см. ЭВДЕМОНИЗМ
СЧАСТЬЕ
СЧАСТЬЕ
Источник: Новейший философский словарь
Счастье
понятие, конкретизирующее высшее благо как завершённое, самоценное, самодостаточное состояние жизни; общепризнанная конечная субъективная цель деятельности человека.
Источник: Культурология. Учебный словарь. 2014 г.
Счастье
- понятие морального сознания, отражающее способ жизнепонимания и мироощущения, состоящие в приобретении внутренней свободы духа, его независимости от привязанностей к внешнему миру и его благам.
Древние философы видят в обретении счастья цель человеческой жизни. Длительное и гармоническое удовольствие, как чувственная тональность счастья, достигается благодаря самосознанию личности и обретения на его основе меры, призванной гармонизировать индивидуальные и общественные потребности. Эта мера и есть подлинная добродетель и обладание ею – подлинное счастье.
Источник: Философия, практическое руководство
Счастье
Чтобы счастье было действительно глубоким и прочным, нужно, чтобы жизнь была построена вокруг определенной цели, требующей постоянной деятельности и допускающей постепенно возрастающий успех. Цель должна быть укорененной в инстинкте, таком, как любовь к власти, или стремление к хорошей репутации, или родительская привязанность.
Глубокое счастье больше, чем что-либо другое, зависит от того, что можно назвать дружеской заинтересованностью в людях и вещах.
Секрет счастья прост: сделай свои интересы настолько широкими, насколько это возможно, и сделай свое отношение к вещам и людям, которые тебя интересуют, насколько это возможно, дружеским, а не враждебным.
Счастье
по [16] - понятие морального сознания, обозначающее такое состояние человека, которое соответствует наибольшей внутренней удовлетворенности условиям своего бытия, полноте и осмысленности жизни, осуществлению своего человеческого назначения. Как и мечта, счастье является чувственно-эмоциональной формой идеала, но в отличие от нее означает не устремление личности, а исполнение этих устремлений... Далее с рассуждениями на тему счастье "Словаря по этике" можно спорить. Отметим все же, что "счастлив только тот человек, который сам себя считает счастливым человеком, представления других о его состоянии - это их представления, но не его".
Ассоциативный блок.
Хороший у нее муж или плохой, имеет возможность и право (?) знать и судить только жена этого мужа. Все остальные люди выходят за пределы списка.
Ассоциативный блок.
Хороший у нее муж или плохой, имеет возможность и право (?) знать и судить только жена этого мужа. Все остальные люди выходят за пределы списка.
Источник: Теоретические аспекты и основы экологической проблемы: толкователь слов и идиоматических выражений
СЧАСТЬЕ
состояние полного, высшего удовлетворения, абсолютного отсутствия желаний, идеал, осуществить который стремятся путем разумного и совместного действия (см. Эвдемонизм). "Высшее из возможных в мире и являющееся конечной целью наших стремлений физическое благо - это счастье, при объективном условии согласия человека с законами нравственности - это достоинство быть счастливым" (Кант. Критика способности суждения). В стихотворении Шиллера " Счастье" мы читаем:
Мужа зову я великим, кто сам свой творец и ваятель,
Доблестной силой своей парку сумел одолеть.
Но не достичь ему счастья и то, что хариты ревниво
Берегут от него, силой у иих не отнять.
От недостойного ты храним суровою волей,
Высшее благо богов вольно слетает к тебе.
Еще в древнегреч. этике делали различие между эвтихией - благоприятствием обстоятельств и благосклонностью судьбы - и эвдемонией - способностью чувствовать эту благосклонность, чувством счастья. Эвтихия - ценность, основанная на отношении вещей, а эвдемония - ценность блага, относящаяся к внутреннему состоянию. Обе ценности этического значения не имеют. Чувство счастья зависит не от достижения определенных благ, а от внутренней способности человека быть счастливым. Но способность быть счастливым относится к ценности личности, ибо способный быть счастливым благодаря своему примеру повышает ценность жизни и готовность признавать и осуществлять этические ценности как таковые.
Мужа зову я великим, кто сам свой творец и ваятель,
Доблестной силой своей парку сумел одолеть.
Но не достичь ему счастья и то, что хариты ревниво
Берегут от него, силой у иих не отнять.
От недостойного ты храним суровою волей,
Высшее благо богов вольно слетает к тебе.
Еще в древнегреч. этике делали различие между эвтихией - благоприятствием обстоятельств и благосклонностью судьбы - и эвдемонией - способностью чувствовать эту благосклонность, чувством счастья. Эвтихия - ценность, основанная на отношении вещей, а эвдемония - ценность блага, относящаяся к внутреннему состоянию. Обе ценности этического значения не имеют. Чувство счастья зависит не от достижения определенных благ, а от внутренней способности человека быть счастливым. Но способность быть счастливым относится к ценности личности, ибо способный быть счастливым благодаря своему примеру повышает ценность жизни и готовность признавать и осуществлять этические ценности как таковые.
Источник: Философский энциклопедический словарь
СЧАСТЬЕ
внутр. удовлетворенность жизнью, сознание полноты своего бытия, осуществления целей и желаний. Представления людей о С.. о том, «то нужно для С., весьма различны, что обусловлено историч., соц. причинами, индивид. склонностями. Релит, учения объявляли тщетными и даже греховными попытки достичь С. в земной жизни, указывали на иллюзорность, «неистинность» бытия, призывали не придавать самодовлеющего значения земному существованию — «не любить ни мира, ни того, что в мире». Этим они пытались дать утешение в невзгодах и одновременно гасили стремления людей перестроить действительность. Мн. совр. теологи говорят о борьбе за земное С., об устроении земного рая, вступая при этом в глубокое противоречие с одной из основ релит, миропонимания - с принципом отречения от мира как неистинного и греховного. Наиболее радикальные теологи (из числа протестантских) идут в этом направлении еще дальше - по пути отрицания потустороннего мира. Науч. атеизм, основывающийся на идеалах коммунизма, признает право человека на С. и его реальную достижимость. В условиях эксплуатат. общества мечты большинства людей о С. связывались в основном с материальными благами, внешними условиями. С., однако, зависит и от субъективных факторов. Исполнение желаний еще не гарантирует С.: необходимы и внутр. предпосылки, способность человека быть счастливым. В процессе революц. переустройства мира, коммунистич. строительства создаются как объективные, так и субъективные условия С.: происходит перестройка внутр. мира личности.
Источник: Атеистический словарь
СЧАСТЬЕ
эмоционально-приподнятое состояние удовлетворенности человека в результате достижения своей цели и заветного желания. В основе удовлетворенности лежит интерес человека. У каждого человека - своя система интересов, сформированная в процессе его воспитания и жизнедеятельности. Представления о счастье связаны с конкретными условиями человеческого бытия, положением людей в обществе, характерными для данной эпохи ценностями и идеалами, а также с истолкованием человеком смысла жизни. Поэтому каждый человек видит свое счастье по-своему: или в достижении личного благополучия, или в любви, или в поисках истины, или в творчестве и т.д. Но как бы человек ни понимал счастье, стремление, быть счастливый отражает неудовлетворенность его своей жизнью, потребность в преодолении препятствий на пути к желанной цели, к идеалу. Если притязания человека значительно завышены по сравнению с его способностями или возможностями общества удовлетворить, то жизнь может сложиться трагично, утратить всякую ценность и смысл. Счастье человека возможно тогда, когда личные интересы он согласует с интересами окружающих, когда, ставя нравственные цели, он выбирает и нравственные средства для их достижения. «Стараясь о счастии других, мы находки свое собственное» (Платон). Нельзя быть счастливым ценой несчастья других людей. Нередко в мечтах люди понимают счастье как блаженство, покой. Однако удовлетворенность по достижении цели, радость по поводу исполнения желаний временны, за ними вновь следуют поиски, но теперь уже более высоких целей, возникают новые желания и потребности, а это значит, что нет постоянного счастья.
Источник: Тематический философский словарь
СЧАСТЬЕ
состояние полного удовлетворения. Различают мораль античности, где счастье — конечная цель человека (гедонизм), и современную мораль, созданную в русле христианской традиции, где конечная цель человека — добродетель; добродетель предполагает стремление заслужить счастье, однако обладание им само уже не имеет никакой моральной ценности (ригоризм Канта). В современной философии (опирающейся на Фихте, Гелена) счастье обладает позитивной ценностью как форма мудрости, которая принадлежит лишь тому, кто знает себя в совершенстве и в совершенстве умеет удовлетворять фундаментальные склонности своего существа. Потому что, если верно, что идеальное счастье — «это удовлетворение всех наших склонностей» (Кант), то для того, чтобы быть действительно счастливым, нужно уметь ограничиваться своими наиболее глубокими склонностями. Именно в этом смысле счастье несводимо к удовольствию; те, кто говорят о счастье, не ошибутся, презирая удовольствие, которое в действительности быстро вызывает пресыщение и отвращение (Ален). Счастье никогда не дано, оно всегда следствие человеческой деятельности; чаще всего его идентифицируют со свободным трудом: именно в этом смысле различают удовольствие, или радость, которые могут быть нам принесены теми или иными событиями, и счастье, или блаженство, которого мы добиваемся сами и которое в нашей власти. Однако есть мнение, что наиболее сильное и наиболее чистое счастье — часто и наиболее примитивное, то, которое отождествляется с ощущением.жизни и действия: «Счастье — это сам вкус жизни... Действовать — это радость... Вся жизнь — поле для веселья» (Ален). Прочтите «Завоевание счастья» Рассела.
Источник: Философский словарь
Счастье
элемент нравственного сознания; одновременно является категорией этики. С. — высшая ценность, определяющая все поступки человека, цель его жизни. Этическая система, в основе которой лежит представление, что С. является основополагающей нравственной ценностью, называется эвдемонизмом (от греч. eudamonia — счастье, блаженство). С. понималось различными представителями эвдемонизма по-разному. Для всех С. — это полная удовлетворенность условиями своего бытия, ощущение полной реализации своего человеческого предназначения. Логически «эвдемонизм» — более широкое понятие, нежели «гедонизм»; гедонизм, который видит высшее С. в чувственных удовольствиях, есть лишь одна из разновидностей эвдемонизма. Вместе с тем первые формы эвдемонизма (Сократ, киники, стоики, эпикурейцы) ограничивали С. возвышенными наслаждениями души. С. — это разумность человека, свобода от привязанности к внешнему, в том числе к чувственным удовольствиям. Ранние формы эвдемонизма, таким образом, противопоставляли С. чувственному наслаждению; эвдемонизм противостоял гедонизму. Противоречивость эвдемонизма заключается в том, что основную нравственную ценность он усматривает в С, которое считает добром; а не наоборот, делание добра — С. Понятие С. все же стоит на первом месте, грань между С.-наслаждением и С.-созерцанием крайне зыбка. Кроме того, эвдемонизм, как писал Вл.Соловьев, «не дает пищи воле», он созерцателен, тогда как нравственная личность всегда деятельна. Особенности античного эвдемонизма связаны с незрелостью нравственного сознания того времени, с отсутствием современных представлений о добре. Более поздние формы эвдемонизма (Б. Спиноза, Г. Лейбниц, К. Гельвеции, И. Бентам, Л. Фейербах, Г. Спенсер) воплотили противоречивость этого учения в полной мере. Гедонизм подчинил себе эвдемонизм; в результате возникает расчетливый утилитаризм.
Источник: Философия. Словарь по обществознанию
СЧАСТЬЕ
понятие морального сознания, обозначающее такое состояние человека, к-рое соответствует наибольшей внутр. удовлетворенности условиями своего бытия, полноте и осмысленности жизни, осуществлению своего человеч. назначения. С. является чувственноэмоциональной формой идеала. Понятие С. не просто характеризует определенное конкретное объективное положение или субъективное состояние человека, а выражает представление о том, какой должна быть жизнь человека, что именно является для него блаженством. Поэтому понятие С. имеет нормативноценностный характер. В зависимости от того, как истолковывается назначение и смысл человеч. жизни, понимается и содержание С. Это понятие имеет историч. и классово определ. характер. В истории морального сознания С. считалось одним из прирожден. прав человека, но на практике в классово антагонистич. обществе всегда получалось так, что стремление угнетенных классов к С., как отмечал Ф. Энгельс, безжалостно и на «законном основании» приносилось в жертву такому же стремлению господствующих классов.
Критикуя бурж.-индивидуалистич. понимание С., классики марксизма-ленинизма подчеркивали, что стремление человека исключительно к личному С. в отрыве от обществ. целей вырождается в эгоизм, к-рый попирает интересы других и морально калечит личность. К. Маркс отверг также уравнит. представления «казарменного коммунизма», к-рые он характеризовал как возврат «к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека...» (Маркс К. и Э н г е л ь с Ф., Соч., т. 42, с. 115). Характеризуя свое личное понимание С., Маркс сказал, что видит его в борьбе (см. там же, т. 31, с. 492). Такое понимание С. противоположно всем обывательским представлениям о нем. Это не идиллическое состояние удовлетворенности существующим положением, а, напротив, постоянное стремление к лучшему будущему и преодоление препятствий на пути к нему, не достижение собств. благополучия, а полное развитие и использование своих способностей в сознат. деятельности, подчиненной достижению общих целей. Сознат. служение людям, революц. борьба за переустройство общества, за осуществление идеалов коммунизма - создание условий для всестороннего развития личности, за лучшее будущее для всего человечества наполняют жизнь человека тем высшим смыслом и дают то глубокое удовлетворение, к-рые приносят ему ощущение С.
Критикуя бурж.-индивидуалистич. понимание С., классики марксизма-ленинизма подчеркивали, что стремление человека исключительно к личному С. в отрыве от обществ. целей вырождается в эгоизм, к-рый попирает интересы других и морально калечит личность. К. Маркс отверг также уравнит. представления «казарменного коммунизма», к-рые он характеризовал как возврат «к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека...» (Маркс К. и Э н г е л ь с Ф., Соч., т. 42, с. 115). Характеризуя свое личное понимание С., Маркс сказал, что видит его в борьбе (см. там же, т. 31, с. 492). Такое понимание С. противоположно всем обывательским представлениям о нем. Это не идиллическое состояние удовлетворенности существующим положением, а, напротив, постоянное стремление к лучшему будущему и преодоление препятствий на пути к нему, не достижение собств. благополучия, а полное развитие и использование своих способностей в сознат. деятельности, подчиненной достижению общих целей. Сознат. служение людям, революц. борьба за переустройство общества, за осуществление идеалов коммунизма - создание условий для всестороннего развития личности, за лучшее будущее для всего человечества наполняют жизнь человека тем высшим смыслом и дают то глубокое удовлетворение, к-рые приносят ему ощущение С.
Источник: Советский философский словарь
СЧАСТЬЕ
(Gltick) — состояние полного удовлетворения, абсолютного отсутствия желаний, идеал, осуществить который стремятся путем разумного и совместного действия (см. Эвдемонизм). Высшее из возможных в мире и являющееся конечной целью наших стремлений физическое благо — это счастье, при объективном условии согласия человека с законами нравственности — это достоинство быть счастливым (Кант. Критика способности суждения). В стихотворении Шиллера «Счастье» мы читаем:
Мужа зову я великим, кто, сам свой творец и ваятель,
Доблестной силой своей парку сумел одолеть.
Но не достичь ему счастья, и то, что хариты ревниво
Берегут от него, силой у них не отнять.
От недостойного ты храним суровою волей,
Высшее благо богов вольно слетает к тебе.
Еще в греческой этике делали различие между эвтихией — благоприятствием обстоятельств и благосклонностью судьбы — и эвдемонией — способностью чувствовать эту благосклонность, чувством счастья. Эвтихия — ценность, основанная на отношении вещей, а эвдемония — ценность блага, относящаяся к внутреннему состоянию. Обе ценности этического значения не имеют. Чувство счастья зависит не от достижения определенных благ, а от внутренней способности человека быть счастливым. Но способность быть счастливым относится к ценности личности, ибо способный быть счастливым благодаря своему примеру повышает ценность жизни и готовность признавать и осуществлять этические ценности как таковые. В противоположность всем философским толкованиям счастья переживания счастья большинства людей в техническую эру ограничиваются удовлетворением собственных потребительских устремлений и материальными радостями, при этом почти никакого внимания не обращается на скудость условий существования других людей.
Seneca. Vom glückseligen Leben, hg. 1909, 1978 (KTA 5); B. Russell. The Conquest of Happiness. New York, 1930, dt. 1977; H. Pichler. Besinnung über G. und Ung., in: KantSt., 41 (1936); H. Pichler. Persönlichkeit, G., Schicksal, 1947; L. Marcuse. Philos. des G.s, 1949, Neuausgabe 1972; Epikur, Philos. der Freude, hg. 1949, 1973 (KTA 198); E. Fink. Oase des G.s — Gedanken zu einer Ontologie des Spiels, 1957; W. Sanders. G. — Zur Herkunft u. Bedeutungsentwicklung eines ma. Schicksalbegriffts, 1965;
Bien (Hg.). Die Frage nach dem G., 1978; E. Martens (Hg.). Was heißt G.? 1978; H. Röhrbein. Der Himmel auf Erden. Plädoyer für eine Theologie des G.s, 1978; R. Spaemann. G. und Wollen, 1989.
Мужа зову я великим, кто, сам свой творец и ваятель,
Доблестной силой своей парку сумел одолеть.
Но не достичь ему счастья, и то, что хариты ревниво
Берегут от него, силой у них не отнять.
От недостойного ты храним суровою волей,
Высшее благо богов вольно слетает к тебе.
Еще в греческой этике делали различие между эвтихией — благоприятствием обстоятельств и благосклонностью судьбы — и эвдемонией — способностью чувствовать эту благосклонность, чувством счастья. Эвтихия — ценность, основанная на отношении вещей, а эвдемония — ценность блага, относящаяся к внутреннему состоянию. Обе ценности этического значения не имеют. Чувство счастья зависит не от достижения определенных благ, а от внутренней способности человека быть счастливым. Но способность быть счастливым относится к ценности личности, ибо способный быть счастливым благодаря своему примеру повышает ценность жизни и готовность признавать и осуществлять этические ценности как таковые. В противоположность всем философским толкованиям счастья переживания счастья большинства людей в техническую эру ограничиваются удовлетворением собственных потребительских устремлений и материальными радостями, при этом почти никакого внимания не обращается на скудость условий существования других людей.
Seneca. Vom glückseligen Leben, hg. 1909, 1978 (KTA 5); B. Russell. The Conquest of Happiness. New York, 1930, dt. 1977; H. Pichler. Besinnung über G. und Ung., in: KantSt., 41 (1936); H. Pichler. Persönlichkeit, G., Schicksal, 1947; L. Marcuse. Philos. des G.s, 1949, Neuausgabe 1972; Epikur, Philos. der Freude, hg. 1949, 1973 (KTA 198); E. Fink. Oase des G.s — Gedanken zu einer Ontologie des Spiels, 1957; W. Sanders. G. — Zur Herkunft u. Bedeutungsentwicklung eines ma. Schicksalbegriffts, 1965;
Bien (Hg.). Die Frage nach dem G., 1978; E. Martens (Hg.). Was heißt G.? 1978; H. Röhrbein. Der Himmel auf Erden. Plädoyer für eine Theologie des G.s, 1978; R. Spaemann. G. und Wollen, 1989.
Источник: Философский словарь [Пер. с нем.] Под ред. Г. Шишкоффа. Издательство М. Иностранная литература. 1961
СЧАСТЬЕ
аксиологическое понятие, обозначающее оптимальное для конкретного индивида сочетание различных благ, выражающееся в чувстве внутреннего удовлетворения тем, как складывается его жизнь в целом. Философская традиция и обыденное сознание, как правило, отождествляют С. с высшим благом, рассматривают его в качестве общего знаменателя всех ценностных устремлений человека. Как слово живого языка и категория культуры С. имеет многоаспектное, трудно поддающееся систематизации содержание. Польский исследователь В. Татаркевич (1886—1980), написавший фундаментальный труд “О счастье”, выделил следующие 4 осн. значения понятия С.: 1) благосклонность судьбы, удача; 2) состояние интенсивной радости; 3) обладание наивысшими благами, положительный баланс жизни; 4) чувство удовлетворения жизнью. Философско-этический анализ С. связан с разграничением в его содержании того, что зависит от самого индивида, определяется степенью его духовного развития, совершенства, добродетельности, от того, что ему не подконтрольно, предзадано внешними условиями. Вопрос о том, как соотносятся эти две составляющие С., а говоря точнее, какую роль в его достижении играют моральные качества индивида,— центральная проблема этики. В трактовке взаимосвязи С. и добродетели в истории этики прослеживаются две крайние позиции: согласно одной, добродетель нужна и оправданна только как средство достижения С., отождествляемого в этом случае с чувственными удовольствиями, пользой, др. прагматическими целями (гедонизм, утилитаризм); сторонники др. т. зр. считают, что добродетель и есть подлинное С. (стоицизм). Третье, наиболее реалистическое и продуктивное решение, связанное с именем Аристотеля: добродетель есть путь к С. и одновременно его решающий структурный элемент. Этическое направление, рассматривающее С. в качестве высшего человеческого блага, получило название эвдемонизма. Сторонником данного направления наряду с Аристотелем был Фейербах. По его мнению, эвдемонизм становится этическим принципом как желание С. другому. Эвдемонистические мотивы представлены в подавляющем большинстве этических учений, в т. ч. таких, как, напр., этика Платона, Фомы Аквинского и др. Традицию этического эвдемонизма прервал, по сути дела, впервые Кант, полагавший, что С. является всего лишь высшей природной (но не моральной!) целью человека. Марксистская этика в значительной мере разделяет идеал эвдемонизма, но в отличие от эвдемонистических школ прошлого исходит из того, что типичный для человеческого бытия разрыв между добродетелью и С..в конечном счете обусловлен качеством общественных отношений, социальной структурой об-ва. Поэтому добродетельность человека нельзя рассматривать как компенсацию за внешние неудачи, неблагоприятные обстоятельства жизни; а ее следует органически увязывать с деятельностью по созданию достойных условий жизни. Из такого понимания вытекает, что С. одних неразрывным образом связано со С. др., что люди могут быть счастливы только все вместе.
Источник: Философский энциклопедический словарь
СЧАСТЬЕ
понятие морального сознания, обозначающее такое состояние человека, к-рое соответствует наибольшей внутренней удовлетворенности условиями своего бытия, полноте и осмысленности жизни, осуществлению своего человеческого назначения. Как и мечта, С. является чувственно-эмоциональной формой идеала, но в отличие от нее означает не устремления личности, а исполнение этих устремлений. Понятие С. не просто характеризует определенное конкретное объективное положение или субъективное состояние человека, а выражает представление о том, какой должна быть жизнь человека, что именно является для него блаженством. Поэтому данное понятие имеет нормативно-ценностный характер. В зависимости от того, как истолковывается назначение и смысл человеческой жизни, понимается и содержание С. Это понятие имеет исторически-классовый характер; рабовладелец, феодал и буржуа, раб, крепостной и пролетарий вкладывали в него различный смысл, соответственно своим условиям жизни и интересам. Категория С, в истории морального сознания имела двоякий смысл. С одной стороны, С. считалось одним из прирожденных прав человека, но господствующая мораль классового об-ва рассматривала его лишь как вознаграждение за добродетель, за те жертвы, к-рые были связаны с исполнением ее требований (Воздаяние). На практике же в классово антагонистическом об-ве всегда получалось так, что стремление угнетенных классов к С., отмечает Ф. Энгельс, безжалостно и «на законном основании» приносилось в жертву такому же стремлению господствующих классов. Проповедники религиозной морали достижение С. переносили в загробную жизнь. С др. стороны, иногда признавалось законным стремление к С. в земной жизни, и тогда С. объявлялось не только вознаграждением добродетели, но и, наоборот, ее источником. Именно так, по словам Ф. Энгельса, понимает С. Фейербах: «Стремление к счастью прирождено человеку, поэтому оно должно быть основой всякой морали» (т. 21, с. 296). Классики марксизма подвергли критике такое понимание нравственности, вскрыв его индивидуалистический смысл и показав, что само по себе стремление к С. не может быть основой моральной деятельности. «Занимаясь самим собой, - пишет Ф. Энгельс, -человек только в очень редких случаях, и отнюдь не с пользой для себя и для других, удовлетворяет свое стремление к счастью» (там же, с. 297). Иными словами, стремление человека исключительно к личному С. в отрыве от общественных целей вырождается в эгоизм, к-рый попирает интересы др. и морально калечит человеческую личность. И наоборот, сознательное служение людям, революционная борьба за переустройство об-ва, за лучшее будущее для всего человечества наполняют жизнь человека тем высшим смыслом и дают ему то глубокое удовлетворение, к-рые приносят ему ощущение С. Характеризуя свое личное понимание С., К. Маркс как-то сказал, что видит его в борьбе. Такое понимание противоположно всем традиционным представлениям о С. Это уже не идиллическое состояние удовлетворенности существующим положением, а, напротив, постоянное стремление к лучшему будущему и преодоление препятствий на пути к нему; не достижение собственного благополучия, а полное развитие и использование своих способностей в сознательной деятельности, подчиненной достижению общих целей.
Источник: Словарь по этике
СЧАСТЬЕ
состояние глубокого удовлетворения, испытываемого людьми при жизни, наполненной большим содержанием, при осуществлении заветных желаний и достижении значит. целей. В эксплуатат. обществе, где трудящиеся лишены возможности хотя бы с относит, полнотой удовлетворять свои материальные и духовные запросы, представления о С. обедняются и получают односторонний характер. Среди господств. классов С. обычно понимается как эгоистич. «благополучие», как личное богатство и «сладостное ничегонеделание». В среде угнетенных классов нередко бытует представление о С. как о чем-то обманчивом и недоступном. Неудовлетворенность людей жизнью в условиях эксплуатат. общества, а вместе с тем и неспособность людей на определ. истор. этапе преодолеть эти условия находят извращенное отражение в том мистич. представлении о С, к-рое распространяет религия. Объявляя все земное «греховным» и «суетным», она призывает всех трудящихся и угнетенных людей отвернуться от жизни и искать высшее С. - т. н. блаженство - в религ. вере, в «стяжании небесных радостей» или, по буддизму, в достижении нирваны. Вечное блаженство она сулит людям после их смерти: в раю, на небе. Давая одурманенным людям призрачное утешение в их страданиях, религия примиряет их с социальной несправедливостью и уводит в сторону от борьбы за лучшие жизн. условия. Поэтому религ. учение о «блаженстве», мистифицирующее представления о С, выгодно лишь эксплуатат. классам. Свою социальную направленность это учение весьма откровенно обнаруживает в т. н. нагорной проповеди Христа, вошедшей в Евангелия от Матфея и от Луки.
Там указывается, что блаженными христианство считает «нищих духом», «плачущих», «кротких» (Матф. 5, 3—11; Лук. 6, 20—29). Такова же, по сути, позиция и др. религий. Следует отметить, что, выдвигая понятие блаженства, религия противопоставляет его понятию С, как высшее низшему. К С. как таковому она относится с явной или скрытой враждебностью, стремится дискредитировать его, ибо реальное С, удовлетворение «земных» потребностей и интересов, отвлекает людей от религии. Однако в наше время, ознаменованное великими социальными завоеваниями, служители религии вынуждены маскировать свою позицию и нередко высказываются о С. благожелательно, даже заявляют, что и они «заняты мирным трудом по строительству счастливой жизни». Подобные заявления не означают отказа религии от ее принципиальных положений, а потому их надлежит решительно разоблачать.
Марксизм-ленинизм доказал, что человечество не только в силу своих желаний, но и в силу объективных законов истории идет по пути к своему действительному С. «Коммунизм, - говорится в Программе КПСС, - ...утверждает на земле Мир, Труд, Свободу, Равенство, Братство и Счастье всех народов» (Материалы XXII съезда КПСС. М., 1961, с. 322). Настоящее С. люди находят в борьбе за лучшее будущее, в достигнутых ими успехах. Известно, что К. Маркс определил свое представление о С. одним словом - борьба. В борьбе за освобождение людей от социального и духовного гнета, в содействии прогрессу человечества находили и находят свое С. лучшие люди в условиях эксплуатат. общества. Сов. люди, совершившие социалистич. революцию, видят свое С. в том, что являются авангардом человечества в движении к коммунизму, что ими построено общество, где личные интересы каждого находятся в единстве с интересами всех.
Им доставляют С. свободный от эксплуатации творч. труд в коллективе товарищей, постоянное улучшение условий труда и отдыха, неуклонный рост благосостояния и культурного уровня всего народа. Сов. люди находят С. также в дружбе, любви, в семейной жизни. Это - С. человека, являющегося хозяином своей судьбы. Давая реальное удовлетворение людям, оно окончательно вытесняет из их сознания иллюзию религ. «блаженства».
Там указывается, что блаженными христианство считает «нищих духом», «плачущих», «кротких» (Матф. 5, 3—11; Лук. 6, 20—29). Такова же, по сути, позиция и др. религий. Следует отметить, что, выдвигая понятие блаженства, религия противопоставляет его понятию С, как высшее низшему. К С. как таковому она относится с явной или скрытой враждебностью, стремится дискредитировать его, ибо реальное С, удовлетворение «земных» потребностей и интересов, отвлекает людей от религии. Однако в наше время, ознаменованное великими социальными завоеваниями, служители религии вынуждены маскировать свою позицию и нередко высказываются о С. благожелательно, даже заявляют, что и они «заняты мирным трудом по строительству счастливой жизни». Подобные заявления не означают отказа религии от ее принципиальных положений, а потому их надлежит решительно разоблачать.
Марксизм-ленинизм доказал, что человечество не только в силу своих желаний, но и в силу объективных законов истории идет по пути к своему действительному С. «Коммунизм, - говорится в Программе КПСС, - ...утверждает на земле Мир, Труд, Свободу, Равенство, Братство и Счастье всех народов» (Материалы XXII съезда КПСС. М., 1961, с. 322). Настоящее С. люди находят в борьбе за лучшее будущее, в достигнутых ими успехах. Известно, что К. Маркс определил свое представление о С. одним словом - борьба. В борьбе за освобождение людей от социального и духовного гнета, в содействии прогрессу человечества находили и находят свое С. лучшие люди в условиях эксплуатат. общества. Сов. люди, совершившие социалистич. революцию, видят свое С. в том, что являются авангардом человечества в движении к коммунизму, что ими построено общество, где личные интересы каждого находятся в единстве с интересами всех.
Им доставляют С. свободный от эксплуатации творч. труд в коллективе товарищей, постоянное улучшение условий труда и отдыха, неуклонный рост благосостояния и культурного уровня всего народа. Сов. люди находят С. также в дружбе, любви, в семейной жизни. Это - С. человека, являющегося хозяином своей судьбы. Давая реальное удовлетворение людям, оно окончательно вытесняет из их сознания иллюзию религ. «блаженства».
Счастье
Довольно широко бытует мнение, что счастье – это удовлетворение всех наших желаний. Однако, будь это так, ни один человек никогда не был бы счастлив, и нам, увы, пришлось бы согласиться с Кантом, утверждавшим, что счастье – «идеал не разума, но воображения». Разве можно представить себе, что все наши желания будут когда‑либо удовлетворены? Ведь мир нам не подчиняется, а мы сами чаще всего желаем именно того, чего нам не хватает. Подобное счастье – не более чем мечта, причем мечта принципиально недостижимая.
Есть и другая точка зрения, согласно которой счастье – продолжительная или постоянная радость. Но может ли радость, всегда внезапная, бурная и преходящая, быть постоянной?
Счастье нельзя свести ни к пресыщенности (удовлетворенности всех своих пожеланий), ни к довольству (постоянной радости), ни к блаженству (вечной радости). Счастье предполагает продолжительность во времени, как это подметил еще Аристотель («одна ласточка еще не делает весны; один счастливый день не делает человека счастливым»), следовательно, в счастье, как и в любви, есть свои колебания, свои взлеты и падения, свои «перебои» сердца и души. Быть счастливым не значит быть постоянно радостным (кто из нас на это способен?), но это и не значит никогда не быть радостным. Счастье – способность радоваться, не ожидая, что случится что‑нибудь особенное, и не рассчитывая на какие‑либо кардинальные перемены. Благодаря тому что речь идет лишь о возможности, счастье оставляет место и надежде, и опасениям, и нехватке чего‑то важного, и приблизительности, т. е. всему тому, что и отличает счастье от блаженства. Счастье существует во времени как состояние каждодневной жизни. Само собой разумеется, что это субъективное и относительное состояние, настолько субъективное и относительное, что дает повод усомниться в самом его существовании. Однако тот, кто изведал, что такое несчастье, сочтет подобный довод наивным: он отлично знает, хотя бы от противного, что счастье существует. Смешивать счастье с довольством значит перекрывать себе путь к счастью. Смешивать его с блаженством значит вообще отказаться от идеи счастья. Этими заблуждениями больше других грешат подростки и философы. Мудрецы не настолько глупы.
Итак, счастьем можно назвать – во всяком случае, я предлагаю такое определение – промежуток времени, на протяжении которого радость ощущается как немедленно достижимое состояние. Тогда несчастьем я назову промежуток времени, на протяжении которого радость представляется недостижимой немедленно (иначе говоря, такое испытываемое нами чувство, что мы сможем испытать радость, только если в окружающем мире произойдет какая‑либо капитальная перемена).
Поскольку речь идет не о самой радости, а о возможности радоваться, счастье является воображаемым состоянием. Значит, прав был Кант? Не совсем. Ведь это нисколько не мешает человеку быть счастливым (счастье – состояние, а не идеал), не исключает его способности радоваться (реальное есть составная часть возможного), мало того, служит одной из причин быть счастливым (воображаемое есть составная часть реальности) и радоваться (какое счастье, что меня обошли все несчастья!). Таким образом, радость являет собой содержание (иногда действительное, иногда воображаемое) счастья, как счастье являет собой естественное пристанище радости. Это что‑то вроде ларца: никому не нужен сам ларец, нужна хранящаяся в нем жемчужина.
Просто стремиться к счастью значит совершать серьезную ошибку. Ведь подобное стремление означало бы надежду на завтрашний день, в котором нас нет, и отказ от жизни сегодня. Думать надо о том, что есть, – о работе, действии, удовольствии и любви, т. е. о мире, в котором мы живем. Тогда счастье придет само – если придет, а если не придет, мы будем меньше страдать от его отсутствия. Впрочем, чем меньше мы размышляем о счастье, тем легче оно достигается. «Счастье, – сказал Ален, – это награда, даруемая тому, кто не ищет никакой награды».
Есть и другая точка зрения, согласно которой счастье – продолжительная или постоянная радость. Но может ли радость, всегда внезапная, бурная и преходящая, быть постоянной?
Счастье нельзя свести ни к пресыщенности (удовлетворенности всех своих пожеланий), ни к довольству (постоянной радости), ни к блаженству (вечной радости). Счастье предполагает продолжительность во времени, как это подметил еще Аристотель («одна ласточка еще не делает весны; один счастливый день не делает человека счастливым»), следовательно, в счастье, как и в любви, есть свои колебания, свои взлеты и падения, свои «перебои» сердца и души. Быть счастливым не значит быть постоянно радостным (кто из нас на это способен?), но это и не значит никогда не быть радостным. Счастье – способность радоваться, не ожидая, что случится что‑нибудь особенное, и не рассчитывая на какие‑либо кардинальные перемены. Благодаря тому что речь идет лишь о возможности, счастье оставляет место и надежде, и опасениям, и нехватке чего‑то важного, и приблизительности, т. е. всему тому, что и отличает счастье от блаженства. Счастье существует во времени как состояние каждодневной жизни. Само собой разумеется, что это субъективное и относительное состояние, настолько субъективное и относительное, что дает повод усомниться в самом его существовании. Однако тот, кто изведал, что такое несчастье, сочтет подобный довод наивным: он отлично знает, хотя бы от противного, что счастье существует. Смешивать счастье с довольством значит перекрывать себе путь к счастью. Смешивать его с блаженством значит вообще отказаться от идеи счастья. Этими заблуждениями больше других грешат подростки и философы. Мудрецы не настолько глупы.
Итак, счастьем можно назвать – во всяком случае, я предлагаю такое определение – промежуток времени, на протяжении которого радость ощущается как немедленно достижимое состояние. Тогда несчастьем я назову промежуток времени, на протяжении которого радость представляется недостижимой немедленно (иначе говоря, такое испытываемое нами чувство, что мы сможем испытать радость, только если в окружающем мире произойдет какая‑либо капитальная перемена).
Поскольку речь идет не о самой радости, а о возможности радоваться, счастье является воображаемым состоянием. Значит, прав был Кант? Не совсем. Ведь это нисколько не мешает человеку быть счастливым (счастье – состояние, а не идеал), не исключает его способности радоваться (реальное есть составная часть возможного), мало того, служит одной из причин быть счастливым (воображаемое есть составная часть реальности) и радоваться (какое счастье, что меня обошли все несчастья!). Таким образом, радость являет собой содержание (иногда действительное, иногда воображаемое) счастья, как счастье являет собой естественное пристанище радости. Это что‑то вроде ларца: никому не нужен сам ларец, нужна хранящаяся в нем жемчужина.
Просто стремиться к счастью значит совершать серьезную ошибку. Ведь подобное стремление означало бы надежду на завтрашний день, в котором нас нет, и отказ от жизни сегодня. Думать надо о том, что есть, – о работе, действии, удовольствии и любви, т. е. о мире, в котором мы живем. Тогда счастье придет само – если придет, а если не придет, мы будем меньше страдать от его отсутствия. Впрочем, чем меньше мы размышляем о счастье, тем легче оно достигается. «Счастье, – сказал Ален, – это награда, даруемая тому, кто не ищет никакой награды».
Источник: Философский словарь.
СЧАСТЬЕ
в нравственно-философском смысле это состояние жизни, когда человек предполагает в ней смысл, доволен ее обшей направленностью, тем, как он исполняет свое предназначение. Счастье есть единство осуществления блага и связанного с этим устойчивого и глубокого радостного переживания. В зависимости от того, что является для человека смыслом ЖИЗНИ, ее цепью и путями к ней, счастье понимается по-разному, в том числе и в различных этических учениях. Важнейшей составной счастья обычно видится чувство удовлетворенности своим индивидуальным бытием (телесно-душевной целостностью) или его перспективами. Поэтому распространено представление о том, что счастье есть реализация присущего человеку как природному существу изначального стремления к самосохранению, устранению страданий, самоутверждению, удовольствию. Но если при этом принимается такая система ценностей, что следование высшим целям, добру требует отказа от приоритетности принципа личной пользы и удовольствия, предполагается возможность несоответствия и даже разрыва между природной и моральной детерминацией, диктатом наличного и повелениями должного, счастьем и добродетелью. Тем самым создается противоречие, весьма существенное для нравственности и для этики различных направлений. В учении Будды оно решается через отрицание абсолютной ценности индивидуального блага, всегда сопряженного с желанием, неизбежно несущим страдание; добродетельно отречение от всего индивидуального, что и ведет к подлинному блаженству - нирване. У Конфуция добродетельный человек - благородный муж находит удовлетворение в исполнении долга, состоящего в том, чтобы поддерживать с помощью традиционных правил - ритуалов согласие в семье и в государстве, что отвечает воле Неба; а человек порочный эгоистичен - служит собственной выгоде, благополучие его, стоящее на частно-природном начале, непрочно. С развитием личностного, а также рационального начала в античности появляется эвдемонизм, сторонники которого утверждают, исходя из принятия безусловной ценности индивидуальной жизни, естественное право каждого на счастье; в нем наиболее значимыми представляется «благой дух» - гармоничный и безмятежный интеллектуально-эмоциональный настрой души. Гедонисты еще решительнее подчиняют мораль природе, считая добродетельным то, что содействует наибольшему чувственному наслаждению. Классический синтез добродетели и счастья под эгидой нравственности дает этика Аристотеля. Важнейшим для него является счастье личности, которое складывается из благ внешних - почет, богатство, хорошее окружение, удача; телесных - красота, здоровье; внутренних - похвальные свойства характера и интеллекта. Это добродетели души, в выработке которых человек наиболее свободен, они главным образом определяют его полное благо. Аристотель называет счастьем деятельность души сообразно добродетели на протяжении жизни, что и доставляет совершенное чувство - блаженство. Согласно христианской этике греховность человека не позволяет ему совместить земное счастье и добродетель, ведущую к спасению души и обретению блаженства в ином мире. К благодатному состоянию духа на Земле могут только приблизить подвижническое следование примеру Христа, жертвенная деятельная любовь к ближнему и молитва. Этика Нового времени восстанавливает и развивает идеи о естественных правах индивида на счастье, наслаждение, личную выгоду; разрабатываются концепции разумного эгоизма, в которых добродетель отождествляется с действием в соответствии с правильно понятым личным интересом, ведущим одновременно к индивидуальному и общему счастью. Кант опять разделяет счастье и нравствен кость, утверждая ее автономию как области человеческой свободы. Для него нравственно только то, что совершается во имя долга, а не по склонности или любому другому мотиву; вера в Бога нужна для того, чтобы освятить мораль и соединить исполнение сурового долга с надеждой на будущее счастье. Категорический императив в требовании поступать так, чтобы человечество в лице каждого было свято, устанавливает самоценность другого наравне с собственной самоценностью. Вместе с тем Кант принимает ведущую идею Просвещения о том, что распространение применения разума, расширение индивидуальной свободы и нравственное совершенствование ведут по пути Прогресса, к росту общественного и личного блага.
Источник: Краткий философский словарь 2004
Счастье
(Happiness).
В современном понимании счастье может означать любую степень благополучия от простого удовлетворения или отсутствия бед до сильнейшего переживания радости или полноты. Более полно это понятие раскрывается в Св. Писании и подтверждается в человеческом опыте.
Теологические аспекты. Счастье, по Св. Писанию, всегда сопутствует какойто более высокой ценности. Человек, видящий в счастье главную цель своей жизни, обречен на разочарование. Иисус ясно указывает, что тот, кто хочет прожить эту жизнь для себя, упускает возможность причаститься истинной жизни(Мф 16:25).
Каковы же высшие ценности, несущие с собой и удовлетворение, и радость?
(1) В Пс и других книгах Библии мы видим, что счастья достигают только те, кто впустил Бога в свою жизнь (Пс 144:15; Притч 16:20). Человек, будучи смертным, должен найти для себя какойто вечный, абсолютный ориентир, иначе жизнь его в конечном счете окажется бессмысленной. Он был создан по образу и подобию Божьему и для общения с Ним. Истинное счастье становится реально возможным, только когда человек вступает в правильные отношения со своим Создателем.
(2) Счастье никогда не дается тем, у кого нет нравственных основ (Притч 29:18; Пс 128:1). Жизньбез этих основ недостойна человека. Бог не бросил человечество блуждать во мраке в поисках нравственных абсолютов. Он дал нам Десять заповедей как основание всякого блага.
(3)Счастье приходит только к тем, кто стремится жить в согласии с ближними (Пс 133:1; Мф 19:1819; 1 Кор 13). Можно сказать, что жизнь человека богата или бедна в зависимости от качества его отношений с ближними. Иудейекая и христианская вера всегда была основана на отношении: Бог соотносится с нами, посылая нам свою благодать через веру, и помогает нам жить в отношениях взаимной любви. Без этой любви мы чувствуем себя одиноко и неуютно.
(4) Счастье приходит к тем, кто милостив к обездоленным (Притч 14:21). Благотворя ближнему, мы испытываем радость и удовлетворение. Сочувствуя и помогая людям, к рые не могут ничего дать взамен, мы приобщаемся к божественной жизни.
(5) Счастье приходит к тем, кто относится к своему труду как к дару Божьему (Быт 2:15; Притч 12:27; 1 Фес 4:11; 2Фес 3:613). Человеку изначально назначено созидательно участвовать в жизни этого мира. Бог дал Адаму место для обитания и определил ему поле деятельности. Место обитания нуждалось в его труде. Труд человека был выражением его родства с Богом (богоподобной природы). После грехопадения труд перестает быть радостью и становится тяжкой обязанностью (" В поте лица твоего будешь есть хлеб..." Быт 3:19); однако, осуществляя план нашего спасения, Бог имеет целью преображение человеческого труда, как и самого человека. Поэтому справедливо будет сказать: счастлив человек, получающий истинное удовольствие от своего труда.
(6) Счастье приходит к тем, кто обладает истинной мудростью (Притч 3:13). Мудрость это способность нашего духа/разума воспринять истину как единое целое. Она начинается с Бога, не раз являвшего себя людям в ходе истории (Притч 9:10). Жизнь того, кто обладает мудростью, полна и гармонична (Флп 4:59). Гармония эта заключается в глубинном принятии самого себя, других людей, жизни в целом (Флп 4:12). Мудрый человек не тратит жизнь на пустяки и не гоняется за тщетой (Мф 23:23). Он живете верой, благоговением, благодарностью и надеждой, и это дает ему радость существования и открывает путь к счастью.
Психологические аспекты. Чем больше человек развит в духовном и психологическом плане, тем больше его потенциал счастья. Тот, кто настолько озабочен безопасностью, страхами и депрессиями, что не в состоянии отказаться от защитных реакций, замыкается в себе, утрачивает непосредственную связь с жизнью и в конечном счете едва ли может быть счастливым.
(1) Полноценный человек не искажает реальность в угоду собственным желаниям. Истинное счастье не иллюзия и должно быть основано на реальности.
(2) Счастье не исключает боли или страдания, однако несовместимо со скепсисом, унынием и неверием в себя.
(3) Тот, кто стремится до конца peaлизовать свои уникальные способности, с большой долей вероятности сможет познать, что такое счастье.
(4) Достижение счастья становится более вероятным, когда мы готовы учиться на опыте, отк рыты переменам, обладаем достаточной гибкостью, чтобы приноравливаться к меняющимся обстоятельствам. Консерватизм не дает нам двигаться вперед вместе с жизнью.
(5) Любовь первейшая психологическая потребность каждого человека. В любом возрасте сознание того, что мы любимы, оказывается наиболее важным для нашего душевного благополучия. Счастье всегда связано с любовью.
С. Davis (пер. Т. В.) Библиография: G.Bertram and F. Наиск, TDNT, IV, 36470; S.?. Blank,ЮВ. 11,523; L.H. Durand, The Psyhology of Happiness; V.J. McGill, The Idea of Happiness; F.B. Minirthand P. D. Meier, Happiness Is a Choice.
См. также: Гедонизм.
В современном понимании счастье может означать любую степень благополучия от простого удовлетворения или отсутствия бед до сильнейшего переживания радости или полноты. Более полно это понятие раскрывается в Св. Писании и подтверждается в человеческом опыте.
Теологические аспекты. Счастье, по Св. Писанию, всегда сопутствует какойто более высокой ценности. Человек, видящий в счастье главную цель своей жизни, обречен на разочарование. Иисус ясно указывает, что тот, кто хочет прожить эту жизнь для себя, упускает возможность причаститься истинной жизни(Мф 16:25).
Каковы же высшие ценности, несущие с собой и удовлетворение, и радость?
(1) В Пс и других книгах Библии мы видим, что счастья достигают только те, кто впустил Бога в свою жизнь (Пс 144:15; Притч 16:20). Человек, будучи смертным, должен найти для себя какойто вечный, абсолютный ориентир, иначе жизнь его в конечном счете окажется бессмысленной. Он был создан по образу и подобию Божьему и для общения с Ним. Истинное счастье становится реально возможным, только когда человек вступает в правильные отношения со своим Создателем.
(2) Счастье никогда не дается тем, у кого нет нравственных основ (Притч 29:18; Пс 128:1). Жизньбез этих основ недостойна человека. Бог не бросил человечество блуждать во мраке в поисках нравственных абсолютов. Он дал нам Десять заповедей как основание всякого блага.
(3)Счастье приходит только к тем, кто стремится жить в согласии с ближними (Пс 133:1; Мф 19:1819; 1 Кор 13). Можно сказать, что жизнь человека богата или бедна в зависимости от качества его отношений с ближними. Иудейекая и христианская вера всегда была основана на отношении: Бог соотносится с нами, посылая нам свою благодать через веру, и помогает нам жить в отношениях взаимной любви. Без этой любви мы чувствуем себя одиноко и неуютно.
(4) Счастье приходит к тем, кто милостив к обездоленным (Притч 14:21). Благотворя ближнему, мы испытываем радость и удовлетворение. Сочувствуя и помогая людям, к рые не могут ничего дать взамен, мы приобщаемся к божественной жизни.
(5) Счастье приходит к тем, кто относится к своему труду как к дару Божьему (Быт 2:15; Притч 12:27; 1 Фес 4:11; 2Фес 3:613). Человеку изначально назначено созидательно участвовать в жизни этого мира. Бог дал Адаму место для обитания и определил ему поле деятельности. Место обитания нуждалось в его труде. Труд человека был выражением его родства с Богом (богоподобной природы). После грехопадения труд перестает быть радостью и становится тяжкой обязанностью (" В поте лица твоего будешь есть хлеб..." Быт 3:19); однако, осуществляя план нашего спасения, Бог имеет целью преображение человеческого труда, как и самого человека. Поэтому справедливо будет сказать: счастлив человек, получающий истинное удовольствие от своего труда.
(6) Счастье приходит к тем, кто обладает истинной мудростью (Притч 3:13). Мудрость это способность нашего духа/разума воспринять истину как единое целое. Она начинается с Бога, не раз являвшего себя людям в ходе истории (Притч 9:10). Жизнь того, кто обладает мудростью, полна и гармонична (Флп 4:59). Гармония эта заключается в глубинном принятии самого себя, других людей, жизни в целом (Флп 4:12). Мудрый человек не тратит жизнь на пустяки и не гоняется за тщетой (Мф 23:23). Он живете верой, благоговением, благодарностью и надеждой, и это дает ему радость существования и открывает путь к счастью.
Психологические аспекты. Чем больше человек развит в духовном и психологическом плане, тем больше его потенциал счастья. Тот, кто настолько озабочен безопасностью, страхами и депрессиями, что не в состоянии отказаться от защитных реакций, замыкается в себе, утрачивает непосредственную связь с жизнью и в конечном счете едва ли может быть счастливым.
(1) Полноценный человек не искажает реальность в угоду собственным желаниям. Истинное счастье не иллюзия и должно быть основано на реальности.
(2) Счастье не исключает боли или страдания, однако несовместимо со скепсисом, унынием и неверием в себя.
(3) Тот, кто стремится до конца peaлизовать свои уникальные способности, с большой долей вероятности сможет познать, что такое счастье.
(4) Достижение счастья становится более вероятным, когда мы готовы учиться на опыте, отк рыты переменам, обладаем достаточной гибкостью, чтобы приноравливаться к меняющимся обстоятельствам. Консерватизм не дает нам двигаться вперед вместе с жизнью.
(5) Любовь первейшая психологическая потребность каждого человека. В любом возрасте сознание того, что мы любимы, оказывается наиболее важным для нашего душевного благополучия. Счастье всегда связано с любовью.
С. Davis (пер. Т. В.) Библиография: G.Bertram and F. Наиск, TDNT, IV, 36470; S.?. Blank,ЮВ. 11,523; L.H. Durand, The Psyhology of Happiness; V.J. McGill, The Idea of Happiness; F.B. Minirthand P. D. Meier, Happiness Is a Choice.
См. также: Гедонизм.
Источник: Теологический энциклопедический словарь
СЧАСТЬЕ
переживание полноты бытия, связанное с самоосуществлением. Первонач. значение слова С. – удача, благоприятная участь (ср. этимологию этого слова: др.-греч. ??????????, букв. – покровительство богов, а также в рус. яз.: "с-частье", т.е. "часть", "участь", "доля"), в дальнейшем расширилось – эвдемония стала означать способность к переживанию, чувство С., в отличие от эвтихии, обозначающей благоприятствие обстоятельств и благосклонность судьбы. С. оказалось одним из осн. принципов антич. миропонимания и ряда учений нового времени (см. Эвдемонизм, Эпикуреизм). С субъективной стороны С. всегда выражает стремление к переживанию, жажду ощущать бытие, способность к постоянному напряжению душевных сил. Напротив, представление об идеале жизни как об отсутствии всякого переживания (атараксия, нирвана) свидетельствует об ослаблении жизненного начала, омертвении или усталости (о противоположности С. идеалу стоической невозмутимости см. у Пушкина: "На свете счастья нет, но есть покой и воля" – "Я думал: вольность и покой замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан..."). Способность к С., как и способность к "продолжительному страданию" (Камю), выражает глубину личности. С. как подъем жизненной и творч. энергии – свидетель верности жизненной истине. Связанное с творч. духом (будучи беспрерывным творчеством жизненных состояний, способствующим созидат. деятельности) С. противоположно тому состоянию безразличия и вялости, к-рое так характерно для застойности внутр. сил, подавленности человеч. потенций. Как творч. стихия С. есть осуществление внутр. свободы, глубочайшего личного "хотения". Установка на отказ от С. есть предательство личности, заглушение в себе животворных истоков. Существование, превращенное в долг, оказывается истощением и профанацией жизни; отказ от переживания бытия как смысла и блага приводит к внутр. опустошению. Именно в результате жизненных подтасовок и извращенного способа существования, связанного с духовной немощью личности, С. подменяется императивом, игра жизненных сил – функционированием, внутр. волевой импульс – гипнозом дела или инерцией хозяйственных хлопот. Утрата способности к С. – показатель деградации личности, душевного хаоса, бессилия найти главную линию в жизни. Бессчастное существование характерно для неврастенич. богемы и для духовного мещанства, неспособного к концентрации личности, к жизненному стилю, не озабоченному гарантированием обеспеченной повседневности. Мещанский мир растекается в вещности, в обладании вещами ("мещанское счастье" – это метафора, означающая лишь опред. штамп благополучия). Отделенное от подлинного смысла и личного достоинства, С. превращается в удовольствие и теряет свою преобразующую, сублимирующую силу. Психология потребительства нашла свое выражение в концепциях гедонизма и утилитаризма. С. живет только в обмене, в передаче от одного к другому. Им нельзя владеть как домом или поместьем, обособившись от всех. Достоевский писал: "Сильно развитая личность, вполне уверенная в своем праве быть личностью, уже не имеющая за себя никакого страха, ничего не может и сделать другого из своей личности, то есть никакого более употребления, как отдать ее всю всем, чтоб и другие все были точно такими же самоправными и счастливыми личностями" (Собр. соч., т. 4, 1956, с. 107). Существующее в общении С. и есть само общение, отдача себя, т.е. любовь, поэтому предмет, с к-рым связано С., никогда не вещь, но всегда лицо. Поскольку С. зависит от внешнего мира, от внешнего субъекту бытия, оно может оказаться и недостижимым. С. невозможно без того, чтобы все силы души находили себе применение и выражение, чтобы у личности была возможность "протратиться" (см. М. Цветаева, в журн.: "Новый мир", 1969, No 4, с. 195). Отсутствие ситуации, соответствующей по напряжению личности, а потому необходимой для полного ее самовыражения, отсутствие ответного понимания, разделенности создает ощущение трагизма. Т. о., С. предполагает готовность к страданию (в то время как установка на удовольствие, сопряженное с возможным неудовольствием, с мелкими неприятностями, не требует никакого мужества). В неизбывности тоски, вызываемой одним представлением об утере того единственного, избранного, что сообщает смысл существованию, это единственное противо-полагается мизерности всего остального жизненного контекста: "... Нет невзгод, а есть одна беда..." (Шекспир В., Сонеты, М., 1963. с. 108). В подлинном С. воплощается не только замысел личности о жизни, но и как бы замысел о жизни личности (внутр. идея личности, в отличие от наркотической иллюзии – суррогата С). С этой т. зр., возможно полное преодоление трагич. отчаяния как осуществление внутр. идеи вопреки самым неблагоприятным обстоятельствам и посредством сублимации страдания. Классики марксизма подвергли критике индивидуалистич. представления о С., стремление к нему в отрыве от обществ. целей: именно сознательное служение обществ. прогрессу, революц. борьбе за переустройство общества, за лучшее будущее всего человечества наполняют человека тем смыслом и дают ему то глубокое удовлетворение, без к-рого немыслимо ощущение С. Т.о., революц. этика марксизма связывает представления о С. с борьбой (см. также К. Маркс, в кн.: Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 31, с. 492). Лит. см. при ст. Эвдемонизм. Т. Маринина. Москва.
Источник: Философская Энциклопедия. В 5-х т.
СЧАСТЬЕ
понятие, обозначающее высшее благо как завершенное, самоценное, самодостаточное состояние жизни; общепризнанная конечная субъективная цель деятельности человека. Как слово живого языка и феномен культуры счастье многоаспектно. Польский исследователь В. Татаркевич выделил четыре основных значения понятия счастья: 1) благосклонность судьбы, удача, удавшаяся жизнь, везенье; первоначально, по-видимому, такое понимание превалировало над другими смыслами, что отразилось в этимологии слова (праславянское Sbcestbj восходит к древнеиндийскому su «хороший» и ecstb «часть», что означало «хороший удел», по другой версии — «совместная часть, доля»; древнегреческое буквально означало покровительство доброго гения); 2) состояние интенсивной радости; 3) обладание наивысшими благами, общий несомненно положительный баланс жизни; 4) чувство удовлетворенности жизнью.
Философско-этический анализ счастья начинается с разграничения в его содержании двух принципиально различных по происхождению компонентов: а) того, что зависит от самого субъекта, определяется мерой его собственной активности и б) того, что от него не зависит, предзадано внешними условиями (обстоятельствами, судьбой). То в счастье, что зависит от человека, получило название добродетели. Именно в связи с понятием счастья формировались человеческие представления о добродетели и осуществлялось ее философско-этическое осмысление. В ходе ответа на вопрос, в чем заключается совершенство человека, которое ведет к его счастью, было выработано понятие морального совершенства и нравственных (этических) добродетелей.
Соотношение добродетели и счастья, точнее, роль и место нравственных добродетелей в составе факторов, образующих счастье, стало центральной проблемой этики. Различные решения этой проблемы в истории европейской этики могут быть сведены к трем основным традициям.
Первая традиция видит в нравственных добродетелях средство по отношению к счастью, которое выступает в качестве цели. Счастье, отождествляемое в одном случае с удовольствием (трактовка, развиваемая в гедонизме), в другом — с пользой, успехом (утилитаризм), в третьем — с отсутствием страданий и безмятежностью души (Эпикур), становится критерием и высшей санкцией индивидуальной человеческой морали. Эта традиция получила название эпикурейской или собственно евдемонистической (см. Евдемонизм).
Вторая традиция, получившая название стоической, рассматривает счастье как следствие добродетели. По мнению стоиков, нравственное совершенство человека не зависит от его судьбы, конкретных обстоятельств жизни и совпадает с проистекающей из разума внутренней стойкостью; т. к. индивид через разум связан с космосом в целом, нравственное совершенство само по себе оказывается счастьем. Согласно такому пониманию, человек счастлив не в индивидуальных и особенных проявлениях своей жизни, а в ее родовой сущности, совпадающей с разумом.
Третья традиция, по отношению к которой первые две могут считаться маргинальными, является синтетической. Она заложена Аристотелем и может быть названа его именем — аристотелевской; в Новое время наиболее ярко представлена Гегелем. Согласно этому пониманию, нравственные добродетели — это и путь к счастью, и самый существенный его элемент. Если в эпикурейской традиции счастье совпадает с природностью (в совершенстве ее индивидуально выраженной человеческой конкретности), а в стоической оно отождествляется с возвышением до разумно-невозмутимого отношения к природной эмпирии индивидуальной жизни, то аристогелизм трактует счастье как вторую природу, выступающую как совершенная деятельность, деятельный разум. Разумно преобразованной природе свойственны свои собственные удовольствия. Такой подход связывает проблему счастья с конкретным анализом видов человеческой деятельности, открывая тем самым возможность создания теории счастья. Существенными при этом являются вопросы о счастье индивида и счастье общества (государства), а также о собственно человеческом и высшем (божественном) уровнях счастья.
Этические учения античности, Средневековья, эпохи Просвещения исходили из образа человека, основным стремлением которого является стремление к счастью. В этом общем смысле все они были евдемонистическими. Различия начинались при конкретизации того, что такое счастье и как оно достигается. Согласно евдемонистическим учениям (в собственном смысле слова), человек достигает счастливого состояния непосредственно — в той мере, в какой он руководствуется своим желанием счастья и старается наиболее полно его удовлетворить. По мнению представителей других этических школ, ни в понимании счастья, ни в стремлении к нему нельзя руководствоваться чувством удовольствия, путь к счастью может даже предполагать отказ от него. Эту вторую традицию, к которой относятся киники, стоики, скептики, многие религиозные мыслители, нельзя, однако, считать антиевдемонистической. Она также признает первичность и существенность желания счастья, но при этом полагает, что в действительности счастьем является нечто иное, чем обычно принято считать. Следует поэтому от евдемонизма в узком понимании (как этической традиции, по преимуществу связанной с именем Эпикура) отличать евдемонизм в широком смысле слова как некую исходно-аксиоматическую установку этической теории. Это различение, в частности, выделение евдемонизма в широком смысле слова, важно для осмысления основополагающего значения категории счастья в системе моральных понятий. Счастье — фундаментальная категория человеческого бытия. В известном смысле самого человека можно определить как существо, предназначение которого состоит в том, чтобы быть счастливым.
В философско-этическом анализе счастья наряду с проблемой его соотношения с добродетелью важное значение имели вопросы о том, 1) относится ли счастье к сфере целей или является сверхцелью, императивом, и 2) может ли быть счастливым человек, если несчастны его окружающие. Счастье — цель деятельности, оно находится в пределах возможностей человека. Но стоит представить себе это состояние достигнутым, как жизнь в форме сознательно-целесообразной деятельности оказывается исчерпанной. Получается парадоксальная ситуация: счастье нельзя не мыслить в качестве достижимой цели, но и нельзя помыслить таковой. Выход из нее чаще всего усматривают в разграничении различных форм и уровней счастья — прежде всего речь идет о разграничении счастья человеческого и сверхчеловеческого. Уже Аристотель выделял первую (высшую) евдемонию, связанную с созерцательной деятельностью, дианоэтическими добродетелями (добродетелями разума) и представляющую собой нечто редкое, божественное, и вторую евдемонию, которая доступна всем свободным людям (гражданам) и связана с этическими добродетелями. Он же пользуется двумя словами различие между которыми в последующем приобрело терминологический смысл (счастье и блаженство).
Счастье заключается в чувстве удовлетворенности индивида тем, как в целом складывается его жизнь. Из этого, однако, не следует, что счастье субъективно. Оно не сводится к отдельным удовольствиям, а представляет собой их гармоничное сочетание, синтез. Даже как эмоциональное состояние счастье, по крайней мере отчасти, имеет вторичную природу и обусловлено определенными представлениями о нем, претендующими на общезначимость. Тем более это относится к оценкам в терминах счастья и несчастья. За субъективным чувством и представлением о счастье всегда стоит какой-то канон, образец того, что такое счастье и счастливый человек сами по себе. Говоря по-другому, в своем желании счастья человек всегда исходит из того, что такое же желание присуще и другим людям. Более того: счастье одних индивидов прямо зависит от счастья других. Весь вопрос в том, как широк этот круг обратных связей счастья. По Л. Фейербаху, евдемоиизм становится этическим принципом как желание счастья другому. Это значит, что счастье одних индивидов связано со счастьем других через нравственные отношения между ними, через посредство счастливого общества. Счастливый человек в счастливом обществе — такова одна из типичных и центральных тем философских трактатов о счастье.
Философия древности и Средних веков в целом этизировала проблему счастья или, что то же самое, рассматривала этические проблемы в связи со стремлением человека к счастью. В Новое время ситуация меняется, и этика уже не направлена на осмысление человеческой жизни в терминах счастья, что получило обоснование у Канта. Он развел понятия морали (добродетели, долга) и счастья, выдвинув два основных аргумента: а) хотя счастье в качестве высшего блага признают все, тем не менее понимают его по-разному, оно предстает как субъективное чувство и не может стать основой общезначимости (всеобщности) как специфического признака нравственности; б) соединение морали со счастьем создает иллюзию, будто добродетельность человека гарантированно дополняется его жизненным благополучием. Позицию Канта нельзя понимать как этическую дискредитацию счастья. Последнее признается в качестве фокуса всех эмпирических целей человека, императивов благоразумия, но имеет иной источник и иную природу, чем нравственный долг.
В современной этике проблематика счастья растворена в разнообразных натуралистических теориях морали, в ней нет акцентированных евдемонистических моральных учений, проблема счастья не является центральной в этических дискуссиях, что, видимо, отражает трагизм мироощущения и общественного существования современного человека.
Лит.: Аристотель. Никомахова этика, кн. 1.Соч.в4т.,т.4. М., 1983; Эпикур. Письмо Менекею.— В кн.: Диоген Лаэртскш. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, кн. 10. M., 1986; Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека, пер. А. В. Коноваловой. М., 1981.
А. А. Гусейнов
Философско-этический анализ счастья начинается с разграничения в его содержании двух принципиально различных по происхождению компонентов: а) того, что зависит от самого субъекта, определяется мерой его собственной активности и б) того, что от него не зависит, предзадано внешними условиями (обстоятельствами, судьбой). То в счастье, что зависит от человека, получило название добродетели. Именно в связи с понятием счастья формировались человеческие представления о добродетели и осуществлялось ее философско-этическое осмысление. В ходе ответа на вопрос, в чем заключается совершенство человека, которое ведет к его счастью, было выработано понятие морального совершенства и нравственных (этических) добродетелей.
Соотношение добродетели и счастья, точнее, роль и место нравственных добродетелей в составе факторов, образующих счастье, стало центральной проблемой этики. Различные решения этой проблемы в истории европейской этики могут быть сведены к трем основным традициям.
Первая традиция видит в нравственных добродетелях средство по отношению к счастью, которое выступает в качестве цели. Счастье, отождествляемое в одном случае с удовольствием (трактовка, развиваемая в гедонизме), в другом — с пользой, успехом (утилитаризм), в третьем — с отсутствием страданий и безмятежностью души (Эпикур), становится критерием и высшей санкцией индивидуальной человеческой морали. Эта традиция получила название эпикурейской или собственно евдемонистической (см. Евдемонизм).
Вторая традиция, получившая название стоической, рассматривает счастье как следствие добродетели. По мнению стоиков, нравственное совершенство человека не зависит от его судьбы, конкретных обстоятельств жизни и совпадает с проистекающей из разума внутренней стойкостью; т. к. индивид через разум связан с космосом в целом, нравственное совершенство само по себе оказывается счастьем. Согласно такому пониманию, человек счастлив не в индивидуальных и особенных проявлениях своей жизни, а в ее родовой сущности, совпадающей с разумом.
Третья традиция, по отношению к которой первые две могут считаться маргинальными, является синтетической. Она заложена Аристотелем и может быть названа его именем — аристотелевской; в Новое время наиболее ярко представлена Гегелем. Согласно этому пониманию, нравственные добродетели — это и путь к счастью, и самый существенный его элемент. Если в эпикурейской традиции счастье совпадает с природностью (в совершенстве ее индивидуально выраженной человеческой конкретности), а в стоической оно отождествляется с возвышением до разумно-невозмутимого отношения к природной эмпирии индивидуальной жизни, то аристогелизм трактует счастье как вторую природу, выступающую как совершенная деятельность, деятельный разум. Разумно преобразованной природе свойственны свои собственные удовольствия. Такой подход связывает проблему счастья с конкретным анализом видов человеческой деятельности, открывая тем самым возможность создания теории счастья. Существенными при этом являются вопросы о счастье индивида и счастье общества (государства), а также о собственно человеческом и высшем (божественном) уровнях счастья.
Этические учения античности, Средневековья, эпохи Просвещения исходили из образа человека, основным стремлением которого является стремление к счастью. В этом общем смысле все они были евдемонистическими. Различия начинались при конкретизации того, что такое счастье и как оно достигается. Согласно евдемонистическим учениям (в собственном смысле слова), человек достигает счастливого состояния непосредственно — в той мере, в какой он руководствуется своим желанием счастья и старается наиболее полно его удовлетворить. По мнению представителей других этических школ, ни в понимании счастья, ни в стремлении к нему нельзя руководствоваться чувством удовольствия, путь к счастью может даже предполагать отказ от него. Эту вторую традицию, к которой относятся киники, стоики, скептики, многие религиозные мыслители, нельзя, однако, считать антиевдемонистической. Она также признает первичность и существенность желания счастья, но при этом полагает, что в действительности счастьем является нечто иное, чем обычно принято считать. Следует поэтому от евдемонизма в узком понимании (как этической традиции, по преимуществу связанной с именем Эпикура) отличать евдемонизм в широком смысле слова как некую исходно-аксиоматическую установку этической теории. Это различение, в частности, выделение евдемонизма в широком смысле слова, важно для осмысления основополагающего значения категории счастья в системе моральных понятий. Счастье — фундаментальная категория человеческого бытия. В известном смысле самого человека можно определить как существо, предназначение которого состоит в том, чтобы быть счастливым.
В философско-этическом анализе счастья наряду с проблемой его соотношения с добродетелью важное значение имели вопросы о том, 1) относится ли счастье к сфере целей или является сверхцелью, императивом, и 2) может ли быть счастливым человек, если несчастны его окружающие. Счастье — цель деятельности, оно находится в пределах возможностей человека. Но стоит представить себе это состояние достигнутым, как жизнь в форме сознательно-целесообразной деятельности оказывается исчерпанной. Получается парадоксальная ситуация: счастье нельзя не мыслить в качестве достижимой цели, но и нельзя помыслить таковой. Выход из нее чаще всего усматривают в разграничении различных форм и уровней счастья — прежде всего речь идет о разграничении счастья человеческого и сверхчеловеческого. Уже Аристотель выделял первую (высшую) евдемонию, связанную с созерцательной деятельностью, дианоэтическими добродетелями (добродетелями разума) и представляющую собой нечто редкое, божественное, и вторую евдемонию, которая доступна всем свободным людям (гражданам) и связана с этическими добродетелями. Он же пользуется двумя словами различие между которыми в последующем приобрело терминологический смысл (счастье и блаженство).
Счастье заключается в чувстве удовлетворенности индивида тем, как в целом складывается его жизнь. Из этого, однако, не следует, что счастье субъективно. Оно не сводится к отдельным удовольствиям, а представляет собой их гармоничное сочетание, синтез. Даже как эмоциональное состояние счастье, по крайней мере отчасти, имеет вторичную природу и обусловлено определенными представлениями о нем, претендующими на общезначимость. Тем более это относится к оценкам в терминах счастья и несчастья. За субъективным чувством и представлением о счастье всегда стоит какой-то канон, образец того, что такое счастье и счастливый человек сами по себе. Говоря по-другому, в своем желании счастья человек всегда исходит из того, что такое же желание присуще и другим людям. Более того: счастье одних индивидов прямо зависит от счастья других. Весь вопрос в том, как широк этот круг обратных связей счастья. По Л. Фейербаху, евдемоиизм становится этическим принципом как желание счастья другому. Это значит, что счастье одних индивидов связано со счастьем других через нравственные отношения между ними, через посредство счастливого общества. Счастливый человек в счастливом обществе — такова одна из типичных и центральных тем философских трактатов о счастье.
Философия древности и Средних веков в целом этизировала проблему счастья или, что то же самое, рассматривала этические проблемы в связи со стремлением человека к счастью. В Новое время ситуация меняется, и этика уже не направлена на осмысление человеческой жизни в терминах счастья, что получило обоснование у Канта. Он развел понятия морали (добродетели, долга) и счастья, выдвинув два основных аргумента: а) хотя счастье в качестве высшего блага признают все, тем не менее понимают его по-разному, оно предстает как субъективное чувство и не может стать основой общезначимости (всеобщности) как специфического признака нравственности; б) соединение морали со счастьем создает иллюзию, будто добродетельность человека гарантированно дополняется его жизненным благополучием. Позицию Канта нельзя понимать как этическую дискредитацию счастья. Последнее признается в качестве фокуса всех эмпирических целей человека, императивов благоразумия, но имеет иной источник и иную природу, чем нравственный долг.
В современной этике проблематика счастья растворена в разнообразных натуралистических теориях морали, в ней нет акцентированных евдемонистических моральных учений, проблема счастья не является центральной в этических дискуссиях, что, видимо, отражает трагизм мироощущения и общественного существования современного человека.
Лит.: Аристотель. Никомахова этика, кн. 1.Соч.в4т.,т.4. М., 1983; Эпикур. Письмо Менекею.— В кн.: Диоген Лаэртскш. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, кн. 10. M., 1986; Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека, пер. А. В. Коноваловой. М., 1981.
А. А. Гусейнов
Источник: Новая философская энциклопедия
СЧАСТЬЕ
понятие, конкретизирующее высшее благо как завершенное, самоценное, самодостаточное состояние жизни; общепризнанная конечная субъективная цель деятельности человека. Как слово живого языка и феномен культуры С. многоаспектно. Согласно В.Татаркевичу, можно выделить четыре основных значения понятия С: 1) благосклонность судьбы, удача, удавшаяся жизнь, везенье; первоначально, по-видимому, такое понимание превалировало над другими смыслами, что отразилось в этимологии слова (праславянское cbcestbje расшифровывается как сложенное из др.-инд. su (хороший) и «часть», что означало «хороший удел», по другой версии «совместная часть, доля»; др.-греч. «?\)5ai)iovia» букв, означало покровительство доброго гения); 2) состояние интенсивной радости; 3) обладание наивысшими благами, общий несомненно положительный баланс жизни; 4) чувство удовлетворения жизнью. Философско-этический анализ С. начинается с разграничения в его содержании двух принципиально различных по происхождению компонентов: а) того, что зависит от самого субъекта, определяется мерой его собственной активности и б) того, что от него не зависит, предзадано внешними условиями (обстоятельствами, судьбой). То в С. что зависит от человека, получило название добродетели. Важно подчеркнуть: человеческие представления о добродетели формировались, а их философско-этическое осмысление осуществлялось в связи с понятием С. Именно в ходе ответа на вопрос, в чем заключается совершенство человека, к-рое ведет к его С. было выработано понятие морального совершенства и нравственных (этических) добродетелей. Соотношение добродетели и С. точнее, роль и место нравственных добродетелей в составе факторов, образующих С. стало центральной проблемой этики. Различные ее решения в истории европейской этики могут быть сведены к трем основным традициям. Первая традиция видит в нравственных добродетелях средство по отношению к С. к-рое выступает в качестве цели. С. отождествляемое в одном случае с удовольствием (гедонизм), в другом — пользой, успехом (утилитаризм), в третьем - с отсутствием страданий, безболием тела и безмятежностью души (Эпикур), становится критерием и высшей санкцией индивидуальной человеческой морали. Эта традиция получила название эпикурейской, или собственно эвдемонистической. Вторая традиция, получившая название стоической, рассматривает С. как следствие добродетели (см. Стоицизм). По мнению стоиков, нравственное совершенство человека не зависит от его индивидуальной судьбы, конкретных обстоятельств жизни, оно совпадает с проистекающей из разума внутренней стойкостью. Т.к. считалось, что индивид через разум связан с космосом в целом, то нравственное совершенство само по себе оказывается С. Согласно такому пониманию, человек счастлив не в индивидуальных и особенных проявлениях своей жизни, а в ее родовой сущности, совпадающей с разумом. Третья традиция, по отношению к к-рой первые две могут считаться маргинальными, является синтетической. Она заложена Аристотелем и может быть названа аристотелевской (часто ее также именуют эвдемонистической от греч. e\)5ai^ovia), в Новое время наиболее ярко представлена Г.В.Ф.Гегелем. Согласно этому пониманию, нравственные добродетели - это и путь к С. и самый существенный его элемент. Если в эпикурейской традиции С. совпадает с природностью в совершенстве ее индивидуально выраженной человеческой конкретности, а в стоической оно отождествляется с возвышением до высоты разумно-невозмутимого отношения к природной эмпирии индивидуальной жизни, то аристотелизм трактует С. как вторую природу, выступающую как совершенная деятельность, деятельный разум, к-рый воплощается в общественных привычках, нравах, ин-тах. Разумно преобразованной природе свойственны свои собственные удовольствия. Такой подход связывает проблему С. с конкретным анализом видов человеческой деятельности, открывая тем самым возможность создания теории С. Существенными при этом являются вопросы о С. индивида и С. общества (государства), а также о собственно человеческом и высшем (божественном) уровнях С. Аристотель, говоря о С. пользовался двумя терминами («euocti^iovia» и «цакарютгу;»), к-рые приобрели впоследствии терминологический смысл: С. в собственном смысле человеческого С. и блаженство как божественное состояние, к-рое могут достичь только редкие люди в редкие мгновения жизни. Этические учения античности, средневековья, эпохи Просвещения в подавляющем большинстве исходили из образа человека, основным стремлением к-рого является стремление к С.
В этом общем смысле все они были эвдемонистическими. Различия между ними начинались при конкретизации того, что такое С. и как оно достигается. Одни считали, что человек достигает счастливого состояния непосредственно - в той мере, в какой он руководствуется своим желанием С. и старается наиболее полно его удовлетворить, их и принято считать эвдемонистическими в собственном смысле слова. По мнению других, ни в понимании счастья, ни в стремлении к нему нельзя руководствоваться чувством удовольствия, путь к счастью может даже предполагать отказ от него. Они противостоят первым. Эту вторую традицию, к к-рой относятся киники, стоики, скептики (см. Скептицизм), даже многие религиозные мыслители, нельзя считать антиэвдемонистической. Она также признает первичность и существенность желания С. но при этом полагает, что в действительности С. представляет собой нечто иное, чем обычно принято считать. Следует поэтому различать эвдемонизм в широком смысле слова как некую исходно-аксиоматическую установку этической теории и эвдемонизм в узком смысле слова как особую (по преимуществу связанную с именем Эпикура) этическую традицию. Это различение, в частности выделение эвдемонизма в широком смысле слова, важно для осмысления основополагающего значения категории «С.» в системе моральных понятий. С. - фундаментальная категория человеческого бытия.
В известном смысле самого человека можно определить как существо, предназначение к-рого состоит в том, чтобы быть счастливым. Понятием С. в самом общем виде обозначается наиболее полное воплощение человеческого предназначения в индивидуальных судьбах. Счастливой обычно именуется жизнь, состоявшаяся во всей полноте желаний и возможностей. Это — удавшаяся жизнь, гармоничное сочетание всех ее проявлений, обладание наилучшими и наибольшими благами, устойчивое состояние эмоционального подъема, радости.
В философско-этическом анализе С. наряду с вопросом о его соотношении с добродетелью важное значение имели еще два: 1) относится ли С. к сфере целей или оно является сверхцелью? 2) может ли быть счастливым человек, если несчастны его окружающие? С. — высшая цель деятельности, хотя и труднодостижимая; оно находится в пределах возможностей человека. Но стоит представить себе это состояние достигнутым, как жизнь в форме сознательно-целесообразной деятельности оказывается исчерпанной. Получается парадоксальная ситуация: С. нельзя не мыслить в качестве достижимой цели, но и нельзя помыслить таковой. Выход из нее чаще всего усматривают в разграничении различных форм и уровней С. — прежде всего речь идет о разграничении С. человеческого и сверхчеловеческого. Уже Аристотель выделял первую (высшую) эвдемонию, к-рая связана с дианоэтическими добродетелями и представляет собой нечто божественное, и вторую эвдемонию, к-рая связана с этическими добродетелями. Эпикур говорил, что С. бывает двух родов: «высочайшим, к-рое уже нельзя умножить», и другое, к-рое «допускает и прибавление и убавление наслаждений». Первое свойственно богам, второе — людям. Это разграничение человеческого С. получило развитие в религиозно-философских учениях, где оно приобрело форму разграничения между земным С. и потусторонним блаженством. С. заключается в чувстве удовлетворенности индивида тем, как в целом складывается его жизнь. Из этого, однако, не следует, что С. субъективно. Оно не сводится к отдельным удовольствиям, а представляет собой их гармоничное сочетание, синтез. Даже как эмоциональное состояние оно, по крайней мере, отчасти имеет вторичную природу и обусловлено определенными претендующими на общезначимость представлениями о С. Тем более это относится к оценкам в терминах С. и несчастья. За субъективным чувством и представлением о С. всегда стоит какой-то канон, образец того, что такое С. и счастливый человек сами по себе. Говоря по-другому, в своем желании С. человек всегда исходит из того, что такое же желание присуще и другим людям. Более того: С. одних индивидов прямо зависит от С. других. Весь вопрос в том, как широк этот круг обратных связей С. Л.Фейербах говорил, что эвдемонизм становится этическим принципом как желание С. другому. Это значит: С. одних индивидов связано со С. других через нравственные отношения между ними, через посредство счастливого общества. Счастливый человек в счастливом обществе - такова одна из типичных и центральных тем философских трактатов о С. Философия на ранних этапах этизирует проблему С. или, другими словами, рассматривает этические проблемы в связи со стремлением человека к С.
В Новое время ситуация меняется, и этика не чувствует себя обязанной осмысливать человеческую жизнь в терминах С. что получило обоснование в этике И.Канта, к-рый развел понятия морали (добродетели, долга) и С. выдвинув два основных аргумента: а) хотя С. в качестве высшего блага признают все, тем не менее понимают его по-разному, оно предстает как субъективное чувство и не может стать основой общезначимости (всеобщности) как специфического признака нравственности; б) соединение морали со С. создает иллюзию, будто добродетельность человека гарантированно дополняется его жизненным благополучием. Позицию Канта нельзя понимать как этическую дискредитацию С. Последнее признается в качестве фокуса всех эмпирических целей человека, императивов благоразумия, имеет иной источник и иную природу, чем нравственный долг.
В современной этике проблематика С. растворена в разнообразных натуралистических теориях морали, в ней нет акцентированных эвдемонистических моральных учений, проблема С. не является центральной в этических дискуссиях, что, видимо, отражает трагизм мироощущения и общественного существования современного человека. См.: Лнанда, Саада. Лит.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979; Дубко Е.Л., Титов В.А. Идеал, справедливость, счастье. М.: МГУ. 1989; Татаркевич В. О счастье// О счастье и совершенстве человека. М.: Прогресс,
В этом общем смысле все они были эвдемонистическими. Различия между ними начинались при конкретизации того, что такое С. и как оно достигается. Одни считали, что человек достигает счастливого состояния непосредственно - в той мере, в какой он руководствуется своим желанием С. и старается наиболее полно его удовлетворить, их и принято считать эвдемонистическими в собственном смысле слова. По мнению других, ни в понимании счастья, ни в стремлении к нему нельзя руководствоваться чувством удовольствия, путь к счастью может даже предполагать отказ от него. Они противостоят первым. Эту вторую традицию, к к-рой относятся киники, стоики, скептики (см. Скептицизм), даже многие религиозные мыслители, нельзя считать антиэвдемонистической. Она также признает первичность и существенность желания С. но при этом полагает, что в действительности С. представляет собой нечто иное, чем обычно принято считать. Следует поэтому различать эвдемонизм в широком смысле слова как некую исходно-аксиоматическую установку этической теории и эвдемонизм в узком смысле слова как особую (по преимуществу связанную с именем Эпикура) этическую традицию. Это различение, в частности выделение эвдемонизма в широком смысле слова, важно для осмысления основополагающего значения категории «С.» в системе моральных понятий. С. - фундаментальная категория человеческого бытия.
В известном смысле самого человека можно определить как существо, предназначение к-рого состоит в том, чтобы быть счастливым. Понятием С. в самом общем виде обозначается наиболее полное воплощение человеческого предназначения в индивидуальных судьбах. Счастливой обычно именуется жизнь, состоявшаяся во всей полноте желаний и возможностей. Это — удавшаяся жизнь, гармоничное сочетание всех ее проявлений, обладание наилучшими и наибольшими благами, устойчивое состояние эмоционального подъема, радости.
В философско-этическом анализе С. наряду с вопросом о его соотношении с добродетелью важное значение имели еще два: 1) относится ли С. к сфере целей или оно является сверхцелью? 2) может ли быть счастливым человек, если несчастны его окружающие? С. — высшая цель деятельности, хотя и труднодостижимая; оно находится в пределах возможностей человека. Но стоит представить себе это состояние достигнутым, как жизнь в форме сознательно-целесообразной деятельности оказывается исчерпанной. Получается парадоксальная ситуация: С. нельзя не мыслить в качестве достижимой цели, но и нельзя помыслить таковой. Выход из нее чаще всего усматривают в разграничении различных форм и уровней С. — прежде всего речь идет о разграничении С. человеческого и сверхчеловеческого. Уже Аристотель выделял первую (высшую) эвдемонию, к-рая связана с дианоэтическими добродетелями и представляет собой нечто божественное, и вторую эвдемонию, к-рая связана с этическими добродетелями. Эпикур говорил, что С. бывает двух родов: «высочайшим, к-рое уже нельзя умножить», и другое, к-рое «допускает и прибавление и убавление наслаждений». Первое свойственно богам, второе — людям. Это разграничение человеческого С. получило развитие в религиозно-философских учениях, где оно приобрело форму разграничения между земным С. и потусторонним блаженством. С. заключается в чувстве удовлетворенности индивида тем, как в целом складывается его жизнь. Из этого, однако, не следует, что С. субъективно. Оно не сводится к отдельным удовольствиям, а представляет собой их гармоничное сочетание, синтез. Даже как эмоциональное состояние оно, по крайней мере, отчасти имеет вторичную природу и обусловлено определенными претендующими на общезначимость представлениями о С. Тем более это относится к оценкам в терминах С. и несчастья. За субъективным чувством и представлением о С. всегда стоит какой-то канон, образец того, что такое С. и счастливый человек сами по себе. Говоря по-другому, в своем желании С. человек всегда исходит из того, что такое же желание присуще и другим людям. Более того: С. одних индивидов прямо зависит от С. других. Весь вопрос в том, как широк этот круг обратных связей С. Л.Фейербах говорил, что эвдемонизм становится этическим принципом как желание С. другому. Это значит: С. одних индивидов связано со С. других через нравственные отношения между ними, через посредство счастливого общества. Счастливый человек в счастливом обществе - такова одна из типичных и центральных тем философских трактатов о С. Философия на ранних этапах этизирует проблему С. или, другими словами, рассматривает этические проблемы в связи со стремлением человека к С.
В Новое время ситуация меняется, и этика не чувствует себя обязанной осмысливать человеческую жизнь в терминах С. что получило обоснование в этике И.Канта, к-рый развел понятия морали (добродетели, долга) и С. выдвинув два основных аргумента: а) хотя С. в качестве высшего блага признают все, тем не менее понимают его по-разному, оно предстает как субъективное чувство и не может стать основой общезначимости (всеобщности) как специфического признака нравственности; б) соединение морали со С. создает иллюзию, будто добродетельность человека гарантированно дополняется его жизненным благополучием. Позицию Канта нельзя понимать как этическую дискредитацию С. Последнее признается в качестве фокуса всех эмпирических целей человека, императивов благоразумия, имеет иной источник и иную природу, чем нравственный долг.
В современной этике проблематика С. растворена в разнообразных натуралистических теориях морали, в ней нет акцентированных эвдемонистических моральных учений, проблема С. не является центральной в этических дискуссиях, что, видимо, отражает трагизм мироощущения и общественного существования современного человека. См.: Лнанда, Саада. Лит.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979; Дубко Е.Л., Титов В.А. Идеал, справедливость, счастье. М.: МГУ. 1989; Татаркевич В. О счастье// О счастье и совершенстве человека. М.: Прогресс,
Источник: Этика. Энциклопедический словарь. М. Гардарики 2001
