится практическим, считает Кант, находится за пределами возможностей человеческого разума. Стремление обосновать истинность нравственного закона завершается постулатом свободы, предположением о существовании ноуменального мира, к-рый является выводом разума, обозначающим его собственный предел. «Свобода и безусловный практический закон ссылаются друг на друга». Свобода человеческих поступков не отменяет их необходимости, они существуют в разных отношениях, в разных не пересекающихся между собой плоскостях. Понятия свободы и умопостигаемого мира есть «только точка зрения, которую разум вынужден принять вне явлений, для того чтобы мыслить себя практическим». Это означает, что нравственность дана человеку постольку, поскольку он является разумным существом и принадлежит также ноуменальному миру свободы, и что она обнаруживает свою безусловность только в качестве внутреннего убеждения, образа мыслей. Несмотря на то что Кант много сделал для этического обоснования права, тем не менее напряжение между моральностью и легальностью составляет характерную особенность его учения. Соединение свободы с необходимостью, долга со склонностями, переход от нравственного закона к конкретным нравственным обязанностям — самый напряженный и, быть может, слабый пункт Э. Канта. Для того чтобы можно было нравственность мыслить осуществленной, Кант вводит постулаты бессмертия души и существования Бога. Г.В.Ф.Гегель пытается снять дуализм (свободы и необходимости, добродетели и счастья, долга и склонностей, категорического и гипотетического императивов и т.д.), пронизывающий Э. Канта. Стремясь обосновать мораль не только как субъективный принцип долженствования, но и как объективное состояние, он исходит из того, что индивид обособляется в качестве личности, утверждает свою субъективность только в обществе, государстве. Всеобщая воля воплощается в государстве, к-рое есть «объективный дух», «шествие Бога в мире», «власть разума, осуществляющего себя как волю» (см. «Философия права», § 258). Современное основанное на праве государство характеризуется тем, что в нем принцип субъективности достигает завершения. Оно «есть действительность конкретной свободы». Обозначая новый этап, когда нравственное приобретает институциональный характер и утверждает себя как действительное отношение, а не только как принцип долженствования, Гегель разводит понятия морали и нравственности. Моральная воля обнаруживает собственную бесконечность в качестве субъективного принципа, утверждает лицо в качестве субъекта; это — «для себя сущая свобода». Нравственность есть действительность морали, она представляет собой всеобщий образ действий индивидов, в ней свобода, не переставая быть субъективным принципом моральности, возвышается до действительного отношения. Если категориями морали являются «умысел», «вина», «намерение», «благо», «добро», «совесть», то категории нравственности иного рода — «семья», «гражданское общество», «государство».
В философии Гегеля фактически устраняется Э. как особая дисциплина, т.к. в ней нравственность совпадает с государством и оставляет открытым вопрос о границах индивидуально ответственного поведения; нравственность включена в процесс движения абсолютной идеи к самой себе и сама выступает как идея государства. После Гегеля наметился поворот Э., к-рый можно назвать антинормативистским; он был направлен на критику морализирующего отношения к действительности и заявил себя в двух основных вариантах — в марксизме и в философии Ф.Ницше. Пафос философии К.Маркса и Ф.Энгельса состоял в том, чтобы придать человеческой активности предметный, миропреобразующий характер. Кант, писали они, остановился на одной доброй воле, перенеся ее осуществление в потусторонний мир. Задача же состояла в том, чтобы осуществить ее в этом мире, трансформировать вневременный идеал в программу исторического действия. Исходя из понимания бытия как практики, Маркс и Энгельс обосновывали перспективу морально преобразованного бытия, перспективу коммунизма, описываемого ими как практический гуманизм. Такое понимание предполагало критику морального сознания с его претензиями на самоцельность. Мораль в ее исторически сложившемся виде интерпретировалась как особая, к тому же превращенная, форма общественного сознания. Считалось, что революционное действие снимает мораль, делает ее излишней. Мораль была сведена к задачам классовой борьбы пролетариата, к революционной стратегии и тактике, что получило наиболее последовательное выражение в работах В.И.Ленина «Задачи союзов молодежи» и Л.Д.Троцкого «Ихмораль и наша», а также в практике большевизма, прежде всего в практике советского государства 20-30-х гг. Тем самым Э. в ее традиционном значении лишалась собственного предмета. Последующие опыты создания марксистской Э. (напр., К.Каутским) были попытками прививки на марксистский ствол побегов старого этического дерева. Это относится также к советской Э. в том виде, как она развивалась, начиная с 60-х гг. 20 в.; основная позитивная задача, к-рую она решала, состояла в том, чтобы «реабилитировать» мораль, обосновать ее как относительно самостоятельный, незаменимый (не сводимый к политике и политической идеологии) пласт культуры. Другая линия конкретной, не метафизической, антиспекулятивной Э. намечена в философии А.Шопенгауэра и С.Кьеркегора, к-рые апеллировали к индивиду, отдельной личности, связывая мораль в ее истоках и практических формах с единичностью человеческого существования. Антиспекулятивный и антирационалистический разрыв с классической традицией с особой выпуклостью обнаружился в философии Ницше, к-рая в своей основе и общей нацеленности есть критика морали. Об Э. Ницше можно говорить по преимуществу в отрицательном смысле. Ницше выступает против объективированного рассмотрения человека, и в этом контексте — против подчинения морали познанию, а этики — гносеологии и онтологии. Он исходит из волевого начала в человеке как самого специфичного и существенного его признака. Воля как неотчуждаемое свойство человека заключает свой разум в себе; «воля к истине есть воля к власти». Понимая бытие как деятельность и считая, что, в частности, не существует вовсе никаких моральных фактов, «никакого «бытия», скрытого за поступком, Ницше решительно выступает против европейской морали в ее христианской и социалистической формах, к-рые для него идентичны. Мораль в ее исторически сложившемся виде, считает он, убивает волю к становлению, творчеству, совершенствованию, она стала сплошной маской, тартюфетвом, лицемерной апологией слабости, стадности. Она умаляет человека. Сами понятия добра и зла являются, по мнению Ницше, порождениями плебейства, мертвящего духа рабской зависти, для обозначения и разоблачения к-рой он вводит единственное в своем роде понятие рессентимента. Разоблачение Ницше внутренней фальши ухищрений морального сознания обнаруживает в нем глубокого психолога и составляет его величайшую заслугу. Позицию Ницше нельзя характеризовать как моральный нигилизм. Он отрицает не мораль, а только один вид человеческой морали, помимо к-рого возможны «многие другие, прежде всего высшие, морали». Ницше ставит задачу переоценки ценностей, суть к-рой состоит не в том, чтобы сузить, ограничить ценностные притязания философии, а, напротив, чтобы максимально расширить их. Он утверждает примат морали перед бытием, ценностей перед знаниями. Нравственные (или безнравственные) цели, считает он, составляют жизненное зерно, из к-рого вырастает дерево философии, даже за логикой «стоят расценки ценностей»; создавать ценности — такова собственная задача философии, все остальное является предисловием этого.
В рамках такой методологии Э. как особая дисциплина невозможна, она совпадает с философией. Этические произведения Ницше («По ту сторону добра», «Кгенеалогии морали») являются в то же время его основными философскими произведениями. Расширительное понимание морали и Э., совпадающее с онтологией и предопределяющее все строение философии, в 20 в. получило развитие в экзистенциализме. После радикального отрицания морали и Э. в их традиционном понимании, что было превалирующим настроением в послегегелевской философии, к кон. 19 в. восстанавливаются позитивное отношение к морали, а вместе с ним и особый дисциплинарный статус Э. Показательными для этих изменений являются такие идейно не связанные между собой, принадлежащие к разным философским традициям, но к одной эпохе, и каждая на свой манер отражающие общий дух последней, феномены, как возрождение интереса к Канту и возникновение эволюционной Э. Неокантианцы (см. Кантианство) по сути дела отказались от кантовской метафизики нравственности, идеи ноуменального мира и примата практического разума перед теоретическим.
В варианте марбургской школы неокантианство интерпретировало Э. как логику общественных наук, общепринципиальную основу философии права и государства; оно стремилось снять разрыв между долгом и склонностями, добродетелью и счастьем, сближало Э. с правом, педагогикой (Г.Коген, М.Венчер).
В варианте баденской школы (В.Виндельбанд, Г.Риккерт) формальный образ морали дополнялся взглядом, согласно к-рому реальные мотивы поведения не поддаются этическому обобщению, а ценностные определения имеют исторически индивидуализированный характер. Эволюционная Э. связанная, прежде всего, с именем Г.Спенсера (см. «Основания этики»), рассматривает нравственность как стадию универсального эволюционного процесса. Нравственность совпадает с социальными действиями, направленными на выравнивание эгоизма и альтруизма. Протекающее постепенно приспособление человеческой природы к потребностям общественной жизни, по мнению Спенсера, может быть настолько полным, что общественно полезная деятельность всегда будет вызывать радость, а общественно вредная - неприятные чувства. Разница между удовольствиями и страданиями интерпретируется как непосредственная мера добродетельности поведения. При этом предполагается, что эволюционный потенциал общества может достичь такой высокой ступени, когда мотивы и действия, служащие общественной необходимости, непременно будут сопровождаться радостными ощущениями.
В 20 в. философская Э. в целом развивалась под существенным (быть может, определяющим) воздействием идеала научной рациональности. Она являлась делом профессоров, обитала в ун-тах. И тем не менее сохраняла социально-критический запал, на свой манер противостояла тоталитарному духу времени. Наиболее характерными с этой т.з. являются аналитическая этика и феноменологическая Э., первая из к-рых продолжает эмпирическую, а вторая пытается оживить метафизическую традицию в понимании морали. Аналитическая Э. возникла в рамках аналитической философии и идентифицировала себя как метаэтика, имеющая своим содержанием критический анализ языковых форм моральных высказываний. Предмет Э. при таком понимании с анализа моральных принципов поведения, норм и добродетелей смещается на прояснение верифицированного значения моральных понятий и предложений.
В одном варианте (когнитивистском) аналитическая Э. исходит из признания объективности морали и ее принципиальной познаваемости. Конкретные решения при этом различны: одни (напр., Р.Перри) считают, что объективно-познавательное содержание морали можно выявить через достаточно эмпиричные понятия приятного, полезного, удовольствия; по мнению других (напр., Дж.Э.Мур), попытки определить моральные понятия через внеморальные логически несостоятельны и ведут к «натуралистической ошибке», они выделяют моральные понятия в особый класс и связывают их с непосредственным интуитивным постижением морального качества человеческих действий; третьи (напр., Р.Хэар, см. Прескриптивизм) выделяют самостоятельный метод аргументации и особую деонтическую логику, призванные раскрыть рациональную структуру морали. Некогнитивистский вариант аналитической Э. (напр., А.Айер) видит в моральных понятиях выражение чувств и отказывает им в объективном, интерсубъективном масштабе. Тем самым оспаривается возможность общезначимого критерия морали. Все сторонники аналитической Э. исходят из признания качественного отличия моральных суждений (см. Суждения моральные) как суждений прескриптивных от дескриптивных суждений, с к-рыми имеет дело познание. Аналитический метод, направленный на уточнение меры научной строгости Э., имеет важный духовно-эмансипирующий подтекст: он направлен против моральной демагогии и других форм манипулирования общественным сознанием, спекулирующих на непроясненной многозначности ценностных понятий и суждений. Феноменологическая Э. заострена как против жесткого догматизма классической Э. (в частности, рационалистического априоризма Канта), так и против утилитаристского релятивизма. Она исходит из того, что ценности представляют собой некую объективную структуру (мир ценностей), к-рая дана человеку в непосредственных актах чувствования.
В отличие от рационализма, видевшего в чувствах выражение субъективности, феноменология рассматривает акт чувствования как способ познания ценностей. Волевой акт, направленный на добро, вместе с заключенным в нем добрым намерением является добрым, как считает Э.Гуссерль, не в силу природных оснований или иных внешних по отношению к самому добру причин; он заключает добро в себе как идеальный образ, остающийся всегда равным самому себе независимо от того, кто конкретно воспринимает его в этом содержании. Априорные, идеально-объективные ценности становятся пределом устойчивого желания и предстают перед человеком в качестве практического императива. Возникающая при этом проблема состоит в том, чтобы в акте оценки высветить сами ценности в их общезначимом содержании и чтобы трансформировать их объективный порядок в жизненную задачу. По мнению М.Шелера, книга к-рого «Формализм в этике и материальная этика ценностей» развертывает феноменологические идеи в продуманную этическую систему, ценности образуют иерархию, состоящую из четырех основных ступеней: гедонистические, витальные, духовные и религиозные. Речь идет не об исторических стадиях, а о вневременной структуре. Различие между абсолютными ценностями и их исторически обусловленным существованием в форме человеческих целей имеет для феноменологической Э. существенное значение, что стало одной из центральных идей для Н.Гартмана. Задача морали и Э. — направлять человеческое поведение вверх в соответствии с объективным порядком ценностей. Феноменологическая Э. преобразовала метафизические традиции в понимании морали т.о., что ее в такой же мере можно считать Э. конкретной личности, в какой и абстрактных принципов. Примечательными, с т.з. понимания предмета Э., с кон. 19 в. являются образы морали, сложившиеся в прагматизме (УДжеймс, Дж.Дьюи и др.) и рус. религиозной философии (В.С.Соловьев, С.Н.Булгаков, Н.А.Бердяев и др.). Прагматизм связывает моральные понятия с интересами, потребностями, успешностью поведения, придает им ситуативный характер. Мораль демистифицируется до такой степени, что она, рассматривавшаяся традиционно как источник внутреннего недовольства, интерпретируется как средство на п»ти к душевному комфорту и довольству жизнью. Рус. религиозно-философская Э. кон. 19-20 вв. так же, как и вся западная Э. Нового времени, вдохновлена идеей морально суверенной личности; ее отличие состоит в том, что она стремится обосновать эту идею без того, чтобы отказываться от метафизики морали и от изначальной коллективности человеческого существования. И то, и другое приобретает в ней религиозно-мистические формы: основания морали усматриваются в божественном абсолюте, коллективность интерпретируется как религиозно-духовная всечеловеческая соборность. Кон. 20 в. в европейской Э. характеризуется двумя новыми тенденциями — переходом к прикладной Э. и переосмыслением предмета Э. в контексте постмодернистской философии. Прикладная этика занимается моральными коллизиями в конкретных сферах общественной практики и существует как совокупность дисциплин — биоэтика, предпринимательская этика, этика науки, политическая этика и др., к-рые стали составными элементами самих этих практик. Является дискуссионным вопрос о статусе прикладных Э., в частности о том, остаются ли они составной частью философской Э. или превратились в частные дисциплины. Характер аргументации этико-прикладных исследований, прямо связанный с философскими образами человека и предполагающий предварительное решение вопросов, касающихся понимания морали, ее места в системе человеческих приоритетов, достоинства и прав человека, онтологических признаков личности и др., позволяет предположить, что прикладная Э. является важной стадией процесса исторического развития самой морали. Ее можно интерпретировать как особого рода теоретизирование — теоретизирование в терминах жизни. Постмодернистская философия с ее отказом от логоцентризма, деконструированием классических философских оппозиций, прежде всего оппозиции познающего субъекта и объективной реальности, со свойственным ей пафосом единичности, ситуативности, открытости имеет важное, до конца еще не выявленное значение для Э. Она разрушает превалировавший в философии просветительски-репрессивный образ морали как морали абстрактных принципов и всеобщих определений. Осмысленная в перспективе постмодернизма, Э. сливается с живым моральным опытом в каждом ее индивидуальном проявлении, становится множественной, многоголосой, открытой. Прокламируемое преодоление границы между писателем, читателем и текстом, в результате чего смысл сливается с выражением, а они вместе с пониманием, приобретает высокую степень действенности именно применительно к морали, к-рая не предъявляется индивиду, а учреждается им самим. Постмодернизм можно интерпретировать как доведенную до конца антинормативистскую установку, к-рая стала ведущей в послегегелевской Э. Он исходит из убеждения, что нет морали, отделенной от индивида и вознесенной над ним. Размышления о предмете Э. в истории европейской Э. концентрировались вокруг ряда сквозных проблем: соотношения счастья и добродетели, индивидуальной Э. и социальной Э.; роли разума и чувств в моральной мотивации; соотношения свободы и необходимости человеческого поведения и др. Для понимания своеобразия Э. первостепенное значение имеет вопрос о соотношении ее нормативного и теоретического содержания. Является общепризнанным, что Э. есть нормативная наука. Отделяя Э. как практическую философию от теоретической философии (физики, математики, учения о первопричинах), Аристотель имел в виду, что она задает целеценностную основу человеческой деятельности, определяет, на что эта деятельность в конечном счете направлена и в чем состоит ее совершенство (добродетельность, добротность). Э. изучают не для того, чтобы знать, что такое добродетель (мораль), а для того, чтобы стать добродетельным (моральным). Э. имеет дело с практикой в той мере, в какой эта последняя зависит от разумно аргументируемого выбора самого человека. Всякая развитая этическая система включает в себя более или менее детализированную нормативную программу достойного поведения, задающую перспективу синтеза добродетели и счастья. По этому критерию можно выделить следующие разновидности Э.: гедонизм, эвдемонизм, внутреннюю стойкость, сентиментализм, созерцание, утилитаризм, любовь, скептицизм и др. Э. можно определить как рефлексию над моральными основаниями человеческого существования, понимая под рефлексией обращенность сознания на самого себя. Если мораль есть непосредственное сознание смысла жизни, впечатанное в язык самой жизни, то Э. есть сознание сознания жизни, т.е. сознание жизни второго уровня. Почему моральное сознание нуждается во вторичной рефлексии? Решающая причина состоит в том, что моральное сознание попадает в ситуацию, к-рую вслед за Кантом можно было бы назвать ситуацией двусмысленности притязаний. Речь идет о конфликте (кризисе) ценностей, когда мораль теряет очевидность, не может поддерживаться силой традиции, и люди, раздираемые противоречивыми мотивами, перестают понимать, что есть добро и что есть зло. Такое, как правило, происходит тогда, когда сталкиваются различные культуры и культурные эпохи, когда, напр., новые поколения резко порывают с традиционными устоями. Чтобы найти общий язык друг с другом, люди вынуждены заново ответить на вопрос, что такое мораль, — обратиться к познающему разуму, чтобы с его помощью восстановить порвавшиеся нити общественной коммуникации, обосновать необходимость морали и дать новое ее понимание. По родовой принадлежности Э. относится к философии, а в рамках философии ее особенность состоит в том, что она составляет ее нормативно-практическую часть. Нормативные выводы (программы) Э. всегда связаны с общефилософской теорией. Мораль претендует на абсолютность, на то, чтобы быть последней ценностной опорой человеческого существования. Поэтому учение о морали неизбежно переплетается с учением о бытии. Философские системы морали в этом аспекте можно подразделять на гетерономные и автономные. Гетерономные этические теории выводят мораль из иного (внеморального, надморального, сверхморального) основания - космоса, природы человека, общества. Соответственно они бывают космологическими, натуралистическими, социологическими. К ним же относятся теории, выводящие мораль из некой внечеловеческой идеи или иного потустороннего источника. Автономная Э. исходит из того, что мораль содержит свои основания в себе — классическим ее примером является Э. Канта, к-рый, собственно, и предложил само разделение этических теорий на гетерономные и автономные. Вопрос о предмете Э. не имеет однозначного, бесспорного решения: как философская наука Э. в значительной мере сама определяет свой предмет — отсюда многообразие и индивидуализированность этических систем. Лит.: Абеляр П. Этика, или Познай самого себя // Абеляр П. Тео-логические трактаты. М.: АО ИГ «Прогресс»; Гнозис, 1995; Анисимов С.Ф. Этика как философская наука. М.: МГУ. 1972; Аристотель. Никомахова этика // Соч. в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984; Витгенштейн Л. Лекция по этике // Историко-философский ежегодник. М.: Наука, 1989; Гусейнов А.А., Иррлитц Г. Краткая история этики. М.: Мысль, 1987; Гоббс Т. О гражданине // Соч. в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1965; Гегель Г. Философия права. М.: Мысль, 1990; Дробницкий О.Г. Понятие морали: Историко-критический очерк. М.: Наука, 1974; Декарт Р. Рассуждение о методе // Соч. в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989; Кант И. Основы метафизики нравственности // Соч. в 6 т. Т. 4 (1). М.: Мысль, 1965; МурДж. Принципы этики М.: Прогресс, 1984; Ницше Ф. К генеалогии морали // Соч. в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1992; Спиноза Б. Этика// Соч. в 2 т. Т. 1. М.: Соцэкгиз, 1957; Спенсер Г. Основания этики. СПб.: «Издатель», 1899; Соловьев B.C. Оправдание добра. Нравственная философия// Соч. в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1988; Троцкий Л. Их мораль и наша. Научно-публицистические чтения// Этическая мысль, 1991. М.: Политиздат, 1992; Шелер М. Формализм в этике и материальная этика ценностей // Шелер М. Избр. произв. М.: Гнозис, 1994; Эпикур. Письмо Менекею //Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979. А. А. Гусейнов