МИФ
Миф
особый способ объяснения мира, в котором человек, общество и природа существуют нераздельно.
Источник: Словарь по культурологии
МИФ
(греч. mythos - рассказ, предание) - вымышленный рассказ, в к-ром явления природы или культуры представляются и объясняются в наивно-олицетвор. форме, переработанные в нар. фантазии. См. Мифология.
Миф
воплощение смысловой энергии в вещах через которую они объединяются в новое жизненное целое, становятся моментами жизненного процесса и обретают качества личности, выражаемой в этом жизненном процессе.
Миф
греч. "muqhoz", "молчание", "тайное предание") - изначально сказания о деяниях богов и подвигах героев, передававшиеся тайно из уст в уста. Мифы имели огромное влияние на формирование древней культуры и религии.
Источник: Философия политики: глоссарий
МИФ
(греч. – предание, сказание) – это вымысел, принимаемый за правду; это – древние повествования, отражающие в фантастической форме представления людей о реальной природе и социальных явлениях, а также повествования о богах, героях, демонах и пр., Миф выполняет важную регулирующую, структурирующую функции, преобразуя хаос – в порядок, неясное и непостижимое – в объяснительно-образные формы.
Миф
от греч. mythos — предание, сказание) — 1) сказание как символическое выражение некоторых событий, имевших место у некоторых народов в определенное время, в начале их истории и передающее представления их о происхождении мира, о явлениях природы, о богах и легендарных героях; часть будущих научных понятий зародились в мифах; 2) вымысел. Мифический — сказочный, легендарный, вымышленный.
МИФ
от гр. muthos): повествование о незапамятных и героических временах, объект мифологии. Размышление о мифах и мифологии используется ради обнаружения истоков религий, поскольку миф образует первичную форму объяснения вещей и универсума, объяснения, руководствующегося не разумом, а чувством. Размышление о мифах в качестве метода углубленного познания человека и религий утверждали и практиковали Шеллинг, Бахофен, Кассирер, Ясперс и Рикер.
Источник: Философский словарь
МИФ
(от греч.— предание, сказание) — древнее народное сказание о легендарных героях и богах, олицетворявших природные и общественные явления. Миф был предшественником религии, впоследствии ставшим одним из ее компонентов. Однако механическое отождествление мифа с религией вряд ли можно считать правильным, равно как и стремление полностью исключить миф из религиозных идей и образов. Многие мифы в переработанном виде вошли в состав Священного писания национальных и мировых религий. Так, современные богословы признают мифами библейские повествования о шестидневном творении мира, о всемирном потопе и т.д.
МИФ
греч. mythos - рассказ, предание) — вымышл. рассказ, плод народной фантазии, в к-ром явления природы или культуры представляются в наивноолице-твор. форме. М. отличается от сказки тем, что всегда содержит в себе попытку объяснения явления (этиологич. функция мифологии). От легенды М. отличается тем, что в основе его не лежит никакое историч. событие. Сложен вопрос об отношении М. к религии. Одни ученые отождествляли М. с религией (мифологии, школа), другие противопоставляли М. религии: напр., по мнению Э. Лэнга и В. Шмидта, примесь М. лишь загрязняет религию. Нек-рые утверждают, что примесь религии, напротив, портит М-, к-рый первоначально выражал творч. фантазию человека, основанную на его трудовом опыте (см. Мифология).
Источник: Атеистический словарь
Мифы
(μύθος басня, выдуманный рассказ) — образные представления, в которых какой-либо народ выражает свои понятия о Боге, о судьбах мира, о назначении человека, о силах, правящих жизнию человечества и т. п. Богатством подобных образных представлений наиболее известен народ греческий. Миф нужно отличать от символа и аллегории. Символ — это однократный видимый знак, образ, дающий знать разом о чемто отдельном от него, на что он только наводит; тогда как миф развивается постепенно и слит с самым содержанием своим. Аллегория также может брать иносказание для выражения какойнибудь мысли, также развивающееся в событиях; но и в аллегории это иносказание не слитно образовалось, не вместе, не слитно с понятием, но намеренно придумано рефлексиею для готовой и отдельной мысли.
Источник: Философский словарь или краткое объяснение философских и других научных выражений. Киев 1876 г.
МИФ
от греч. mythos - предание) - сказание как символическое выражение некоторых событий, имевших место у определенных народов в определенное время, на заре их истории. В этом смысле понятие мифа толкуется в поздней романтике (а также Крейцером и Шеллингом). В такой связи Бахофен называет миф "экзегезой символа", "изображением событий народной жизни в свете религиозного верования". В настоящее время говорят о мифизации известных понятий, благодаря которой явления, лежащие в их основе как рационально неосвояемые и непостижимые, должны быть представлены в качестве благоговейно принимаемых; подобными понятиями являются, напр., понятия государства, народа, коллектива, техники. В противоположность этому говорят также о демифологизации - в той мере, в какой некоторые унаследованные взгляды и понятия, освобожденные от своей мифической формы, должны быть рационально объяснены.
Источник: Философский энциклопедический словарь
Миф
(греч. mythos – язык, слово, легенда) – рассказ, в котором существующие или ожидаемые в природе или обществе события, явления трактуются как результат деятельности сверхъестественных надчеловеческих сил либо существ. Чаще всего миф является либо элементом, либо дополнением к какому-то ритуалу. Миф отражает мировоззрение, состояние познания и формы организации некоторой группы людей, он сказывается на формировании поведения людей (позиция функционализма). Структурализм исследует миф как средство представления случайного опыта и недоступных пониманию явлений с помощью доступных и принятых образцов (см. Структурализм). Психология исследует мифы как формы общественного (группового) сознания (архетип). В современном обществе миф представляет сферу ценностных групповых представлений, а также существующий в групповом сознании опыт, не согласуемый с действительным, но стимулирующий к деятельности, образ мира.
Миф
по [7] "повествование, о котором известно, что оно ложно, но которому мы верим, как если бы оно было истинным. Мифы бывают двух родов. Во-первых, существуют символические мифы, ложные при буквальном их понимании, но истинные, если толковать их как символы... Мифы второго рода не имеют символического значения; понятые буквально, они выполняют функцию призыва к действию... Розенберг, теоретик гитлеризма, создал свой "миф двадцатого века", то есть расистский миф о роли немецкого народа и т.д., именно с этой целью".
В обществе непрерывно происходит самозарождение мифов, связанное как с человеческими качествами: способностью верить, ограниченностью умственных способностей, кругозором, так и особенностями преобразования информации самим обществом. К подобным мифам можно отнести веру в коммунизм, капитализм, рынок, экономику и т.п. умозрительные формы, позволяющие "разуму" ориентироваться в достаточно нестабильном мире.
В обществе непрерывно происходит самозарождение мифов, связанное как с человеческими качествами: способностью верить, ограниченностью умственных способностей, кругозором, так и особенностями преобразования информации самим обществом. К подобным мифам можно отнести веру в коммунизм, капитализм, рынок, экономику и т.п. умозрительные формы, позволяющие "разуму" ориентироваться в достаточно нестабильном мире.
Источник: Теоретические аспекты и основы экологической проблемы: толкователь слов и идиоматических выражений
Миф
вид повествования в образных формах, стремящийся выразить веру в человечество, мир и Бога (или богов), не поддающиеся адекватному выражению в умозаключениях. Но т. к. слово миф используется и в современной научной и богословской литературе, любое его определение будет в некоторой степени произвольным. В общепринятом понимании мифами называют истории, не основанные на реальных фактах. Для антропологов и философов такое определение слишком общее. Миф можно сравнить с легендами, сказками и т.д. Это значит, что об истинности определенной истории не судят. Порой какая-то действительно случившаяся история используется в качестве мифа. Критики утверждают, что миф открывает дверь в мир иррационального. Считается, что миф - более истинная и более глубокая версия реальности, чем та, что могут дать секулярная история, реалистичное описание или научное объяснение. Такая точка зрения колеблется от иррационализма и постхристианского сверхнатурализма до более усложненных представлений, которые считают миф основным выражением определенных свойств человеческого разума. В библеистике понятие мифа входит в употребление с Х1Хв. и имеет долгую и сложную историю. Вероятно, наилучшим определением мифа будет следующее: миф - это история, обладающая культуро-формирующей силой, задача которой - направлять жизнь и мышление отдельных людей, групп или обществ.
Источник: Новые религиозные движения.
МИФ
греч. - предание, сказание) - 1. Рассказы, повествования о богах, героях, демонах и т.д. 2. Способ понимания природы и социальной действительности на ранних стадиях общественного развития. На ранних стадиях первобытного общества человек не выделял себя из природы, он оставался ее частью, но одновременно жил в обществе, подчинялся его законам. Миф был направлен на создание гармонии между природой, обществом и человеком. Миф - это характерное для первобытного сознания синкретическое отражение действительности. Миф являлся основой общественного и человеческого сознания, религии, искусства, литературы, правопорядка.
Мифотворчество народов мира имеет общие основы и характерные черты. Во всех культурах встречаются мифы космогонические, теогонические, тотемические и т.д. Космогонические мифы повествуют о создании и структурировании космического пространства и времени, разделении богами земли и неба, дня и ночи; творение завершается, как правило, созданием человека. Теогонические мифы рассказывают о происхождении богов, астральные - о звездах и планетах, тотемические - о родстве людей с объектами живой и неживой природы.
Греческие мифы оказали большое влияние на искусство Возрождения и эпохи классицизма. Современные художники обращаются к мифам, подвергая их своей интерпретации в целях выражения вечных философских проблем, раскрытия смысла человеческого существования.
Мифотворчество народов мира имеет общие основы и характерные черты. Во всех культурах встречаются мифы космогонические, теогонические, тотемические и т.д. Космогонические мифы повествуют о создании и структурировании космического пространства и времени, разделении богами земли и неба, дня и ночи; творение завершается, как правило, созданием человека. Теогонические мифы рассказывают о происхождении богов, астральные - о звездах и планетах, тотемические - о родстве людей с объектами живой и неживой природы.
Греческие мифы оказали большое влияние на искусство Возрождения и эпохи классицизма. Современные художники обращаются к мифам, подвергая их своей интерпретации в целях выражения вечных философских проблем, раскрытия смысла человеческого существования.
Источник: История и теория культуры
МИФ
(греч. mythos - предание, сказание, слово) - 1) традиционное анонимное повествование, образно объясняющее события космоса, истории и божественной жизни, происхождение человека, условия его жизни, смерть и др. Как тип мышления миф характерен тем, что строго не различает природное и сверхприродное, происхождение и сущность, историческое и вечное, вещественное и духовное, эмоциональное и рациональное, индивидуальное и родовое. 2) В философии появление мифов нередко связывается с формированием язычества с его родовым сознанием и культовой практикой и они оцениваются чаще всего отрицательно как по существу чуждые истине, как помрачающие и порабощающие дух человека. Философия содействовала становлению личностного самосознания и освобождению мышления от власти мифов в целях свободного поиска истины (Логос против мифа). Неоплатонизм, однако, интерпретировал миф как символ высшей истины и примирил древнюю философию с языческим жизнепониманием. Это было отвергнуто ранним христианством. 3) В ХХ в. миф понят как способ мышления, необязательно связанный с язычеством. "Миф есть воспоминание о мистическом событии, о космическом таинстве" (В.Иванов). В мифе находят причастность бытию и религиозную веру. Присутствие мифа обнаружено на высших этапах культурного развития и признано, что образно-мифологическая форма изложения того, что открывается в духовном опыте человека, имеет ряд преимуществ перед рационально-философской. Но социальные мифы ХХ в. стали основным средством порабощения личного и общественного сознания, не имеют ничего общего с духовным призванием человека и должны быть отвергнуты.
Источник: Краткий религиозно-философский словарь
МИФ
исторически первая форма общественного сознания первобытнообщинного строя. Характерная черта М. — синкретичность (нерасчлененность). В М. рассказ включал в себя элементы общих знаний о мире и операциях с объектами природы, стандарты взаимоотношений внутри и вне племени, причём соединённые единой сюжетной канвой, эти элементы были выражены в «художественной», образной форме. Будучи синкретичным, M. не мог быть трансформирован в эпоху классообразования, когда появились нормы, позволяющие не делиться частью добытого грабежом имущества с соплеменниками. Своеобразию античного М. обязана своим возникновением наука Греции. Крайняя антропоморфность греческих богов позволила воспринимать мир как разумно устроенный, гармоничный и пронизанный логосом и, следовательно, подходить к вопросам бытия не только практически, но и теоретически. Рационалистическая традиция видит в М. противоположность объективнонаучному методу. М. объясняет «удивительное удивительным» (Аристотель). Переосмысление принципов и критериев рационального приводит в XX в. к отказу многих концепций от жесткой дихотомии М. и науки. Современный уровень науки и техники даёт возможность предположить, что усилится наметившаяся тенденция стирания чётких граней между естественным и
искусственным, живым и техническим, науками естественными и гуманитарными. Упреждающим может быть «возврат к мифу», к его восприятию мира как целостного и одухотворенного. Такая тенденция уже намечается в теории права, где слышны мнения о необходимости включить в число обладателей права не только высших животных, но и растения, и даже неживые объекты (право планет оставаться такими, какие они есть).
искусственным, живым и техническим, науками естественными и гуманитарными. Упреждающим может быть «возврат к мифу», к его восприятию мира как целостного и одухотворенного. Такая тенденция уже намечается в теории права, где слышны мнения о необходимости включить в число обладателей права не только высших животных, но и растения, и даже неживые объекты (право планет оставаться такими, какие они есть).
Источник: Философский словарь инженера. 2016
МИФ
этап и форма развития культуры, характеризуется движением от осмысления мира через восприятия, фонемы и даже семантемы к осмыслению через язык, предложения, повествования. В М. фиксируются те ритмы мира, к которым адаптируется человек. Над представлениями о ритмах мира наслаивалось повествование о возникновении порядка из первобытного хаоса.
Эти ритмы воплощаются в мифологической жизни демонов, химерических существ, культурных героев, тождественных космосу, свету, суше, веществу и т. д.
М.
преобладает инверсия (но одновременно развивается медиация). М.
существует как содержание эмоциональной жизни личности, организующей фактор ее деятельности. Переживание М. личностью воспринимается ею как непрерывное участие в его воссоздании, в обеспечении интеграции, в воплощении некоторого синкретического тотемического идеала. Приобщение к М. является приобщением к творчеству через слияние с тотемом, с культурным героем, с его функциями. М. всегда является программой, направленной на ликвидацию конфликта, предотвращение отпадения, на синкретическое слияние всего со всем. М. является не только этапом развития культуры, но и его уровнем, который не исчезает в современном обществе, но служит основой для наслоения новых форм культуры иного типа. Существование уровня мифологии в культуре позволяет отбрасывать в критических социокультурных ситуациях все, что находится над ним, через антимедиацию, разрушать наслаивающиеся формы культуры, соответствующие им социальные отношения. В борьбе с этой опасностью может развиваться государственная идеология, которая пытается убедить всех, что реально нет двух пластов культуры, но лишь один.
Эти ритмы воплощаются в мифологической жизни демонов, химерических существ, культурных героев, тождественных космосу, свету, суше, веществу и т. д.
М.
преобладает инверсия (но одновременно развивается медиация). М.
существует как содержание эмоциональной жизни личности, организующей фактор ее деятельности. Переживание М. личностью воспринимается ею как непрерывное участие в его воссоздании, в обеспечении интеграции, в воплощении некоторого синкретического тотемического идеала. Приобщение к М. является приобщением к творчеству через слияние с тотемом, с культурным героем, с его функциями. М. всегда является программой, направленной на ликвидацию конфликта, предотвращение отпадения, на синкретическое слияние всего со всем. М. является не только этапом развития культуры, но и его уровнем, который не исчезает в современном обществе, но служит основой для наслоения новых форм культуры иного типа. Существование уровня мифологии в культуре позволяет отбрасывать в критических социокультурных ситуациях все, что находится над ним, через антимедиацию, разрушать наслаивающиеся формы культуры, соответствующие им социальные отношения. В борьбе с этой опасностью может развиваться государственная идеология, которая пытается убедить всех, что реально нет двух пластов культуры, но лишь один.
Источник: Социокультурный словарь по книге Критика исторического опыта
МИФ
гр.): сказание, рассказ о каких-то событиях, которые сопровождали историю разных народов у их истоков. В древности повествование о деяниях богов и героев, в которых олицетворялись природные и общественные явления: картина мира и человека в нем, взаимоотношения между людьми. Мифы служили основой и исходным материалом для устного народного творчества: героического эпоса, легенд, сказок, исторических песен и т. п. Размышление о мифах и мифологии используется ради обнаружения истоков религий, поскольку миф образует первичную форму объяснения вещей и универсума, объяснения, руководствующегося не разумом, а чувством. Миф был предшественником религии, впоследствии ставшим одним из ее компонентов. Однако отождествление мифа с религией большинству исследователей представляется несостоятельным, равно как и стремление исключить миф из совокупности религиозных идей и образов. Многие мифы в переосмысленном виде вошли в состав Священного писания национальных и мировых религий. Так, богословы признают мифами библейские повествования о шестидневном творении мира, о всемирном потопе и многие другие ветхозаветные сюжеты. В современной литературе понятие мифа многозначно. В традиционном понимании – это возникающее на ранних этапах повествование, в котором явление природы или культуры предстает в одухотворенной и олицетворенной форме. В более поздней трактовке – это исторически обусловленная разновидность общественного сознания. В новейших истолкованиях под мифом подразумевают некритически воспринятое воззрение. Миф оценивают, наконец, как универсальный способ человеческого мирочувствования. Размышление о мифах в качестве метода углубленного познания человека и религии и как особая форма мировосприятия и понимания человека сохраняются и утверждаются в современной философии.
Источник: Евразийская мудрость от а до Я
МИФ
рассказ, архаическое повествование о богах, духах (впоследствии — о героях). М. явл. исторически первой формой культуры, компенсируя недостаточность практ. овладения природой через смысловое породнение с нею. М. разрешали антиномии бытия. Человек, живущий в мире М., не чувствовал себя отчужденным от природы. М. создавали целостный образ мира, в к-ром все имело свое значение, место и объяснение. Прошлое, настоящее и будущее были неразрывно связаны друг с другом. М. определяли образ жизни и поведение человека. Следует отличать М. от религии: религия обожествляет сверхъестеств., трансцендентное, а М. — непосредственную игру природных сил и стихийные страсти души, понятые как ее продолжение. Для М. (в отличие от религии) природное явление (напр., солнце) и страсть (напр., гнев) — это и есть божества (Солнце, Гнев). М. составили основу антич. иск-ва, в к-ром заключались представления о творении мира как «добывании» культ. героем элементов природы и культуры (М. о Прометее, Геракле, Сизифе и др.) и превращении хаоса в космос. Филос. традиция Просвещения акцентировала представление о М. как о форме невежественного предрассудка, иллюзорного, фантастического мышления, выдвигая проект радикальной демифологизации культуры, соц. деятельности, мышления. Неклассич. философия, напротив, видит в М. одну из фундаментальных форм мышления, познания, языка, обнаруживающую себя не только в архаичных периодах развития человечества, но и в совр. культуре, иск-ве, полит. идеологии, повседневной коммуникативной практике. Лит.: Голосовкер Э.Я. Логика мифа. М., 1987; Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991; Общее понятие мифа и мифологии. Основные мотивы и термины // Мифологический словарь / Под ред. Е.М.Мелетинского. М., 1991. С. 653—672; Мифы народов мира. Иллюстрированная энциклопедия: В 2 т. М., 1997. М.М.Новикова
Источник: История и философия науки. Энциклопедический словарь
МИФ
(Mythus, Mythos; от греч. mythos — «рассказ») — сказание как символическое выражение некоторых событий, имевших место у определенных народов в определенное время, на заре их истории. В этом смысле понятие мифа толкуется в поздней романтике (а также Крейцером и Шеллингом). В этой связи Бахофен называет миф «экзегезой символа», «изображением событий народной жизни в свете религиозного верования». Здесь следует различать, с одной стороны, «свободно парящий миф», который благодаря соответствующим толкованиям и символам находится в процессе роста, а с другой — «догматизированный» религиозно-культовый миф, в котором указанный рост наталкивается на препятствия. В настоящее время говорят о мифологизации известных понятий, благодаря которой явления, лежащие в основе этих понятий как рационально невоспринимаемые и непостижимые, должны быть представлены в качестве требующих благоговейного отношения; подобными понятиями являются, например, понятия государства, народа, коллектива, техники. В противоположность этому говорят также о демифологизации — в той мере, в какой некоторые унаследованные религиозно-мифологические взгляды и понятия, освобожденные от своего мифического содержания, должны быть объяснены исходя из стоящих за ними исторических причин.
F. Creuzer. Symbolik und Mythologie der alten Völker, I—IV, 1810—1822 (Repr. 1973); F. W. Schelling. Philos. der Mythologie und Offenbarung, hg. 1856—1858; J. J. Bachofen. Das Mutterrecht, 1861; E. Cassirer. Philos. der symbolischen Formen, II: Das myth. Denken, 1925; M. Schröter (Hg.). Der M. vom Orient und Occident aus den Werken J. J. Bachofens, 1926; W. Nestle. Vom M. zum Logos, 1940; E. Grassi. Kunst und M., 1957; W. Bröcker. Dialektik, Positivismus, Mythologie, 1958; J. Pieper. Über die platon. Mythen, 1965; K.-H. Volkmann-Schluck. M. und Logos, 1969; A. Klein. Glaube und M., 1973; К. M. Kodalle. Politik als Macht und M., 1973; G. Krüger. Eros und M. bei Plato, hg. 1978; H. Blumenberg, Arbeit am M., 1979; M. Djuric. M., Wiss., Ideologie, 1979; К. H. Bohrer (Hg.). M. und Moderne, 1983.
F. Creuzer. Symbolik und Mythologie der alten Völker, I—IV, 1810—1822 (Repr. 1973); F. W. Schelling. Philos. der Mythologie und Offenbarung, hg. 1856—1858; J. J. Bachofen. Das Mutterrecht, 1861; E. Cassirer. Philos. der symbolischen Formen, II: Das myth. Denken, 1925; M. Schröter (Hg.). Der M. vom Orient und Occident aus den Werken J. J. Bachofens, 1926; W. Nestle. Vom M. zum Logos, 1940; E. Grassi. Kunst und M., 1957; W. Bröcker. Dialektik, Positivismus, Mythologie, 1958; J. Pieper. Über die platon. Mythen, 1965; K.-H. Volkmann-Schluck. M. und Logos, 1969; A. Klein. Glaube und M., 1973; К. M. Kodalle. Politik als Macht und M., 1973; G. Krüger. Eros und M. bei Plato, hg. 1978; H. Blumenberg, Arbeit am M., 1979; M. Djuric. M., Wiss., Ideologie, 1979; К. H. Bohrer (Hg.). M. und Moderne, 1983.
Источник: Философский словарь [Пер. с нем.] Под ред. Г. Шишкоффа. Издательство М. Иностранная литература. 1961
МИФЫ
от гречпредание, сказание), архаич. повествования о деяниях богов и героев, за к-рыми стояли фантастич. представления о мире, об управляющих им богах и духах. В первобытной мифологии обычно рассказывалось о картине пира, о происхождении его элементов. Генетически и структурно М. тесно связаны с обрядами.
Отделение от ритуалов и десакрализация приводят к превращению мифов в сказки. К древним М. восходят и архаич. формы героич. эцоса, в историч. время М. широко используются как элементы поэтич. языка в широком смысле.
Самой фундаментальной категорией М. являются М. этнологические и космологические, описывающие творение мира, происхождение людей и животных (часто в связи с тотемич. представлениями), особенности рельефа, различных обычаев и обрядов и т. п. На архаич. стадии творение часто изображалось как «добывание» культурным героем элементов природы и культуры (напр., путем похищения у первонач. хранителей), как их изготовление демиургом или порождение первопредиом. Процесс творения мира часто представлялся как превращение хаоса в космос путем постепенного упорядочения, к-рое сопровождалось борьбой богов или героев с демонич. силами. Формирование космоса обычно предполагало отделение неба от земли, выделение суши из первичного океана, появление трехчастной структуры (миры небесный, земной, подземный), в центре к-рой часто помещалось мировое древо.
Особую категорию составляют календарные М.- тесно связанные с агр. обрядами рассказы об исчезающих-возвращающихся (умирающих-воскресающих) богах и героях.
У более развитых народов древности существовали эсхатологич. М., описывающие грядущую гибель космоса, за которой следует или не следует его возрождение.
В М. наряду с космич. темами разрабатывались и такие биографич. мотивы, как рождение, происхождение, инициации (посвящения) в полновозрастной статут, брак, смерть мифич. героев. «Биографич.» мотивы связаны с т.н. переходными обрядами и имели характер испытаний, через к-рые успешно проходили герои. Мифич. сказания могут складываться и вокруг нек-рых историч. лиц. См. Мифология.
Отделение от ритуалов и десакрализация приводят к превращению мифов в сказки. К древним М. восходят и архаич. формы героич. эцоса, в историч. время М. широко используются как элементы поэтич. языка в широком смысле.
Самой фундаментальной категорией М. являются М. этнологические и космологические, описывающие творение мира, происхождение людей и животных (часто в связи с тотемич. представлениями), особенности рельефа, различных обычаев и обрядов и т. п. На архаич. стадии творение часто изображалось как «добывание» культурным героем элементов природы и культуры (напр., путем похищения у первонач. хранителей), как их изготовление демиургом или порождение первопредиом. Процесс творения мира часто представлялся как превращение хаоса в космос путем постепенного упорядочения, к-рое сопровождалось борьбой богов или героев с демонич. силами. Формирование космоса обычно предполагало отделение неба от земли, выделение суши из первичного океана, появление трехчастной структуры (миры небесный, земной, подземный), в центре к-рой часто помещалось мировое древо.
Особую категорию составляют календарные М.- тесно связанные с агр. обрядами рассказы об исчезающих-возвращающихся (умирающих-воскресающих) богах и героях.
У более развитых народов древности существовали эсхатологич. М., описывающие грядущую гибель космоса, за которой следует или не следует его возрождение.
В М. наряду с космич. темами разрабатывались и такие биографич. мотивы, как рождение, происхождение, инициации (посвящения) в полновозрастной статут, брак, смерть мифич. героев. «Биографич.» мотивы связаны с т.н. переходными обрядами и имели характер испытаний, через к-рые успешно проходили герои. Мифич. сказания могут складываться и вокруг нек-рых историч. лиц. См. Мифология.
Источник: Советский философский словарь
Миф
от греч. mythos – слово, предание, сказание) – Обычно под М. понимается: а) сказания древних народов, б) вымысел, в) идеологическая конструкция, которая, независимо от ее истинности, призвана мобилизовать массы на определенную деятельностиь. Во всех этих случаях речь идет о сознании, субъективной реальности, т.е. М. предстает как социальное и антропологическое явление. Концепция М. как онтологического феномена была разработана А.Ф. Лосевым. Согласно этой концепции М. есть не выдумка, но категория бытия: «Миф не есть бытие идеальное, но жизненно ощущаемая и творимая вещественная реальность», хотя и выраженная в слове. Все вещи даны человеку через соотнесенность с его опытом, и все они становятся мифичными, если в непосредственном видении мира и вытекающем из него поведении происходит совпадение двух планов – внешне-событийного и заложенного в личности ее внутреннего первообраза. Миф оказывается особой интерпретацией (этому понятию Лосев также придает онтологическое значение) того, что Лосев назывет «самое само» - абсолютной индивидуальности. С позиций коррелятивной онтологии нельзя согласиться с тем, что непредикативный абсолют (трансцендентная реальность в нашей терминологии) может проявляться в интерпретациях, в том числе и мифических. Однако рациональное зерно в лосевском подходе безусловно есть. Оно заключается в том, что принявшие определенную мифическую картину бытия и ведут себя соотвествующим образом. К примеру, представление о волосах как мусоре, выметаемом из парикмахерской, или амулете объективно дает себя знать в разном поведении, и, стало быть, стороны такой вещи как волосы, выделенные в этих разных представлениях («мифах») , объективно имеют место в бытии. И в этом отношении субъективная реальность уже предстает как объективная. Точно так же как иллюзия, будучи явлением субъективным (и искаженным образом объективной реальности), предстает как объекnивный момент в психофизиологии личности и в прогнозируемой ее роли в управлении поведением данной личности. - Лосев А.Ф. Диалектика мифа / Лосев А.Ф. Из рапнних произведений. М.. 1990. Сагатовский В.Н. Многокачественное бытие / http://vasagatovskil.narod.ru
Источник: Философские категории авторский словарь
МИФ
Повествование, о котором известно, что оно ложно, но которому мы верим, как если бы оно было истинным. Мифы бывают двух родов. Во-первых, существуют символические мифы, ложные при буквальном их понимании, но истинные, если толковать их как символы. Примером такого мифа является древнеегипетское повествование об Озирисе, который был убит Сетом, разъят на четырнадцать частей, но, несмотря на это, после их сложения вместе произвел на свет Хоруса. Этот рассказ, воспринятый буквально, конечно, ложен, ибо никогда не существовало ни Озириса, ни Хоруса и совершенно невероятно, чтобы расчлененный на части человек мог произвести кого-то на свет. Однако в символическом истолковании эта история предстает по-иному. Миф об Озирисе символически выражает веру египтян в бессмертие души, а эта вера не является ложной.
С символическими мифами связаны два заблуждения. Первое, распространенное среди приверженцев различных религий, основано на буквальном понимании мифов и признании их истинными. Второе, ставшее широко известным благодаря протестантскому теологу Бультманну, состоит в требовании очистить религию от мифов, оставив в ней положения, истинные в буквальном смысле. Демифологизация — явное заблуждение, ибо существенной чертой религии является разговор о предметах, выходящих за пределы возможностей обыденного языка, т. е. о Боге, и поэтому любая религия использует и должна использовать мифы в их символическом значении. Религия без мифов, подобно квадратному кругу или красной зелени, представляет собой противоречие в терминах.
Мифы второго рода не имеют символического значения; понятые буквально, они выполняют функцию призыва к действию. Классическим примером такого мифа является всеобщая забастовка, в возможности которой многие социалисты сомневались, однако держались за этот миф, ибо он воспламенял их в борьбе за правое дело. Розенберг, теоретик гитлеризма, создал свой «миф двадцатого века», т. е. расистский миф о роли немецкого народа и т.д., именно с этой целью. Мифы второго рода ложны; в отличие от символических мифов, это прямая неправда, и навязывать их людям, находящимся в здравом уме, абсурдно, тем более что известно, к каким тяжелым последствиям приводит вера в подобные мифы.
Вполне возможно, что возникновение мифов связано с национализмом. Причина их распространения— сомнение в возможностях разума, неуважение к здравому смыслу. Как легко заполнить пробелы в нашем знании с помощью лживых историй, а затем дать им изысканное название «мифы»!
См.: коммунизм, мировоззрение, религия, утопия.
С символическими мифами связаны два заблуждения. Первое, распространенное среди приверженцев различных религий, основано на буквальном понимании мифов и признании их истинными. Второе, ставшее широко известным благодаря протестантскому теологу Бультманну, состоит в требовании очистить религию от мифов, оставив в ней положения, истинные в буквальном смысле. Демифологизация — явное заблуждение, ибо существенной чертой религии является разговор о предметах, выходящих за пределы возможностей обыденного языка, т. е. о Боге, и поэтому любая религия использует и должна использовать мифы в их символическом значении. Религия без мифов, подобно квадратному кругу или красной зелени, представляет собой противоречие в терминах.
Мифы второго рода не имеют символического значения; понятые буквально, они выполняют функцию призыва к действию. Классическим примером такого мифа является всеобщая забастовка, в возможности которой многие социалисты сомневались, однако держались за этот миф, ибо он воспламенял их в борьбе за правое дело. Розенберг, теоретик гитлеризма, создал свой «миф двадцатого века», т. е. расистский миф о роли немецкого народа и т.д., именно с этой целью. Мифы второго рода ложны; в отличие от символических мифов, это прямая неправда, и навязывать их людям, находящимся в здравом уме, абсурдно, тем более что известно, к каким тяжелым последствиям приводит вера в подобные мифы.
Вполне возможно, что возникновение мифов связано с национализмом. Причина их распространения— сомнение в возможностях разума, неуважение к здравому смыслу. Как легко заполнить пробелы в нашем знании с помощью лживых историй, а затем дать им изысканное название «мифы»!
См.: коммунизм, мировоззрение, религия, утопия.
Источник: Сто суеверий. Краткий философский словарь предрассудков
МИФ
греч. mythos — сказание, предание) — характерное для первобытного сознания синкретическое отражение действительности в виде чувственно-конкретных персонификаций и одушевленных существ, к-рые мыслятся вполне реальными (Мифология); продукт устного народного творчества, коллективной народной фантазии. Различаются М, героические (сказочные: цикл М. о Геракле) и этиологические (объясняющие причины событий, обычаев, названий: М. о Прометее—открытие огня, об Афине и Тесее — создание афинского государства и нек-рых общественных институтов). Уже в Древн. Греции была сделана попытка истолковать М. как одушевление природных сил (Метродор), а затем и общественных явлений (Евге-мер). В XX в. воинствующей реакцией искусственно создаются М., направленные против человека и прогресса об-ва (М. почвы и крови в фашизме). Однако в существе своем как продукт стихийного народного творчества, носящего донаучный характер, М. свидетельствует о пробуждении человеческого сознания, его устремленности к будущему. М. составляют почву античного иск-ва (для Аристотеля М. есть фабула трагедии); греч. и христианские М. оказали большое влияние на иск-во Возрождения и классицизма. Важное значение для исследования структуры М. имеют работы Леви-Строса. На Западе существует мн. теорий, к-рые, понимая худож. творчество как бессознательный, всецело интуитивный процесс, отождествляют его с мифотворчеством (созданием новых М.). Нек-рые представители экзистенциализма, унаследовав т. зр. нем-романтиков XIX в., иррационалистиче-ски трактуют М,, видят в нем осн. форму сознания, присущую отчужденному человеку. Т. наз. концепция активизма противопоставляет деятельность субъекта, вырываемого из реальных условий, исторической необходимости, отражение жизни в иск-ве заменяет творческим актом субъекта, создающего «новую действительность». Предпринимаются также попытки рассмотреть М. с т. ар. связи с обыденным сознанием (М. как нечто известное, но еще не познанное; явление, причины к-рого неизвестны), как эстетическую реальность (худож. произв.— единство объективного и субъективного, интеллектуального и эмоционального, творческого и рецептивного (воспринимающего) начал). Не отрицая роли М. как начального этапа в развитии совр. худож. сознания, важно не упускать из виду, что иск-во — одно из средств дефетишизации действительности, специфическая форма ее познания, а также самосознания человека. Такие задачи решает реалистическое иск-во (Реализм), перерабатывая прежние М., раскрывая их реальное жизненное ядро (классический пример — роман Т- Манна «Иосиф и его братья»). Нередко совр. художники обращаются к М., подвергая их новой интерпретации в целях выражения вечных философских проблем, раскрытия смысла человеческого существования (напр., «И дольше века длится день» Ч. Айтматова, «Когда уплывают киты» Ю- С. Рытхэу и др.).
Источник: Эстетика: Словарь
МИФ
форма целостного массового переживания и истолкования действительности при помощи чувственно-наглядных образов, считающихся самостоятельными явлениями реальности. Мифологическое сознание отличается синкретизмом, восприятием картин, рожденных творческим воображением человека, в качестве "неопровержимых фактов бытия" (Лосев). Для М. не существует грани естественного и сверхъестественного, объективного и субъективного; причинно-следственные связи подменяются связью по аналогии и причудливыми ассоциациями. Мир М. гармоничен, строго упорядочен и не подвластен логике практического опыта. Исторически М. возникает как попытка построения на интуитивно-образном уровне восприятия целостной картины мироздания, способной обобщить эмпирический опыт и дополнить (при помощи умозрительных спекуляций) его ограниченность. Естественно-историческая неполнота достоверного знания о мире, неразработанность понятийного аппарата и отсутствие на ранних этапах существования человеческого общества четко зафиксированных принципов построения и обоснования знания предопределили появление М. как некоей гипотезы, импровизированного суждения по поводу реальности, которое затем предстает для своего носителя в качестве единственно возможного и самоочевидного облика мира. М. представляет собой своеобразное опредмечивание коллективных фобий, оформление в ярких и доступных образах массовых ожиданий, страхов и надежд. М. нерефлексивен, т.к. изначально несовместим с рационально-критическим подходом к любому явлению, отдавая предпочтение эмоциональному созвучию и субъективной убежденности. Пространство М. закрыто, завершено, и единственное движение, возможное в нем, - повтор, воспроизведение уже некогда свершившегося. М. при этом функционирует как в качестве определенного способа переживания реальности, так и в виде его продукта - завершенной картины мира. Как первичная форма целостного дотеоретического общего мировоззрения, М. составляет неотъемлемую часть любого типа культуры - как в стадии его становления, так и в процессе генезиса и эволюции присущих данной культуре мировоззренческих моделей и форм духовно-практического освоения мира. Появление развитых систем рационально-понятийного знания не приводит к одновременному вытеснению из духовной жизни общества элементов мифологического сознания. Последнее постоянно воспроизводится на уровне спонтанного житейского опыта и неформализуемого полностью практического сознания, а также в ситуациях, связанных с необходимостью коллективного социального действия, основанного на беспрекословном подчинении чужой воле. "Экологическая ниша" М., таким образом, помещается в тех областях человеческого существования, где рационалистическое миропонимание либо не занимает господствующего положения, либо по каким-то причинам его теряет. В динамике культуры подобные ситуации, как правило, связаны с глобальными (смена идеалов рациональности, поиск мировоззренческих оснований новой исторической эпохи, преобразование типа общественного устройства) или локальными (смена парадигм в частных науках, возникновение новых областей знания или теоретических систем) процессами, лишающими однозначности (и ореола рациональности) прежнюю систему ценностей. Роль М. в жизни современного общества неоднозначна. М. как универсальная форма дотеоретического мировоззрения, присутствует в различных сферах духовно-практического освоения реальности (М. массового сознания, "гносеологические М." в структуре научного знания, идеологические М., "магический реализм" в литературе и искусстве) как необходимый и обладающий мощным продуктивным потенциалом элемент. В то же время современная политическая мифология нередко используется политическими организациями и властными структурами для целенаправленного программирования массового сознания, формирования лояльно-конформистских или радикально-агрессивных общественных настроений.
М.Р. Жбанков
М.Р. Жбанков
Источник: Новейший философский словарь
МИФ
необходимая категория сознания и бытия вообще, сфера «энергийного самоутверждения личности» в переводе с греческого означает «рассказ», «предание», «слово».
Для архаичной культуры миф - не только способ мышления, но и средство консолидации первобытной общины, «практическое руководство первобытных верований и поведения» (Б. Малиновский). Миф - это рассказ о событиях, о которых зависело само существование древних людей, продукт воображения, но не чистой фантазии. Носителем мифа на первом этапе человеческой истории является общество в целом, которое осуществляет регуляцию поведения членов рода через запреты и регламентацию. В последующем миф приобретает художественную и эстетическую ценность, сохраняя свою социальную роль и воспроизводясь в становлении психического мира индивида.
Миф неоднократно становился предметом философского осмысления. Философия осознает себя как попытку разгадать тайну мифа (Лосев А.Ф.). В философии романтизма и психоаналитической концепции К. Г. Юнга миф - носитель истины, недоступной рациональному объяснению, голос прошлого, коллективного бессознательного», хранящий прообразы жизни единого человечества. Миф стремится постичь смысл мира для того, чтобы жить так, как живет мир, то есть постоянно обновляясь. Для Ф. Ницше миф - жизненное условие любой культуры. Для К. Леви-Стросса миф - это своеобразная логическая модель для рационального освоения мира, основа неолитической революции. Миф символизирует отношения между объектами и лицами, развертывание мифа непрерывно в противоположность прерывности его структуры.
В философии XX в. существуют две основные тенденции в трактовке мифа. С точки зрения сциентистски-ориентированного сознания, мифом является все, что нельзя верифицировать посредством методически осуществляемого опыта, миф - это игра фантазии или грубая форма философской спекуляции, не являющаяся истинным способом познания. С точки зрения гуманитарного мышления, миф - это универсальное прозрение, охраняющее жизнь от удушающих объятий технократизма и прагматизма, обладающее разумностью и истиной,
В философии XX в., особенно в философии структурализма, были выяснены особенности мифологического мышления как своеобразного моделирования мира, позволяющего фиксировать и передавать опыт поколений. Закон сопричастности как закон мифологического мышления, описанный Л. Леви-Брюлем, выражает чувство непосредственного единства члена племени со своей социальной группой и с определенным животным или растительным видом. Закон пралогической причинности, присущий мифологическому мышлению, утверждает непосредственную связь следствия с причиной. Причем причиной того или иного события считается все, что угодно, когда и где угодно. «То, что волнует» равнозначно для мифологического сознания «тому, что существует». Однако причины положительных событий-следствий всегда находятся внутри данной социальной группы или исходят от духа предков, а причины негативных следствий сосредоточены во враждебных социальных группах ИЛИ связаны с нарушением табу. Склонность к тонким различениям и классификациям, присущая мифологическому мышлению, объясняется глубоким убеждением в фундаментальном всеединстве жизни и эмоционально-ассоциативным способом освоения мира. Мир явлений для мифологического мышления не безликое «оно», а уникальный, непредсказуемый и всегда одушевленный мир отношения «я - ты». Миф есть оправдание человека смыслом, весь доступный мир рассматривается как целое и сопричастное человеку. Если представить мифологическое мышление в философских категориях, то здесь отсутствует различение естественного и сверхъестественного, необходимого и случайного, отдельного и общего, объективного и субъективного, духовного и телесного. Значение мифологического мышлениям культуре XX в. не только не уменьшается, но увеличивается. Так, известный методолог науки П. Фейерабенд считает достижения мифа более значительными, чем научные достижения, которые лишь меняют культуру, основанную мифом, и не всегда в лучшую сторону.
Для архаичной культуры миф - не только способ мышления, но и средство консолидации первобытной общины, «практическое руководство первобытных верований и поведения» (Б. Малиновский). Миф - это рассказ о событиях, о которых зависело само существование древних людей, продукт воображения, но не чистой фантазии. Носителем мифа на первом этапе человеческой истории является общество в целом, которое осуществляет регуляцию поведения членов рода через запреты и регламентацию. В последующем миф приобретает художественную и эстетическую ценность, сохраняя свою социальную роль и воспроизводясь в становлении психического мира индивида.
Миф неоднократно становился предметом философского осмысления. Философия осознает себя как попытку разгадать тайну мифа (Лосев А.Ф.). В философии романтизма и психоаналитической концепции К. Г. Юнга миф - носитель истины, недоступной рациональному объяснению, голос прошлого, коллективного бессознательного», хранящий прообразы жизни единого человечества. Миф стремится постичь смысл мира для того, чтобы жить так, как живет мир, то есть постоянно обновляясь. Для Ф. Ницше миф - жизненное условие любой культуры. Для К. Леви-Стросса миф - это своеобразная логическая модель для рационального освоения мира, основа неолитической революции. Миф символизирует отношения между объектами и лицами, развертывание мифа непрерывно в противоположность прерывности его структуры.
В философии XX в. существуют две основные тенденции в трактовке мифа. С точки зрения сциентистски-ориентированного сознания, мифом является все, что нельзя верифицировать посредством методически осуществляемого опыта, миф - это игра фантазии или грубая форма философской спекуляции, не являющаяся истинным способом познания. С точки зрения гуманитарного мышления, миф - это универсальное прозрение, охраняющее жизнь от удушающих объятий технократизма и прагматизма, обладающее разумностью и истиной,
В философии XX в., особенно в философии структурализма, были выяснены особенности мифологического мышления как своеобразного моделирования мира, позволяющего фиксировать и передавать опыт поколений. Закон сопричастности как закон мифологического мышления, описанный Л. Леви-Брюлем, выражает чувство непосредственного единства члена племени со своей социальной группой и с определенным животным или растительным видом. Закон пралогической причинности, присущий мифологическому мышлению, утверждает непосредственную связь следствия с причиной. Причем причиной того или иного события считается все, что угодно, когда и где угодно. «То, что волнует» равнозначно для мифологического сознания «тому, что существует». Однако причины положительных событий-следствий всегда находятся внутри данной социальной группы или исходят от духа предков, а причины негативных следствий сосредоточены во враждебных социальных группах ИЛИ связаны с нарушением табу. Склонность к тонким различениям и классификациям, присущая мифологическому мышлению, объясняется глубоким убеждением в фундаментальном всеединстве жизни и эмоционально-ассоциативным способом освоения мира. Мир явлений для мифологического мышления не безликое «оно», а уникальный, непредсказуемый и всегда одушевленный мир отношения «я - ты». Миф есть оправдание человека смыслом, весь доступный мир рассматривается как целое и сопричастное человеку. Если представить мифологическое мышление в философских категориях, то здесь отсутствует различение естественного и сверхъестественного, необходимого и случайного, отдельного и общего, объективного и субъективного, духовного и телесного. Значение мифологического мышлениям культуре XX в. не только не уменьшается, но увеличивается. Так, известный методолог науки П. Фейерабенд считает достижения мифа более значительными, чем научные достижения, которые лишь меняют культуру, основанную мифом, и не всегда в лучшую сторону.
Источник: Краткий философский словарь 2004
МИФ
(греч. mythos — рассказ, предание, слово) — согласно традиционному определению, древнее сказание, содержащее обобщенную формулировку воззрений и впечатлений первобытного человека о самом себе и об окружающем мире: «миф — это воссоздание первобытной реальности в форме повествования» (К. Кереньи). М. — свойственное первобытной эпохе своеобразное видение мира, особый тип мироощущения, представляющий собой чувственное синкретическое представление о явлениях природы, общественной жизни и человеке, основанное на коллективном понимании жизненных и природных процессов. Принято выделять М. о творении мира и космогенезе, о первопредках, героях и богах, М. календарные и обрядовые. В самом общем смысле «поскольку М. — это слово, то им может стать все, что достойно рассказа» (Р. Барт). М. — самая древняя форма общественного сознания, основанная на отождествлении субъективных представлений с объективными явлениями и ведущая к объективированию субъективных переживаний и впечатлений за счет восприятия их как подлинной реальности. Таким образом, «для тех, кто создавал М. и среди кого они бытовали, содержание М. было самой реальностью, а не поэтическим изображением какой-то реальности», что означает «отсутствие представления о мире потустороннем или сверхчувственном, т.е. о мире, как-то противопоставленном реальному миру» (М.И. Стеблин-Каменский). Поэтому по отношению к М. не может возникать проблем авторского творчества или индивидульного отношения к жизненному материалу. М. является одним из традиционных объектов изучения целого ряда гуманитарных научных дисциплин (этнография, антропология, социология, философия, филология, психология, культурология, эстетика) и отдельных научных направлений и методик (компаративистика, феноменология, герменевтика, типология культуры, поэтика словесного искусства, психоанализ, семиотика, структурализм). В истории филолофии существует устойчивая традиция теоретического осмысления проблем М. Важной вехой является теория М.Ф. Шеллинга (1775—1854), который предложил рассматривать М. как высшее проявление тождества «духа» и «природы», идеального и реального. С этой точки зрения М. является созданным интуитивно и бессознательно «первообразом», который в дальнейшем подвергся разложению. Именно идеи Шеллинга дали обоснование возможности мифотворчества, т.е. создания новых М. на основе синтеза различных форм познания мира, доступных отдельным выдающимся личностям. В дальнейшем при определении значения М. было принято обращать внимание на его функции в древних культурах. Выделение в качестве главенствующей познавательной функции повлекло за собой признание важной роли М. в регуляции и кодификации не только явлений природы, но общественной жизни. В частности, Э. Кассирер (1784—1945) предложил рассматривать М. как явление культуры, т.к. при помощи его строилась единая картина мира и создавалось упорядоченное поле значений, поддерживающих представление о единстве мира и обеспечивающих ориентацию человека в нем. Применительно к современному обществу используется понятие «социальный миф» как «стойкое духовное образование, которое в наглядной, упрощенной форме выявляет волю и интуицию людей, аккумулирует их психическую энергию и воплощает ее в конкретных образах», становясь «выразителем неосознанных стремлений и ожиданий больших массивов людей, средством социальной ориентации толпы» (П.С. Гуревич). В современной социологии и теории культуры М. является одной из центральных категорий при изучении исторических культурных и идеологических тенденций не только первобытного мира, но и Нового и Новейшего времени. Зачастую под М. понимается не древняя форма повествования о мире, а некая совокупность идей, которая в своей целостности существует вне сознания отдельного человека. В частности, понятие М. употребляется применительно к некоторым духовным процессам цивилизации ХХ в. Некоторые теоретики (напр., Р. Барт) используют понятие М., имея в виду систему взглядов на мир, навязанную человеку современными средствами информации и властью.
Миф
греч. mythos) - 1. Древние повествования о богах и героях, о происхождении природного и социального космоса. 2. Один из способов осознания «вечных» проблем индивидуальной и общественной жизни. В исследовании М. можно выделить следующие направления: рационалистическое (Ф. Бэкон, Б. Фонтенель, Вольтер, Ш. Монтескье), социокультурное (Дж. Вико, Ф. Ницше, А. Потебня, Э. Дюрк-гейм, Э. Кассирер, Б. Малиновский, М. Хайдеггер, А. Лосев), художественно-эстетическое. (Ф. Шеллинг, братья А. и Ф. Шлегели, А. Веселовский, Т. Манн, Я. Голосовкер и др.). Первое направление основывается на объяснении неизвестного через известное и использует логический прием аналогии. М. в данном случае понимается как результат перенесения на всю природу человеческий черт. С течением времени вопросы соответствия М. с реальностью «забываются», и он начинает рассматриваться как аллегория бытия и выражение первооснов духа народа. Рациональное знание постепенно сужает область мифологического мировоззрения; М. трансформируется в науку. Духовный опыт, не поддающийся «перестройке», объявляется «суеверием», обусловленным состоянием «слепоты» человечества. То, что в М. является волей богов и героев, в науке становится причинностью. Деление всего духовного опыта человечества на «истинный» и «ложный» или вытесняет М. из культуры как заблуждение, или сводит его к рациональному знанию. Начиная с XVIII-XIX вв. философия, опираясь на достижения этнографии, лингвистики, социологии, социальной психологии, пыталась объяснить М. как функцию культуры, как специфический способ социальной регуляции. Основным принципом такого объяснения стало рассмотрение М. как необходимой реакции коллективного сознания на социальные потребности в коллективных действиях, на потребности психологического свойства (преодоление страха, неуверенности, смягчение стрессов, потребность в образце для подражания). М. при таком способе его интерпретации сближался не столько с наукой, но и с идеологией, нравственностью, политикой, религией. Третий путь постижения М. — изучение произведений искусства как формы актуального бытия мифологического сознания. Общаясь с произведением искусства, мы словно начинаем жить в М., цолном загадочных и чудесных событий. Произведение искусства, созданное художником-«мифотворцем», сохраняет особенности древнего М., но утрачивает его строгую архитектонику. Жизнь, открывающая в искусстве свое прекрасное, ужасающее, вызывающее смех, далекое от повседневности лицо, оказывается источни-KQM M. и основным объектом осмысления и переживания. В основе М. лежит особый тип освоения человеком мира — мифологическое сознание. М. всегда эмоционально окрашен, он есть синтез чувственного и рационального, своего рода «мыслеобраз». Мифологическое сознание лишено субъект-объектной структурированности, четкого противопоставления субъекта и объекта. Для М. характерна вневременность, архетипическая структура. В М. нет различия между естественным и сверхъестественным, характерного для религии. М. раскрывает себя через символы. М. есть форма не только мысли, но и жизни. «Жизненность» М. есть выражение потребности в мировоззренческой целостности человеческого сознания. Важнейшая функция М. — сохранение традиции в изменяющихся условиях. Устойчивость мифологических конструкций объясняется их способностью наполняться различным содержанием в различные исторические эпохи (М. об Орфее и Эвридике, М. о Сизифе, М. о Лаокооне и др.). Само восприятие М. предполагает его трансформацию. Поэтому М. реально существует не в качестве «подлинного» первоначального варианта или в качестве выделения смыслового инварианта различных версий, но как сумма равноправных вариантов. М. — явление не познавательного, но поведенческого плана, поэтому М. постоянно смешивается с обыденным опытом. М. — не только выполняет функцию стереотипизации человеческого поведения. Мифологическое мышление пробуждается в человеке в экстремальных ситуациях. Когда рассудок бессилен справиться с абсурдностью ситуации, мифологическое мышление приносит спасительные образы, которые не являются ни истинными, ни ложными, но которые идут «вслед» за жизнью. Жизнь как нерасторжимое единство конечного и бесконечного, дискретности и единства — основа М. как неуничтожимой формы принятия жизни. По словам А. Лосева, только М. может удержать в себе и одновременно преодолеть коренное противоречие жизни — противоречие «вечного созиданиям и «вечного пожирания созданного». Прагматическая функция М. состоит не в том, чтобы объяснять, а в том, чтобы подтверждать; не удовлетворять любопытство, а придавать уверенность и силу, связывая между собой смыслы происходящих событий. М. несет в себе два основных мотива. Один из них связан с человеческой судьбой, с тем эмоциональным напряжением, которое испытывает человек, предчувствующий неизбежность смерти. М. придает предчувствию яркую ощутимую форму вписывает человека в контекст мироздания, возвышая его над обыденностью собственного физического существования. Другой мотив — отношение к проблемам социального устройства. К М. прибегают для обоснования социальных различий, для изменения, восстановления или сохранения прошлого. Социальный М., как правило, переплетается с легендами об историческом, культурном прошлом народа. Социальный М. осуществляет себя в устойчивых формах человеческого поведения, связан с обрядами, ритуалами, воплощается в таких предметных формах, как храмы, мавзолеи, эмблемы, одежда. Социальный М., рожденный противоречиями повседневной жизни и являющийся своеобразной формой их разрешения, — неизбежное явление. Социальный М. тесно связан с идеологией. Идеология актуализирует лишь одну сторону мифологического сознания — организующе-нормативную, отсекая творческое начало в М. В социальной мифологии, как правило, присутствуют следующие мыслеобразы: признание раскола всего человечества на «гонителей» и «гонимых», на носителей абсолютного зла и абсолютного добра; ощущение надвигающейся катастрофы, рассмотрение человека как деятельного, активного существа, от действий которого зависит конечный исход борьбы между добром и злом; наличие лидера-спасителя, способного организовать человеческую активность, найти для всех путь спасения — борьбы за правое дело. Однако само мифологическое сознание не вырабатывает конкретных образов общества будущего, так необходимых идеологии. Идеология с этой целью создает своеобразный синтез М. и утопии. М. с помощью утопии переносит желаемое в будущее; образ катастрофы позволяет освободить «мировоззренческое пространство» для идеологических конструкций. М. — составная часть культуры. В ее системе М. является основанием непрерывной перспективы, в которой хаотически- многообразный мир повседневных забот, печалей и тревог обретает осмысленность движения к некоей общей цели. Проходя свой жизненный путь, человек руководствуется верой, личным опытом и памятью прошлых поколений, хранящей следы тех времен, когда происходили события, ставшие толчком для возникновения М.
Источник: Философия. Словарь по обществознанию
Миф
Слово «миф» греческое и буквально означает предание, сказание. Обычно подразумеваются сказания о богах, духах, обожествлённых или связанных с богами своим происхождением героях, о первопредках, действовавших в начале времени и участвовавших прямо или косвенно в создании самого мира, его элементов как природных, так и культурных. Мифология есть совокупность подобных сказаний о богах и героях и, в то же время, система фантастических представлений о мире. Мифологией называют и науку о мифах. Мифотворчество рассматривается как важнейшее явление в культурной истории человечества. В первобытном обществе мифология представляла основной способ понимания мира, а миф выражал мироощущение и миропонимание эпохи его создания. «Миф как первоначальная форма духовной культуры человечества представляет природу и сами общественные формы, уже переработанные бессознательно-художественным образом народной фантазией» (Маркс К.). Главными предпосылками своеобразной мифологической «логики» являлось, во-первых, то, что первобытный человек не выделял себя из окружающей природной и социальной среды, и, во-вторых, то, что мышление сохраняло черты диффузности и нерасчленённости, было почти неотделимо от эмоциональной эффектной, моторной сферы. Следствием этого явилось наивное очеловечивание всей природы, всеобщая персонификация, «метафорическое» сопоставление природных, социальных, культурных объектов. На природные объекты переносились человеческие свойства, им приписывалась одушевлённость, разумность, человеческие чувства, часто и внешняя антропоморфность и, наоборот, мифологическим предкам могли быть присвоены черты природных объектов, особенно животных. Выражение сил, свойств и фрагментов космоса в качестве одушевленных и конкретно-чувственных образов порождает причудливую мифологическую фантастику. Определённые силы и способности могли быть пластически выражены многорукостью, многоглазостью, самыми диковинными трансформациями внешнего облика, болезни могли быть представлены чудовищами – пожирателями людей, космос – мировым древом или живым великаном, родоплеменные предки – существами двойной – зооморфной и антропоморфной – природы, чему способствовало тотемническое представление о родстве и частичном тождестве социальных групп с видами животных. Для мифа характерно, что различные духи, боги (а тем самым и представленные ими стихии и природные объекты) и герои связаны семейно-родовыми отношениями.
В мифе форма тождественна содержанию и поэтому символический образ представляет то, что он моделирует. Мифологическое мышление выражается в неотчётливом разделении субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени, вещи и её атрибутов, единичного и множественного, пространственных и временных отношений, начала и принципа, то есть происхождения и сущности. Эта диффузность проявляется в сфере воображения и обобщения.
Для мифа чрезвычайно специфичны отождествление генезиса и сущности, то есть собственно замена причинно-следственных связей прецедентом. В принципе, в мифе совпадает описание модели мира и повествование о возникновении его отдельных элементов, природных и культурных объектов, о деяниях богов и героев, определивших его нынешнее состояние (а затем уже об иных событиях, биографии мифологических персонажей). Нынешнее состояние мира – рельеф, небесные светила, породы животных и виды растений, образ жизни, социальные группировки, религиозные установления, орудия труда, приёмы охоты и приготовление пищи и т. д. и т. п.— всё это оказывается следствием событий давно прошедшего времени и действий мифологических героев, предков, богов. Рассказ о событиях прошлого служит в мифе средством описания устройства мира, способом объяснения его нынешнего состояния. Мифические события оказываются «кирпичиками» мифической модели мира. Мифическое время есть время «начальное», «раннее», «первое», это «правремя», время до времени, то есть до начала исторического отсчёта текущего времени. Это время первопредков, первотворения, первопредметов, «время сновидений» (по терминологии некоторых австралийских племён, то есть время откровения в снах), сакральное время в отличие от последующего профанного, эмпирического, исторического времени. Мифическое время и заполняющие его события, действия предков и богов являются сферой первопричин всего последующего, источником архетипических первообразов, образцом для всех последующих действий. Реальные достижения культуры, формирование социальных отношений в историческое время и т. и. проецируется мифом в мифическое время и сводится к однократным актам творения. Важнейшая функция мифического времени и самого мифа – создание модели, примера, образца. Оставляя образцы для подражания и воспроизведения, мифическое время и мифические герои одновременно источают магические духовные силы, которые продолжают поддерживать установленный порядок в природе и обществе; поддержание такого порядка также является важной функцией мифа. Эта функция осуществляется с помощью ритуалов, которые часто прямо инсценируют события мифического времени и даже включают иногда рецитирование мифов. В ритуалах мифическое время и его герои не только изображаются, но как бы возрождаются с их магической силой, события повторяются и реактуализируются. Ритуалы обеспечивают их «вечное возвращение» и магическое влияние, гарантирующее непрерывность природных и жизненных циклов, сохранение некогда установленного порядка. Миф и ритуал составляют две стороны – как бы теоретическую и практическую – того же феномена. Однако наряду с мифами, имеющими ритуальный эквивалент, есть мифы, не имеющие такого эквивалента, равно как и ритуалы, лишённые своего мифологического двойника.
Категория мифического времени особенно характерна для архаических мифологий, но трансформированные представления об особой начальной эпохе встречаются и в высших мифологиях, иногда как идеальный «золотой век» или, наоборот, как время хаоса, подлежащее последующей космизации. В принципе, миф нацелен на изображение превращения хаоса в космос.
Впоследствии, в эпических памятниках мифическое время преобразуется в славную героическую эпоху единства народа, могучей государственности, великих воин и т. п. В мифологиях, связанных с высшими религиями, мифическое время преобразуется в эпоху жизни и деятельности обожествлённых пророков, основателей религиозной системы и общины. Наряду с временем начальным в мифы проникает и представление о конечном времени, о конце мира (эсхатологические мифы). Возникают «биографии» богов и героев, описывается их жизненный цикл и главные подвиги и т.п. Однако мифическое время остаётся основной категорией мифа, также как мифы творения и мифы объяснительные (этиологические) являются важнейшим, наиболее фундаментальным и типичным видом мифотворчества.
Мифология является самым древним, архаическим, идеологическим образованием, имеющим синкретический характер. В мифе переплетены зародышевые элементы религии, философии, науки, искусства. Органическая связь мифа с ритуалом, осуществлявшаяся музыкально-хореографическими, «предтеатральными» и словесными средствами, имела свою скрытую, не осознанную эстетику. Искусство, даже полностью эмансипировавшись от мифа и ритуала, сохранило специфическое соединение обобщений с конкретными образами (не говоря уже о широком оперировании мифологическими темами и мотивами). С другой стороны, миф и особенно ритуал имели прямое отношение к магии и религии. Религия с самого своего возникновения включила в себя мифы и обряды. Философия развивалась, постепенно преодолевая мифологическое наследие. Но и после обособления различных идеологии и даже после значительного прогресса науки и техники, мифология не остаётся исключительно памятником первобытного мировоззрения и архаических форм повествования. Не говоря уже о тесной связи религии с мифологией, некоторые особенности мифологического сознания могут сохраняться на протяжении истории в массовом сознании рядом с элементами философского и научного знания, рядом с использованием строгой научной логики.
В мифе форма тождественна содержанию и поэтому символический образ представляет то, что он моделирует. Мифологическое мышление выражается в неотчётливом разделении субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени, вещи и её атрибутов, единичного и множественного, пространственных и временных отношений, начала и принципа, то есть происхождения и сущности. Эта диффузность проявляется в сфере воображения и обобщения.
Для мифа чрезвычайно специфичны отождествление генезиса и сущности, то есть собственно замена причинно-следственных связей прецедентом. В принципе, в мифе совпадает описание модели мира и повествование о возникновении его отдельных элементов, природных и культурных объектов, о деяниях богов и героев, определивших его нынешнее состояние (а затем уже об иных событиях, биографии мифологических персонажей). Нынешнее состояние мира – рельеф, небесные светила, породы животных и виды растений, образ жизни, социальные группировки, религиозные установления, орудия труда, приёмы охоты и приготовление пищи и т. д. и т. п.— всё это оказывается следствием событий давно прошедшего времени и действий мифологических героев, предков, богов. Рассказ о событиях прошлого служит в мифе средством описания устройства мира, способом объяснения его нынешнего состояния. Мифические события оказываются «кирпичиками» мифической модели мира. Мифическое время есть время «начальное», «раннее», «первое», это «правремя», время до времени, то есть до начала исторического отсчёта текущего времени. Это время первопредков, первотворения, первопредметов, «время сновидений» (по терминологии некоторых австралийских племён, то есть время откровения в снах), сакральное время в отличие от последующего профанного, эмпирического, исторического времени. Мифическое время и заполняющие его события, действия предков и богов являются сферой первопричин всего последующего, источником архетипических первообразов, образцом для всех последующих действий. Реальные достижения культуры, формирование социальных отношений в историческое время и т. и. проецируется мифом в мифическое время и сводится к однократным актам творения. Важнейшая функция мифического времени и самого мифа – создание модели, примера, образца. Оставляя образцы для подражания и воспроизведения, мифическое время и мифические герои одновременно источают магические духовные силы, которые продолжают поддерживать установленный порядок в природе и обществе; поддержание такого порядка также является важной функцией мифа. Эта функция осуществляется с помощью ритуалов, которые часто прямо инсценируют события мифического времени и даже включают иногда рецитирование мифов. В ритуалах мифическое время и его герои не только изображаются, но как бы возрождаются с их магической силой, события повторяются и реактуализируются. Ритуалы обеспечивают их «вечное возвращение» и магическое влияние, гарантирующее непрерывность природных и жизненных циклов, сохранение некогда установленного порядка. Миф и ритуал составляют две стороны – как бы теоретическую и практическую – того же феномена. Однако наряду с мифами, имеющими ритуальный эквивалент, есть мифы, не имеющие такого эквивалента, равно как и ритуалы, лишённые своего мифологического двойника.
Категория мифического времени особенно характерна для архаических мифологий, но трансформированные представления об особой начальной эпохе встречаются и в высших мифологиях, иногда как идеальный «золотой век» или, наоборот, как время хаоса, подлежащее последующей космизации. В принципе, миф нацелен на изображение превращения хаоса в космос.
Впоследствии, в эпических памятниках мифическое время преобразуется в славную героическую эпоху единства народа, могучей государственности, великих воин и т. п. В мифологиях, связанных с высшими религиями, мифическое время преобразуется в эпоху жизни и деятельности обожествлённых пророков, основателей религиозной системы и общины. Наряду с временем начальным в мифы проникает и представление о конечном времени, о конце мира (эсхатологические мифы). Возникают «биографии» богов и героев, описывается их жизненный цикл и главные подвиги и т.п. Однако мифическое время остаётся основной категорией мифа, также как мифы творения и мифы объяснительные (этиологические) являются важнейшим, наиболее фундаментальным и типичным видом мифотворчества.
Мифология является самым древним, архаическим, идеологическим образованием, имеющим синкретический характер. В мифе переплетены зародышевые элементы религии, философии, науки, искусства. Органическая связь мифа с ритуалом, осуществлявшаяся музыкально-хореографическими, «предтеатральными» и словесными средствами, имела свою скрытую, не осознанную эстетику. Искусство, даже полностью эмансипировавшись от мифа и ритуала, сохранило специфическое соединение обобщений с конкретными образами (не говоря уже о широком оперировании мифологическими темами и мотивами). С другой стороны, миф и особенно ритуал имели прямое отношение к магии и религии. Религия с самого своего возникновения включила в себя мифы и обряды. Философия развивалась, постепенно преодолевая мифологическое наследие. Но и после обособления различных идеологии и даже после значительного прогресса науки и техники, мифология не остаётся исключительно памятником первобытного мировоззрения и архаических форм повествования. Не говоря уже о тесной связи религии с мифологией, некоторые особенности мифологического сознания могут сохраняться на протяжении истории в массовом сознании рядом с элементами философского и научного знания, рядом с использованием строгой научной логики.
Источник: Мифологический словарь. Москва. Советская Энциклопедия. 1991
МИФ
Интерес современной философии и гуманитаристики к мифу обусловлен многими причинами, среди которых важнейшая - потребность гуманитарного знания в самоанализе и поиске первоистока культуры. Если для историков, этнографов, философов XVIII-XIX веков миф - это по преимуществу объект сравнительно-исторических исследований и рассуждений в просветительски-прогрессистском духе, то в XX в. М. становится своеобразным ключом к раскрытию тайн человеческого сознания и культуры. М. начинает изучаться с самых разных сторон. Он рассматривается как дополнение к первобытному ритуалу, как регулятор жизни архаического коллектива, как социальный феномен, как воплощение особого типа мышления, отличающегося от мышления современного человека, как символическая структура, как своеобразная когнитивная система, как продукт деятельности бессознательного и т.д.
Согласно англ. антропологу Дж. Фрэзеру (1854 -1941), М. является отражением и следствием некогда существовавших архаических ритуалов. Он предпринял попытку сведения большого комплекса мифов и преданий к единому универсальному ритуалу убийства и замены состарившегося и потерявшего мистическую жизненную силу жреца новым жрецом, способным обеспечить магическим путем новые богатые урожаи. Исследования Фрэзера дали импульс к развитию многих направлений в изучении мифа; его мысль о приоритете ритуала над мифом, долгие годы считавшаяся малоубедительной, в настоящее время находит немало сторонников.
Ритуалистическая концепция в начале века была вытеснена функционалистской программой изучения М., связанная с именем польско-брит. антрополога Б. Малиновского (1884 -1942). В его понимании, М. составляет с ритуалом неразделимое единство, выполняя важнейшую функцию в жизни первобытного коллектива - функцию регуляции. М. не воспроизводит ритуал, но сам есть не что иное, как ритуал в его словесном выражении. Ритуал же может быть понят как миф в действии. Благодаря такой двусторонности миф примиряет различные аспекты архаического мироощущения: он увязывает воедино слово и дело, настоящее и прошлое, предсказание будущего и ожидание его свершения, индивидуальное и коллективное. Теория Малиновского повлияла на все наиболее заметные концепции М., и прежде всего на те, где он рассматривался как социально-психологический феномен, регулирующий жизнь первобытного коллектива.
Иначе подошел к изучению М. Фрейд, для которого мифы - это продукты вытесненных в подсознание сексуальных влечений. В этом смысле мифы, особенно их наиболее устойчивые варианты, однажды возникнув в истории культуры, постоянно воспроизводятся каждым новым поколением людей и каждым человеком, поскольку проблемы их психической и, главное, сексуальной жизни остаются, несмотря на разнообразие внешних деталей, примерно одними и теми же. В центре всех М. и, соответственно, психической жизни индивида лежит, по Фрейду, Эдипов комплекс, без учета которого невозможно понимание происхождения важнейших элементов человеческой культуры. Здесь сходятся воедино начала религии, морали и искусства. Убийство сыном отца, совершенное из-за желания обладать матерью, рождает у него комплекс вины, который приводит к почитанию отца и обожествлению его образа. Осознание преступности интимной связи с матерью рождает начало нравственности и привносит в жизнь первобытных людей нормы элементарной морали. И, наконец, сублимация сексуальной энергии становится причиной возникновения и развития искусства, создавая фантастические образы и намекая человеку на скрытые от него самого тайны его существа.
Аналитическая психология Юнга родилась из критики классического психоанализа. Как и Фрейд, Юнг признавал связь мифологии и бессознательного, однако понимал эту связь иначе. То, что Фрейд считал исключительно продуктом подавленного сексуального влечения, Юнг соединил с идеей архетипа, т.е. с коллективно-бессознательным слоем человеческой психики. Учение об архетипах - наиболее значимая для философии М. часть юнговской концепции. Заимствованным из платонической традиции термином "архетип" Юнг обозначил образы, обнаруживающиеся в М., а также в сказках, снах и фантазиях. Количество архетипов, по Юнгу, конечно, они связаны с наиболее фундаментальными потребностями и наклонностями человека, а своими корнями уходят в глубины органических и генетических структур живой материи. Именно благодаря такой глубочайшей укорененности архетипы оказываются универсальными, повсеместно распространенными первоэлементами психики и культуры. Набор архетипов, предлагаемый Юнгом, охватывает наиболее часто встречающиеся в М. и сновидениях образы. Они многозначны, размыты; попытка детализации разрушает их суть и превращает в плоские невыразительные картинки.
Мышление архаического человека, отразившееся в М. и создавшее его, было главной темой исследований Леви-Брюля. Вслед за Дюркгеймом он придерживался концепции "коллективных представлений", играющих важную роль в жизни первобытного коллектива. Однако в отличие от Дюркгейма Леви-Брюль считал, что мышление древних людей качественно отличается от мышления современного человека. Первобытный ум - это ум до-логический или прелогический: он работает, нарушая или обходя законы формальной логики, он нечувствителен к противоречиям, допускает нарушения закона исключенного третьего, переворачивает причинно-следственные связи и т.д. Для этого типа мышления характерен принцип сопричастия (партиципации) - ирреальной, мистической связи, существующей между людьми, животными, растениями, вещами косной материи, между прошедшими, настоящими и будущими событиями. Эти свойства первобытного мышления отразились в М., в который также вплетены некоторые универсальные элементы архаического мировоззрения (представления о цикличности времени, неоднородности пространства, о круговороте рождения и смерти). Взгляды Леви-Брюля вызвали дискуссии в философии и этнографии и оказали влияние практически на все последующие направления исследования мифологического мышления.
Наиболее влиятельным из таких направлений в XX в. стал структурализм, рассматривающий миф как сложно-организованную знаковую систему, как особый язык, надстраивающийся над естественным языком. Согласно Леви-Стросу, первобытный человек воспринимал окружающий его мир как комплекс противоположностей, противоречий, требовавших своего познавательного и мировоззренческого разрешения. Причем это было вызвано не простой любознательностью, а насущной потребностью в гармонизации восприятия, в преодолении разрыва между человеком и миром, между "частями" человека и "частями" мира. М. и порождающее его первобытное мышление Леви-Строс определяет как логический инструмент для разрешения противоречий, для ликвидации или смягчения существующих разрывов в понимании бытия. Так, напр., фундаментальные противоречия между жизнью и смертью, мужским и женским началами, верхом и низом, правым и левым и т.д. в мифе разрешаются при помощи особого прогрессирующего посредничества, или медиации. Исходная фундаментальная противоположность заменяется другой, менее резкой, тем самым первичное противоречие сводится к более к приемлемой для сознания ситуации. В отличие от Леви-Брюля, считавшего миф продуктом до-логического, неразвитого, мышления. Леви-Строс отстаивает тезис о принципиальной равноценности логики М. и логики современного мышления. Различие между ними он видит не в формах или принципах мышления, а в том, что берется за основание логического умозаключения. Этим основанием может оказаться любое свойство предмета, в том числе и такое, которое для современного человека, является случайным и несущественным. Подобные черты мифологического мышления позволяют говорить о его логике как о "логике бриколажа".
Среди других подходов к пониманию М. выделяется теория Кассирера, рассматривавшего М. как сложную символическую систему и называвшего человека "символическим животным". Влиянием пользуются также работы М. Элиаде, создавшего целостную концепцию мифологического отношения к времени и пространству. Особенность исследований М. в XX в. заключается в том, что различные подходы и школы возникали и развивались практически параллельно. В них выделялись различные стороны этого сложного объекта. Функционализм в них дополняет ритуализм, символическая теория мифа соприкасается с аналитической психологией архаического мышления и т.п. На этом богатом фоне исключение составляет, пожалуй, только структурализм, который сделал принципиальный прорыв в целостном понимании природы М.
Л. В. Карасев
Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1986; Фрейд 3. Тотем и табу. М., Пг, 1923; Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1930; Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985; Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994; Мифологический словарь. М., 1991; Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1995; Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996.
Согласно англ. антропологу Дж. Фрэзеру (1854 -1941), М. является отражением и следствием некогда существовавших архаических ритуалов. Он предпринял попытку сведения большого комплекса мифов и преданий к единому универсальному ритуалу убийства и замены состарившегося и потерявшего мистическую жизненную силу жреца новым жрецом, способным обеспечить магическим путем новые богатые урожаи. Исследования Фрэзера дали импульс к развитию многих направлений в изучении мифа; его мысль о приоритете ритуала над мифом, долгие годы считавшаяся малоубедительной, в настоящее время находит немало сторонников.
Ритуалистическая концепция в начале века была вытеснена функционалистской программой изучения М., связанная с именем польско-брит. антрополога Б. Малиновского (1884 -1942). В его понимании, М. составляет с ритуалом неразделимое единство, выполняя важнейшую функцию в жизни первобытного коллектива - функцию регуляции. М. не воспроизводит ритуал, но сам есть не что иное, как ритуал в его словесном выражении. Ритуал же может быть понят как миф в действии. Благодаря такой двусторонности миф примиряет различные аспекты архаического мироощущения: он увязывает воедино слово и дело, настоящее и прошлое, предсказание будущего и ожидание его свершения, индивидуальное и коллективное. Теория Малиновского повлияла на все наиболее заметные концепции М., и прежде всего на те, где он рассматривался как социально-психологический феномен, регулирующий жизнь первобытного коллектива.
Иначе подошел к изучению М. Фрейд, для которого мифы - это продукты вытесненных в подсознание сексуальных влечений. В этом смысле мифы, особенно их наиболее устойчивые варианты, однажды возникнув в истории культуры, постоянно воспроизводятся каждым новым поколением людей и каждым человеком, поскольку проблемы их психической и, главное, сексуальной жизни остаются, несмотря на разнообразие внешних деталей, примерно одними и теми же. В центре всех М. и, соответственно, психической жизни индивида лежит, по Фрейду, Эдипов комплекс, без учета которого невозможно понимание происхождения важнейших элементов человеческой культуры. Здесь сходятся воедино начала религии, морали и искусства. Убийство сыном отца, совершенное из-за желания обладать матерью, рождает у него комплекс вины, который приводит к почитанию отца и обожествлению его образа. Осознание преступности интимной связи с матерью рождает начало нравственности и привносит в жизнь первобытных людей нормы элементарной морали. И, наконец, сублимация сексуальной энергии становится причиной возникновения и развития искусства, создавая фантастические образы и намекая человеку на скрытые от него самого тайны его существа.
Аналитическая психология Юнга родилась из критики классического психоанализа. Как и Фрейд, Юнг признавал связь мифологии и бессознательного, однако понимал эту связь иначе. То, что Фрейд считал исключительно продуктом подавленного сексуального влечения, Юнг соединил с идеей архетипа, т.е. с коллективно-бессознательным слоем человеческой психики. Учение об архетипах - наиболее значимая для философии М. часть юнговской концепции. Заимствованным из платонической традиции термином "архетип" Юнг обозначил образы, обнаруживающиеся в М., а также в сказках, снах и фантазиях. Количество архетипов, по Юнгу, конечно, они связаны с наиболее фундаментальными потребностями и наклонностями человека, а своими корнями уходят в глубины органических и генетических структур живой материи. Именно благодаря такой глубочайшей укорененности архетипы оказываются универсальными, повсеместно распространенными первоэлементами психики и культуры. Набор архетипов, предлагаемый Юнгом, охватывает наиболее часто встречающиеся в М. и сновидениях образы. Они многозначны, размыты; попытка детализации разрушает их суть и превращает в плоские невыразительные картинки.
Мышление архаического человека, отразившееся в М. и создавшее его, было главной темой исследований Леви-Брюля. Вслед за Дюркгеймом он придерживался концепции "коллективных представлений", играющих важную роль в жизни первобытного коллектива. Однако в отличие от Дюркгейма Леви-Брюль считал, что мышление древних людей качественно отличается от мышления современного человека. Первобытный ум - это ум до-логический или прелогический: он работает, нарушая или обходя законы формальной логики, он нечувствителен к противоречиям, допускает нарушения закона исключенного третьего, переворачивает причинно-следственные связи и т.д. Для этого типа мышления характерен принцип сопричастия (партиципации) - ирреальной, мистической связи, существующей между людьми, животными, растениями, вещами косной материи, между прошедшими, настоящими и будущими событиями. Эти свойства первобытного мышления отразились в М., в который также вплетены некоторые универсальные элементы архаического мировоззрения (представления о цикличности времени, неоднородности пространства, о круговороте рождения и смерти). Взгляды Леви-Брюля вызвали дискуссии в философии и этнографии и оказали влияние практически на все последующие направления исследования мифологического мышления.
Наиболее влиятельным из таких направлений в XX в. стал структурализм, рассматривающий миф как сложно-организованную знаковую систему, как особый язык, надстраивающийся над естественным языком. Согласно Леви-Стросу, первобытный человек воспринимал окружающий его мир как комплекс противоположностей, противоречий, требовавших своего познавательного и мировоззренческого разрешения. Причем это было вызвано не простой любознательностью, а насущной потребностью в гармонизации восприятия, в преодолении разрыва между человеком и миром, между "частями" человека и "частями" мира. М. и порождающее его первобытное мышление Леви-Строс определяет как логический инструмент для разрешения противоречий, для ликвидации или смягчения существующих разрывов в понимании бытия. Так, напр., фундаментальные противоречия между жизнью и смертью, мужским и женским началами, верхом и низом, правым и левым и т.д. в мифе разрешаются при помощи особого прогрессирующего посредничества, или медиации. Исходная фундаментальная противоположность заменяется другой, менее резкой, тем самым первичное противоречие сводится к более к приемлемой для сознания ситуации. В отличие от Леви-Брюля, считавшего миф продуктом до-логического, неразвитого, мышления. Леви-Строс отстаивает тезис о принципиальной равноценности логики М. и логики современного мышления. Различие между ними он видит не в формах или принципах мышления, а в том, что берется за основание логического умозаключения. Этим основанием может оказаться любое свойство предмета, в том числе и такое, которое для современного человека, является случайным и несущественным. Подобные черты мифологического мышления позволяют говорить о его логике как о "логике бриколажа".
Среди других подходов к пониманию М. выделяется теория Кассирера, рассматривавшего М. как сложную символическую систему и называвшего человека "символическим животным". Влиянием пользуются также работы М. Элиаде, создавшего целостную концепцию мифологического отношения к времени и пространству. Особенность исследований М. в XX в. заключается в том, что различные подходы и школы возникали и развивались практически параллельно. В них выделялись различные стороны этого сложного объекта. Функционализм в них дополняет ритуализм, символическая теория мифа соприкасается с аналитической психологией архаического мышления и т.п. На этом богатом фоне исключение составляет, пожалуй, только структурализм, который сделал принципиальный прорыв в целостном понимании природы М.
Л. В. Карасев
Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1986; Фрейд 3. Тотем и табу. М., Пг, 1923; Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1930; Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985; Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994; Мифологический словарь. М., 1991; Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1995; Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996.
Источник: Современная западная философия: словарь
МИФ
от греч. mythos — слово, сказание, предание) -сказание, воспроизводящее в вербальной форме архаические верования древних (и современных первобытных) народов, их религиозно-мистические представления о происхождении Космоса, явлениях природы и событиях социальной жизни, деяниях богов, героев, демонов, «духов» и т.д. Традиция исследования М. восходит к антич. философии, где сформировалось весьма критическое отношение к антропоморфным верованиям древних. Рассматривая М. лишь как правдоподобные объяснения, Платон тем не менее нередко использовал их в качестве архаичной формы мысленного эксперимента, которую он противопоставлял рассуждению. Аристотель объяснял появление М. чувством удивления людей перед необычными явлениями и, по-видимому, также не придавал им серьезного познавательного значения. В последующие исторические эпохи отношение филос. мысли к М. существенно варьировалось — от попыток реанимировать древнюю мифологию и дать философско-теологичес-кую интерпретацию мифологическим образам (неоплатонизм) до просветительской критики (эпикурейцы, скептики), отрицавшей существование божеств и даже находившей прототипы их образов в реальных исторических персонажах прошлого. В эпоху Возрождения антич. М. служили одним из источников гуманистических идей. Фр. просветители 17—18 вв. (Б. Фонтенель, П. Бейль, Вольтер, Д. Дидро), напротив, видели в мифологических представлениях лишь проявления предрассудков и суеверий, рассматривали их как результат сознательного обмана со стороны жрецов, заинтересованных в укреплении своего авторитета. Только в кон. 19 в., благодаря достижениям психологии и социогуманитарных наук, а также все более интенсивным контактам европейцев с первобытными народами, М. становится объектом специальных исследований, ориентированных на поиск первооснов человеческой культуры.
К.-л. универсальной всеобъемлющей теории М. к настоящему времени не разработано. Однако на протяжении 20 в. выдвинуто довольно много концепций, где различные аспекты М. — его структура, функции, происхождение, характерная для него бессознательная диалектика развертывания мысли и т.п. — исследуются с различных т.зр. Согласно культурно-исторической теории, разработанной англ, этнографом и антропологом Дж. Фрэзером, М. представляет собой воспроизведение в вербальной форме содержания древних ритуалов. Фрэзер пытался связать многие М. (в частности, т.н. аграрные) со сменой верховной власти, интерпретируя их как изложение универсального ритуала убийства старого жреца и замены его новым .жрецом, обладающим магической силой, которая позволяет обеспечить первобытному коллективу богатые урожаи.
Часто полемизировавший с Фрэзером фр. психолог Л. Леви-Брюль отталкивался от разработанной Э. Дюркгеймом концепции «коллективных представлений» и рассматривал М. как феномен «пралогичес-кого» мышления. Такое мышление подчиняется «закону партиципации» (или сопричастия), который управляет ассоциациями и связями представлений в первобытном сознании и мышлении и предполагает существование различных мистических форм трансляций свойств от одного объекта к др. путем соприкосновения, заражения, овладения словом, ритуальных действий и т.д. Согласно Леви-Брюлю, М. воспроизводит когнитивные особенности «пралогического» мышления, специфику восприятия древними народами пространства и времени, присущие им представления о кругообороте рождения и смерти и т.д.
Наряду с культурно-историческим и социально-психологическим подходами в нач. 20 в. формируется психоаналитическая концепция М., в которой содержание мифологических представлений интерпретируется как результат воспроизведения вытесненных в бессознательное неприемлемых для субъекта мыслей, сексуальных влечений. Согласно 3. Фрейду, в основе устойчивых, часто повторяющихся мифологических сюжетов лежит эдипов комплекс (т.е. эмоциональные отношения между матерью, отцом и детьми), который порождает чувство вины у победивших сексуальных конкурентов, приводит к обожествлению образа умерщвленного отца и формированию элементарных норм морали. Поскольку содержание бессознательного может проявить себя лишь косвенным образом — в сновидениях, оговорках, забываниях и т.д., то типичные мифологические сюжеты, образы и символы должны совпадать с символикой и сценариями сновидений. Фрейд, в частности, ссылался на сравнительные исследования О. Ранком М. о рождении героя, где центральную роль играет бросание в воду и спасение из воды. Ранк открыл, что это — изображение рождения, которое практически полностью совпадает с аналогичными сценариями сновидений.
Однако, как показал британский антрополог Б. Малиновский, эдипов комплекс и чувство вины не могли возникнуть в матриархальном обществе, где ребенок воспитывался братом матери. Поэтому эта гипотеза Фрейда не может служить универсальным ключом к пониманию истоков М. (и человеческой культуры вообще). Малиновский, в свою очередь, предложил рассматривать М. в неразрывном единстве с ритуалом и древней магией: в силу особенностей архаического мышления М. одновременно выступает здесь и как ритуал, и как его вербальная репрезентация. Соответственно и ритуал может быть интерпретирован как «единство слова и дела», М. и действия. В первобытных коллективах М. выполняет важную функцию регулятора социального поведения, он устанавливает связь между прошлым и настоящим, гармонизирует отношения внутри общества и т.д.
Психоаналитическая концепция М. получила дальнейшее развитие в работах К. Юнга. Он, в частности, предположил, что наряду с индивидуальным бессознательным существует также и более глубинный (идентичный у всех людей) пласт человеческой психики, который он назвал «коллективным бессознательным». Содержащиеся здесь «архетипы» (напр., мифологические образы круга, креста, квадрата, числа четыре и т.д.), по его убеждению, сами по себе непред-ставимы, пусты и чисто формальны, в них нет ничего, кроме возможности представления, которая дана априори. Содержание М. сводится к «архетипам», которые как «присутствующая форма», как часть наследственной структуры психологического бытия отражают генетическую и генно-культурную предрасположенность людей к образованию соответствующих мифологических образов и символики сновидений.
Под влиянием психоаналитических теорий бессознательного, а также структурной лингвистики — наиболее математизированной в сер. 20 в. гуманитарной дисциплины — в 1950-х гг. сформировалась структуралистская концепция М., которая рассматривала его как особым образом структурно упорядоченную форму архаического мышления. К. Леви-Строс впервые высказал и тщательно обосновал ставшую впоследствии классической мысль о том, что М. как ментальный феномен обладает бессознательной структурой, а различия касаются лишь материала образов, которыми он оперирует. Анализ Леви-Строса (как и ряда исследователей до него) показал, что архаическое мышление довольно активно и свободно манипулирует весьма обширным набором оппозиций, противопоставлений, исходным материалом которых обычно выступают конкретные образы животных, растений, предметов, небесных светил и др. природных объектов, а также общие свойства (категории), признаки, форма и т.д. Эти оппозиции, а их корни уходят в древнюю магию, располагаются на различных уровнях сознания и взаимодействуют между собой. Дихотомия сакрального и профанного (божественного и земного) — наиболее универсальная, она пронизывала все сферы мировосприятия древнего человека и определенным образом структурировала все прочие полярные противопоставления, менее универсальные, — напр., космические («правое — левое», «высшее — низшее», «ночь — день», «жизнь — смерть»), этические («добро — зло»), этнические («мы — чужеземцы»), мифологические («близнецы — антагонисты») и т.д. Поясняя бессознательную диалектику М., Леви-Строс, в частности, отмечал, что М. обычно оперирует противопоставлениями и стремится к их постепенному снятию — медиации. Цель М. состоит в том, чтобы представить логическую модель для разрешения некоего противоречия, что невозможно, если противоречие реально. Это приводит лишь к порождению в его структуре бесконечного числа слоев: М. будет развиваться как бы по спирали, пока не истощится породивший его интеллектуальный импульс. Пытаясь разрешить исходное противоречие (напр., между «верхом» и «низом»), М. заменяет его более узкой оппозицией (в данном случае «земля — вода»), а затем еще более узкой и т.д. Противоречие, однако, остается неразрешенным, и поэтому задача М. в конце концов сводится к доказательству верности обоих членов оппозиции. Т.е., если, напр., А отождествляется с сугубо негативной функцией, а В — с позитивной, то в процессе медиации В оказывается способным принимать на себя и негативную функцию. Т.о., согласно Леви-Стросу, прогрессирующая медиация постепенно ведет к замене более отдаленных и абстрактных полюсов более близкими и конкретными, пока, наконец, не будет найден символический медиатор, семантические ресурсы которого позволят совместить противоположности, что, собственно, и отвечает цели М. — снять исходное противоречие. Среди прочих направлений в исследовании М. следует отметить концепцию неокантианца Э. Кассирера, рассматривавшего М. как «символическую форму», а также работы М. Элиаде, в которых было проанализировано характерное для М. восприятие времени и пространства. В последние десятилетия 20 в. получили все более широкое распространение и признание эволюционно-эписте-мологический и тесно связанный с ним когнитивны и подход к М. Здесь М. интерпретируется как представленный в вербальной форме феномен архаического, преимущественно пространственно-образного мышления. Эти подходы не только позволяют объяснить структурные особенности М. (напр., наличие здесь оппозиций, обладающих важным символическим значением, присущую М. бессознательную диалектику разрешения противоречий и т.д.) как результат правополушарных мыслительных стратегий, но и проливают дополнительный свет на когнитивные механизмы мифотворчества, на их связь с 1йрой в сверхъестественное. С позиции этих подходов получают объяснение многие данные, касающиеся М., полученные др. направлениями, в частности тот факт, что в силу присущей архаическому мышлению магии слова содержание М. воспроизводит ритуалы и магический «опыт» первобытных народов. Однако необходимо учитывать, что мир М. явно не ограничен лишь этими узкими рамками. В качестве источников весьма разнообразных мифологических символов, образов и сюжетов, по-видимому, выступали не только архетипы бессознательного, обнаруживавшиеся в результате применения специальной психотехники, которой весьма эффективно владели жрецы, колдуны и шаманы первобытных обществ, но также и сюжеты сновидений. Характерное для архаического, преимущественно образного мышления абсолютное доверие к показаниям органов чувств, скорее всего, распространялось и на сюжеты, воспринимаемые «наблюдателем» в состоянии сна. Поэтому древний человек верил в реальное существование фигурирующих в сновидениях иллюзорных персонажей, событий, сценариев точно так же, как он верил в реальное существование объектов и событий окружающей среды. Т.о., наши древнейшие предки первоначально были избавлены от необходимости как-то дифференцировать естественное и сверхъестественное — мир сновидений (как и мир М.) вполне мог представляться им таким же естественным, как и внешний мир, который могли населять «невидимые» в состоянии бодрствования «души» умерших родственников, вождей, животных и т.п., наделенные глубоким сакральным смыслом.
Фрейд 3. Тотем и табу. М.; Пп, 1923; Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994; Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1995; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999. И. П. Меркулов
К.-л. универсальной всеобъемлющей теории М. к настоящему времени не разработано. Однако на протяжении 20 в. выдвинуто довольно много концепций, где различные аспекты М. — его структура, функции, происхождение, характерная для него бессознательная диалектика развертывания мысли и т.п. — исследуются с различных т.зр. Согласно культурно-исторической теории, разработанной англ, этнографом и антропологом Дж. Фрэзером, М. представляет собой воспроизведение в вербальной форме содержания древних ритуалов. Фрэзер пытался связать многие М. (в частности, т.н. аграрные) со сменой верховной власти, интерпретируя их как изложение универсального ритуала убийства старого жреца и замены его новым .жрецом, обладающим магической силой, которая позволяет обеспечить первобытному коллективу богатые урожаи.
Часто полемизировавший с Фрэзером фр. психолог Л. Леви-Брюль отталкивался от разработанной Э. Дюркгеймом концепции «коллективных представлений» и рассматривал М. как феномен «пралогичес-кого» мышления. Такое мышление подчиняется «закону партиципации» (или сопричастия), который управляет ассоциациями и связями представлений в первобытном сознании и мышлении и предполагает существование различных мистических форм трансляций свойств от одного объекта к др. путем соприкосновения, заражения, овладения словом, ритуальных действий и т.д. Согласно Леви-Брюлю, М. воспроизводит когнитивные особенности «пралогического» мышления, специфику восприятия древними народами пространства и времени, присущие им представления о кругообороте рождения и смерти и т.д.
Наряду с культурно-историческим и социально-психологическим подходами в нач. 20 в. формируется психоаналитическая концепция М., в которой содержание мифологических представлений интерпретируется как результат воспроизведения вытесненных в бессознательное неприемлемых для субъекта мыслей, сексуальных влечений. Согласно 3. Фрейду, в основе устойчивых, часто повторяющихся мифологических сюжетов лежит эдипов комплекс (т.е. эмоциональные отношения между матерью, отцом и детьми), который порождает чувство вины у победивших сексуальных конкурентов, приводит к обожествлению образа умерщвленного отца и формированию элементарных норм морали. Поскольку содержание бессознательного может проявить себя лишь косвенным образом — в сновидениях, оговорках, забываниях и т.д., то типичные мифологические сюжеты, образы и символы должны совпадать с символикой и сценариями сновидений. Фрейд, в частности, ссылался на сравнительные исследования О. Ранком М. о рождении героя, где центральную роль играет бросание в воду и спасение из воды. Ранк открыл, что это — изображение рождения, которое практически полностью совпадает с аналогичными сценариями сновидений.
Однако, как показал британский антрополог Б. Малиновский, эдипов комплекс и чувство вины не могли возникнуть в матриархальном обществе, где ребенок воспитывался братом матери. Поэтому эта гипотеза Фрейда не может служить универсальным ключом к пониманию истоков М. (и человеческой культуры вообще). Малиновский, в свою очередь, предложил рассматривать М. в неразрывном единстве с ритуалом и древней магией: в силу особенностей архаического мышления М. одновременно выступает здесь и как ритуал, и как его вербальная репрезентация. Соответственно и ритуал может быть интерпретирован как «единство слова и дела», М. и действия. В первобытных коллективах М. выполняет важную функцию регулятора социального поведения, он устанавливает связь между прошлым и настоящим, гармонизирует отношения внутри общества и т.д.
Психоаналитическая концепция М. получила дальнейшее развитие в работах К. Юнга. Он, в частности, предположил, что наряду с индивидуальным бессознательным существует также и более глубинный (идентичный у всех людей) пласт человеческой психики, который он назвал «коллективным бессознательным». Содержащиеся здесь «архетипы» (напр., мифологические образы круга, креста, квадрата, числа четыре и т.д.), по его убеждению, сами по себе непред-ставимы, пусты и чисто формальны, в них нет ничего, кроме возможности представления, которая дана априори. Содержание М. сводится к «архетипам», которые как «присутствующая форма», как часть наследственной структуры психологического бытия отражают генетическую и генно-культурную предрасположенность людей к образованию соответствующих мифологических образов и символики сновидений.
Под влиянием психоаналитических теорий бессознательного, а также структурной лингвистики — наиболее математизированной в сер. 20 в. гуманитарной дисциплины — в 1950-х гг. сформировалась структуралистская концепция М., которая рассматривала его как особым образом структурно упорядоченную форму архаического мышления. К. Леви-Строс впервые высказал и тщательно обосновал ставшую впоследствии классической мысль о том, что М. как ментальный феномен обладает бессознательной структурой, а различия касаются лишь материала образов, которыми он оперирует. Анализ Леви-Строса (как и ряда исследователей до него) показал, что архаическое мышление довольно активно и свободно манипулирует весьма обширным набором оппозиций, противопоставлений, исходным материалом которых обычно выступают конкретные образы животных, растений, предметов, небесных светил и др. природных объектов, а также общие свойства (категории), признаки, форма и т.д. Эти оппозиции, а их корни уходят в древнюю магию, располагаются на различных уровнях сознания и взаимодействуют между собой. Дихотомия сакрального и профанного (божественного и земного) — наиболее универсальная, она пронизывала все сферы мировосприятия древнего человека и определенным образом структурировала все прочие полярные противопоставления, менее универсальные, — напр., космические («правое — левое», «высшее — низшее», «ночь — день», «жизнь — смерть»), этические («добро — зло»), этнические («мы — чужеземцы»), мифологические («близнецы — антагонисты») и т.д. Поясняя бессознательную диалектику М., Леви-Строс, в частности, отмечал, что М. обычно оперирует противопоставлениями и стремится к их постепенному снятию — медиации. Цель М. состоит в том, чтобы представить логическую модель для разрешения некоего противоречия, что невозможно, если противоречие реально. Это приводит лишь к порождению в его структуре бесконечного числа слоев: М. будет развиваться как бы по спирали, пока не истощится породивший его интеллектуальный импульс. Пытаясь разрешить исходное противоречие (напр., между «верхом» и «низом»), М. заменяет его более узкой оппозицией (в данном случае «земля — вода»), а затем еще более узкой и т.д. Противоречие, однако, остается неразрешенным, и поэтому задача М. в конце концов сводится к доказательству верности обоих членов оппозиции. Т.е., если, напр., А отождествляется с сугубо негативной функцией, а В — с позитивной, то в процессе медиации В оказывается способным принимать на себя и негативную функцию. Т.о., согласно Леви-Стросу, прогрессирующая медиация постепенно ведет к замене более отдаленных и абстрактных полюсов более близкими и конкретными, пока, наконец, не будет найден символический медиатор, семантические ресурсы которого позволят совместить противоположности, что, собственно, и отвечает цели М. — снять исходное противоречие. Среди прочих направлений в исследовании М. следует отметить концепцию неокантианца Э. Кассирера, рассматривавшего М. как «символическую форму», а также работы М. Элиаде, в которых было проанализировано характерное для М. восприятие времени и пространства. В последние десятилетия 20 в. получили все более широкое распространение и признание эволюционно-эписте-мологический и тесно связанный с ним когнитивны и подход к М. Здесь М. интерпретируется как представленный в вербальной форме феномен архаического, преимущественно пространственно-образного мышления. Эти подходы не только позволяют объяснить структурные особенности М. (напр., наличие здесь оппозиций, обладающих важным символическим значением, присущую М. бессознательную диалектику разрешения противоречий и т.д.) как результат правополушарных мыслительных стратегий, но и проливают дополнительный свет на когнитивные механизмы мифотворчества, на их связь с 1йрой в сверхъестественное. С позиции этих подходов получают объяснение многие данные, касающиеся М., полученные др. направлениями, в частности тот факт, что в силу присущей архаическому мышлению магии слова содержание М. воспроизводит ритуалы и магический «опыт» первобытных народов. Однако необходимо учитывать, что мир М. явно не ограничен лишь этими узкими рамками. В качестве источников весьма разнообразных мифологических символов, образов и сюжетов, по-видимому, выступали не только архетипы бессознательного, обнаруживавшиеся в результате применения специальной психотехники, которой весьма эффективно владели жрецы, колдуны и шаманы первобытных обществ, но также и сюжеты сновидений. Характерное для архаического, преимущественно образного мышления абсолютное доверие к показаниям органов чувств, скорее всего, распространялось и на сюжеты, воспринимаемые «наблюдателем» в состоянии сна. Поэтому древний человек верил в реальное существование фигурирующих в сновидениях иллюзорных персонажей, событий, сценариев точно так же, как он верил в реальное существование объектов и событий окружающей среды. Т.о., наши древнейшие предки первоначально были избавлены от необходимости как-то дифференцировать естественное и сверхъестественное — мир сновидений (как и мир М.) вполне мог представляться им таким же естественным, как и внешний мир, который могли населять «невидимые» в состоянии бодрствования «души» умерших родственников, вождей, животных и т.п., наделенные глубоким сакральным смыслом.
Фрейд 3. Тотем и табу. М.; Пп, 1923; Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994; Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1995; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999. И. П. Меркулов
Источник: Философия: энциклопедический словарь
миф
МИФ (от греч. [iOcpoc, — предание, сказание, разговор, беседа, указание, замысел, план, известие; этимологически связано с индоевропейским корнем meudh — заботиться о чем-то, страстно желать, иметь в виду) — форма дорефлексивного постижения мира, образное упорядочение еще не познанного или непостижимого бытия. Представляет бытие как некоторое организованное целое, выражает «порядок мира» в ясной и понятной (для данного историко-культурного этапа) совокупности образов. М. как форма культуры исторически изменчив, связан не только с архаическими пластами ментальности, древнейшим мировоззрением, но и актуален, присутствует на любом этапе культурно-исторического развития, включая современность. Как начальная форма понимания мира, мировоззрения, концептуализации, осмысления бытия и как символическая форма сознания, М. позволяет моделировать, классифицировать и интерпретировать мир, т.е. обладает определенной познавательной ценностью. Древнейшие мифы — космогонии или теогонии, «священные истории» о происхождении мира, космоса, сказания о богах, героях и первопредках, деяния которых положили начало,— сформировали систему образцов и определили генезис космоса — как природного, так и социального. Как форму сознания его характеризует: дорефлексивность, синкретичность, диффузность, нерасчлененность, комплексность мышления, переживания, созерцания и действия; поэтичность, образность, художественность мышления; антропоморфизм и тотальная персонификация явлений космической жизни; конкретность и семантически-ценностная определенность образов; структурированность на основе содержательно-смысловых инвариантов — архетипов. М. в архаике тесно связан с магией и ритуалом, функционируя как средство поддержания порядка — природного и социального. Мифотворчество представляет собой продуктивную деятельность воображения как синтеза идеального и реального, выступающего составной частью самого восприятия и объективации. Опираясь на образно-эстетическое восприятие, на игру ассоциаций и аналогий, на логику воображения и партиципации — мистической сопричастности «всего со всем», — мифологическое сознание создает мифопоэтическую картину мира. Оно — акт первичной символизации, превращающей хаос (непостижимое, таинственное бытие) в космос — определенный священный и символический «порядок сущего». Осуществляемая в М. рационализация необъяснимого — упорядочение и прояснение основополагающих характеристик мира внешнего и внутреннего — происходит в форме образно-символического конфигурирования выделенных сознанием элементов, воспроизведения и объяснения реалий мира «природы—культуры», которые предстают в мифологическом сознании как нераздельное единство. Этот символический порядок — не отвлеченный, но выливающийся в императивное предписание действий, актов, различного рода практик, в том числе практики идентификации, узнавания себя и другого. М. является не столько формой мышления и созерцания, сколько практикой, формой жизни, организации коллективного и индивидуального существования. М. — опыт приобщения к бытию, к космосу как смысловому порядку, артикулированному в традиции священных историй. Порядок этот транслируется, реализуется, осуществляется не только словесно-дискурсивно, но и в деяниях: через ритуал и магические практики, в том числе через магию действенного слова. М. реализуется в игровой, обрядово-ритуальной практике, пронизывает институты инициации, осуществляется в коллективных механизмах самоидентификации. Способ упорядочения и характер интенций отличает М. от логоса. Если последний — принцип различающей, аналитической, дискурсивной деятельности сознания, основанной на интеллектуальном умозрении, то М. — принцип синтетического, образного конфигурирования, реализация свободы деятельности воображения, в которой воплощается мощь первичной символизации. Логос игнорирует сферу доксического — многообразия ракурсов жизненного переживания-созерцания-понимания мира, которые, явно присутствуя в М., насыщают его вариативностью, многообразием модификаций, где нет единого эталона правильности, но присутствует конфигуративность лейтмотивов, тем, сюжетов. Любой мифологический образ соотносится с чрезвычайно широкой областью феноменов, объединяемых в единое целое посредством метафоры, как особого художественно-поэтического способа познания, понимания и упорядочения мира, созидающего символическое измерение культурного космоса. М. — полисемантичен, его семантика структурирована; он предстает как особая форма рациональности, признающей онтологическую гетерогенность, хаотичность и плюральность мировидения в противоположность универсализму и абсолютизму классики, неполноте любой теоретической или мировоззренческой позиции. Эти и др. инновационные постулаты постклассики актуализируют обращение к исследованию М. как особой формы сознания и познания. Открытию мифологического измерения разума способствуют и такие выявленные сегодня характеристики познания, как осознание непрозрачности бытия для теоретического разума и неполноты его представленности в любой системе понятийной репрезентации; признание зависимости смысла от условий его конституирования и познания, выбора изначальных средств концептуализации, презумпций или априорных схем, социокультурной, исторической обусловленности познания. М. как измерение человеческого опыта может быть понят как особая форма синергии переживания, мышления и выражения, вскрывающая такое измерение реальности, которое недоступно иным способам понимания — теоретическому логосу, эстетическому созерцанию или практическому действию. М. осмысляется в единстве опыта сознания, включающего совокупность созерцаемого, переживаемого и мыслимого. Логика М. не соответствует формально-логическим принципам силлогистики: М. нечувствителен к противоречиям, в нем не работает закон «исключенного третьего», в нем возможны чудесные метаморфозы и трансформации образов, которые здесь тождественны вещам, деяниям и словам. Логика М. — содержательная логика вольной трансформации образов, исчерпывающей всю полноту их смысловых возможностей, логика всевозможных модификаций смыслообраза «до полного замыкания в крут» (Я. Голосовкер). Логика образа реализуется, фиксируется в структуре мифологического повествования, нарратива, от которого неотделим артикулируемый в повествовании смысл. Нарративная конфигурация мифологии — порождение структурирующей активности продуктивного воображения. Истина М. не может быть понята в рамках аристотелевской теории соответствия нашего знания и суждения действительному порядку вещей. Корреспондентская теория предполагает, что мир наличествует перед сознанием как уже различенный, как сфера устойчивых данностей, тождественностей, идентичностей, и соответствие знания этому порядку выражается в форме суждений. Но М. — «представление воображения», выражающее, именующее впервые доселе неизреченное, оформляющее через схватывание-именование саму данность, приводящая мир в доступность через первичную символизацию. Эстетические основания мифопоэтического схватывания предполагают особый статус истинности М. — это не выразимая в форме суждений истина созерцания—переживания— действия, которая может быть адекватно понята лишь через обращение к феноменолого-герменевтическим и антропологическим контекстам толкования истинности. В рамках такой модели бытие отождествляется с переживанием бытия, которое осуществляется в опыте сознания. В целом М. — единство мышления, языка, эстетической игры воображения и праксиса, где предмет и образ, содержание и знак, слово, вещь, деяние — едины. Каждая вещь воспринимается как нерасчлененная на признаки целостность за счет синтезирующей конфигурирующей деятельности сознания как потока «различений—синтезов—идентификаций». В М. форма тождественна содержанию, символ воспринимается как реальная манифестация того, что он моделирует. Познавательный аспект мифотворчества в том символическом порядке, который устанавливается через подобие, аналогию, эквивалентность. М. — генератор значений, в котором акт именования тождествен акту познания, а мифотворчество как первое именование, как созидающее слово, дает возможность «привести мир в некоторое наличие», экспонировать бытие в одном из возможных ракурсов. М. содержит в свернутом виде, в латентной фазе, все формы познания как творчества. Таким образом, М. имеет синкретическую форму интеграции или конфигурации когнитивного, эстетического и нормативного содержания. Специфичность языка М. — отсутствие абстрактных категорий при огромном разнообразии слов, уточняющих определенные характеристики предметов. М. характеризует и определенная К. Леви-Стросом логика бриколажа — логика образа, основанная на принципе контраста. Реальность М. дополняется отчетливостью оформленности, устойчивостью схватывания и структурирования, размеренности, упорядоченности, внесения единообразия в систему мышления и мира. Уже античная рефлексия по поводу М. прояснила, что он является иносказанием, символическим выражением той реальности, которую невозможно по-иному проявить, проартикулировать, понять. У Платона М. говорит там, где умолкает даже диалектика, М. выступает как «правдоподобное слово». В «Тимее» М. суть «eikos logos», правдоподобный, вероятный рассказ, подходящий, подобающий для описания высшего, сакрального плана реальности. «Eikos» — «образ, икона». Иконический язык М., его синкретичное эйдетическое мышление противостоит словесно-дискурсивному языку логоса. Комплексность мифологического сознания — способность мыслить и оформлять понятия не с помощью линейного абстрагирования, а с помощью комплексов, конфигураций представлений. Последние связаны не по принципу формальной логики, но по закону соучастия, констелляции, допускающей противоречия и предполагающей не столько когнитивное отношение к своему предмету, сколько поэтическую комплексность, полифонию возможных способов видения, изображения-экспонирования мира. Анонимные в архаике системы символизации, воспринимавшиеся как «порядок самого мира», в современной рефлексии раскрываются как конституируемые сознанием и оформляемые в языке мифологической традиции «порядки знания», раскрываются в их субъектно-объектной соотнесенности как не натуралистические, но исторические образования. Сакральное как «реальность воли» и человек как «символическое существо» (Э. Кассирер) выступают теперь творцами этой виртуальной реальности воображаемого в его соотнесенности с символическим: М. — средство снятия социокультурных и экзистенциальных противоречий, способ их воображаемого или действительного преодоления. Такие известные исследователи М., как А.Ф. Лосев, О.М. Фрейденберг, отрицали познавательную функцию М. из-за того, что в нем отсутствует традиционное субъектно-объектное противопоставление, являющееся, согласно классическим представлениям, организующим стержнем познания. Однако отсутствие субъектно-объектной оппозиции может являться не недостатком мифологического познания, но его значительным преимуществом. М. как познание представляет собой наиболее полное отображение «жизненного мира», жизни во всей ее полноте и многообразии характеристик, о чем свидетельствует вплетенность М. в жизненный уклад древних народов и в различные формы присутствия мифологического сознания в современной культуре. Существует также объяснение природы М. через идею коллективного бессознательного и его символов. М. представляет собой образно-символическую форму познания мира, единицей которого является символ, соединяющий в себе образ и идею. Неразрывность образа и смысла, облеченность смысла в образы является важнейшей чертой мифологического сознания. К. Г. Ю н г выдвинул гипотезу, по которой основой мифических символов являются архетипы — укорененные в глубинах человеческой психики первоэлементы психики и культуры, основания которых лежат в глубинах истории и культуры человеческого рода. М. является отражением коллективного бессознательного, причем не только с точки зрения структуры (архетипы), но и с точки зрения логики. Мифологическая логика отражена, напр., в двойственности природы мифологических героев — антропоморфной и зооморфной, в постоянной смене их облика, в персонификации качеств, в отсутствии грани между субстанцией и ее свойствами. Для логики бессознательного также характерны неотчетливое различение субъекта и объекта, вещи и ее атрибутов, единичного и множественного, пространственных и временных отношений, начала и принципа, происхождения и сущности, объединение предметов по вторичным признакам, по смежности в пространстве и во времени, символическая и метафорическая замена. Именно благодаря своей связи с бессознательным, М., получивший рождение на стадии архаического сознания, постоянно воспроизводится в культуре и представляет собой форму, существующую параллельно формально-логическому познанию. Д. Бом, К. Прибрам выдвинули идею о том, что представляется возможным интерпретировать в архетип как фундаментальный мифологический смыслообраз терминах голографии, претендующей на новую парадигму понимания мира и человеческого сознания. Соответственно ключом к современному пониманию мифологического познания может служить современная теория информации, согласно которой существуют два альтернативных способа записи информации — традиционный цифровой, основанный на принципах формальной логики, и оптический, важнейшей разновидностью которого является аналого-оптический, или голографический, способ. Голографические оптические системы рождают наглядное изображение, представляющее собой чувственную явленность смысла, соединение смысла и образа (наглядно-чувственная идея), что особенно характерно для М., и, по-видимому, голографическая модель может быть применена для объяснения субстанциональности мифологических образов. Особая логика М., определяемая законом имагинации, воображения, «законом неисключенного третьего» (Я. Голосовкер), по-видимому, также может быть объяснена с помощью голографической модели. Ю.С. Осаченко, И.В. Полозова Лит.: Лосев А. Ф. История античной эстетики. М., 1963; Мепетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976; Стебшн-Каменский М.И. Миф. Л., 1976; Леви-Строс К. Структурная антрополог и я. М., 1985; Эванс-Причард Э. Нуэры. М., 1985; Голосовкер ЯЗ. Логика мифа. М., 1987; Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996; Кассирер Э. Философия символических форм. Т. 1 — 3. М., 2002; Религия, магия, миф: современные философские исследования. М., 1997.
МИФ
греч. - слово, речь, предание) - язык описания, оказавшийся, благодаря своей исконной символичности, удобным для выражения вечных моделей личного и общественного поведения, неких сущностных законов социального и природного космоса. М. является базисным феноменом человеческой культуры. Начало современных интерпретаций М. восходит к 1725 г. к работе Дж. Вико "Основания новой науки об общей природе наций". С К. Леви-Стросса М. становится объектом семиотики текста. Начиная с Р. Барта М. интерпретируется как семиотический феномен повседневной культуры. Дж. Вико открывает в М. новый способ познания, обладающий качественно иными, в отличие от картезианского способа познания, чертами: принципом множественности, ощущением связи всех элементов бытия, склонностью к многозначности, пристрастием к двусмысленности, свободной от моральной поляризации мира. Этот способ Вико называет "поэтическим", и именно с этого времени, как полагает Б. Короче, термин "поэтика" приобретает мирозиждетельный смысл. Вико называет М. "божественной поэзией" (из которой затем возникает героическая поэзия гомеровского типа) и связывает ее со своеобразием детского восприятия мира, которому присущи чувственная конкретность и телесность, богатство воображения и отсутствие рассудочности, перенесение на предметы окружающего мира своих собственных свойств, неумение абстрагировать атрибуты и форму от субъекта, замена сути "эпизодами", т. е. повествовательность и др.
Эпоха Просвещения, рассматривавшая М. как продукт суеверия и обмана (Б. Фонтенель, Вольтер, Д. Дидро, Ш. Монтескье и др.), явилась шагом назад по сравнению с концепцией Вико. В эпоху немецкого романтизма Ф. Шеллинг развивает теорию М., полемически направленную против классического аллегоризма; согласно этой теории, мифологический образ не "означает" нечто, но "есть" это нечто, т. е. он сам является содержательной формой, находящейся в органическом единстве со своим содержанием (символ). Для немецких романтиков существует уже не единственный тил М., представленный греко-римской мифологией, но различные по своим внутренним законам мифологические миры: Шеллинг, а за ним Г. Гегель раскрывают внутреннюю противоположность греческой и христианской мифологии; ученые и поэты вводят в кругозор европейского читателя богатство национальных мифологий германцев, кельтов, славян, мифологические образы Индии. Ф. Ницше усмотрел в М. жизненные условия всякой культуры. Культура может развиваться лишь в очерченном М. горизонте. Болезнь современности - историческая болезнь, и состоит она, по Ницше, именно в разрушении этого замкнутого горизонта избытком истории, т. е. привыканием к мышлению под знаком все новых и новых ценностных символов.
Во второй половине XIX в. противостояли друг другу в основном две магистральные школы изучения М. Первая из них, идущая от исследований Я. Гримма и продолжающая романтическую традицию (А. Кун, В. Шварц, В. Манхардт, М. Мюллер, Ф. Буслаев, А. Афанасьев, А. Потебня и др.), опиралась на успехи научного сравнительно-исторического индоевропейского языкознания и ориентировалась на реконструкции древнеиндоевропейской мифологии посредством этимологических сопоставлений в рамках индоевропейских языков. Мюллером была создана лингвистическая концепция возникновения М. в результате "болезни языка": первобытный человек обозначал отвлеченные понятия через конкретные признаки посредством метафорических эпитетов, а когда первоначальный смысл последних оказывался забыт или затемнен, то, в силу этих семантических сдвигов, и возникал М. Сами боги Мюллеру представлялись преимущественно солярными символами, тогда как Кун и Шварц видели в них образное обобщение метеорологических (грозовых) явлений. Позже на первый план выдвигались астральные и лунарные М., указывалось на роль животных в формировании М. и т. д. Эту школу принято называть "натуралистической" или "солярно-метеорологической"; в фольклористике ее иногда называют "мифологической", т. к. сторонники школы сводили сказочные и эпические сюжеты к мифологическим (т. е. к тем же солярным и грозовым символам, метеорологическим, солнечным, лунным циклам). Последующая история науки внесла в концепции этой школы серьезные коррективы: иной вид приняла индоевропеистика, обнаружилась ложность теории "болезни языка" и крайняя односторонность сведения М. к небесным природным феноменам. Тем не менее это был первый научный опыт использования языка для реконструкции М., получивший позднее продуктивное продолжение, а солярная, лунарная и т. п. символика оказалась одним из уровней сложного мифологического моделирования.
Вторая школа - "антропологическая", или "эволюционистская" (Э. Тайлор, Э. Ленг, Г. Спенсер и др.), - сложилась в Англии и была результатом первых научных шагов сравнительной этнографии. Возникновение М. и религии Тайлор относил к более раннему, чем Мюллер, собственно первобытному состоянию и возводил не к натурализму, а к анимизму, т. е. к представлению о душе, возникшему в результате чисто рационального осмысления смерти, болезни, снов. Серьезные коррективы в теорию анимизма внес Дж. Фрезер, противопоставивший анимизму магию, в которой видел древнейшую форму универсального мировоззрения. Позиция Фрезера послужила отправной точкой для распространения ритуалистической доктрины. Непосредственно от нее идет так называемая Кембриджская школа классической филологии (Д. Харрисон, Ф. М. Корнфорд, А. Кук, Г. Марри), исходившая в своих исследованиях из безусловного приоритета ритуала над М. и видевшая в ритуалах источник развития религии, философии, искусства древнего мира. Кембриджскому ритуализму предшествовала предложенная А. Веселовским гораздо более широкая концепция участия ритуалов в генезисе не отдельных сюжетов и жанров, а поэзии и отчасти искусства в целом. В 30 - 40-х гг. XX в. ритуалистическая школа заняла доминирующую позицию (С. Хук, Т. Гастер, Э. Джеймс и др.). Крайний ритуализм свойствен работам Ф. Реглана (считавшего все М. ритуальными текстами, а М., оторванные от ритуала, - сказками или легендами). За последние десятилетия появился целый ряд работ, критически оценивающих крайний ритуализм.
Английский этнограф Б. Малиновский положил начало функциональной школы в этнологии. Здесь подчеркивается: М. кодифицирует мысль, укрепляет мораль, предлагает определенные правила поведения и санкционирует обряды, рационализирует и оправдывает социальные установления. Малиновский указывает, что М. - это не просто рассказанная история или повествование, имеющее аллегорическое, символическое и т. п. значения; М. переживается архаическим сознанием в качестве своего рода устного "священного писания", как некая действительность, влияющая на мир и человека. В отличие от английской этнологии, исходившей при изучении первобытной культуры из индивидуальной психологии, представители французской социологической школы (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль) ориентировались на социальную психологию, подчеркивая качественную специфику психологии коллектива. Религию, которую Дюркгейм рассматривает нераздельно от М., он противопоставляет магии и фактически отождествляет с коллективными представлениями, выражающими социальную реальность. Он показал, что тотемическая мифология моделирует родовую организацию и сама служит ее поддержанию. Выдвигая социологический аспект в М., Дюркгейм тем самым отходит от представлений этнографии XIX в. об объяснительной цели М.
Центральными проблемами последующих исследований в области изучения М. становятся не столько вопросы о функциональном значении его, сколько проблемы специфики мифологического мышления. Французский этнолог ЛевиБрюль показал специфику мифологического мышления, которое он считал "дологическим", но не алогическим. Особенность этого мышления заключается в игнорировании логического закона "исключенного третьего": объекты могут быть одновременно самими собой и чем-то иным. В коллективных представлениях считает Леви-Брюль, ассоциациями управляет закон партиципации (сопричастия), в ходе которого возникает мистическое сопричастие между тотемической группой и страной света, между страной света и цветами, ветрами, мифическими животными, лесами, реками и т. д. Леви-Брюль показал, как функционирует мифологическое мышление, как оно обобщает, оставаясь конкретным и пользуясь знаками, но не заметил его познавательного аспекта.
Символическая теория М. была разработана немецким философом Э. Кассирером. Он рассматривает мифологию наряду с языком и искусством как автономную символическую форму культуры, отмеченную особым способом символической объективации чувственных данных. М. предстает как замкнутая символическая система, объединенная и характером функционирования, и способом моделирования окружающего мира. Символизм М. восходит, по Кассиреру, к тому, что конкретно-чувственное может обобщать только становясь знаком, символом; конкретные предметы, не теряя своей конкретности, могут становиться знаком других предметов или явлений, т. е. их символически заменять. Мифическое сознание напоминает код, для которого нужен ключ. Кассирер сумел проанализировать М. как форму творческого упорядочения и даже познания реальности. Специфику мифического мышления Кассирер видит в неразличении реального и идеального, вещи и образа, тела и свойства, "начала" и принципа, в силу чего сходство или смежность преобразуются в причинную последовательность, а причинно-следственный процесс имеет характер материальной метафоры. Отношения не синтезируются, а отождествляются, вместо "законов" выступают конкретные унифицированные образы, часть функционально тождественна целому. Весь космос построен по единой модели и артикулирован посредством оппозиции "сакрального" (священного, т. е. мифически релевантного, концентрированного, с особым магическим отпечатком) и "профанного" (эмпирического, текущего). От этого зависят мифологические представления о пространстве, времени, числах.
В. Вундт в связи с генезисом М. особенно подчеркивал роль аффективных состояний и сновидений, а также ассоциативных цепей. Аффективные состояния и сновидения как продукты фантазии, родственные мифам, занимают большое место у представителей психоаналитической школы. Фрейд рассматривал психику как густую сеть эквивалентности, отношений "значимости". Один из элементов отношения представляет собой явный смысл поведения, другой же элемент представляет собой скрытый, или действительный, смысл (например, субстрат сновидения); что касается третьего элемента (придающего знаковый характер отношению), то он является результатом корреляции первых двух элементов. Это само сновидение-миф в его целостности, неудавшееся действие или невроз, которые осмысливаются как компромисс, экономия сил, осуществляемая благодаря соединению формы (первый элемент) и интенциональной функции (второй элемент). На примере Фрейда легко убедиться, насколько важно различие знака и означающего: для него сновидение - это не столько непосредственная данность или латентное содержание, сколько функциональная связь двух элементов. Фрейд справедливо полагал, что вторичный смысл поведения является его истинным смыслом, т. е. смыслом, соответствующим целостной глубинной ситуации; он представляет собой, как и мифологический концепт, истинную интенцию поступка. Фрейд критически относился к попыткам вывести смысл сновидений непосредственно из образов его явленного содержания, а не из их связей со скрытым содержанием. В противоположность этому К. Юнг не признавал за символами раз и навсегда определенного значения и полагал, что "важность образов сновидения заключается в них самих, ибо они содержат то значение, ради которого вообще возникали в сновидении". С финальной т. зр. (Юнг противополагал ее "каузальному" подходу Фрейда), символ в сновидении имеет скорее значение притчи - он не заслоняет, а поучает. Символический образ сновидений обращен к доисторической эпохе и допускает сравнение с М. В М. мы находим выражение коллективного бессознательного, унаследованного человеком с первобытных времен. По Юнгу, значение М. связано с определенными мифологическими темами, которые он называл архетипами. К. Леви-Стросс по этому поводу замечает, что юнговское рассуждение напоминает известное заблуждение философов, занимавшихся языком. Они долгое время считали, что различные звуки, благодаря внутренне присущим им свойствам, передают то или иное значение: так, "текучие" полугласные якобы должны вызвать представление о соответствующем состоянии материи, открытые гласные по преимуществу включаются в состав имен, обозначающих предметы большие, громоздкие, тяжелые или звонкие и т. д. Фрейдовское понимание сна-мифа оказывается более соответствующим произвольному характеру лингвистического знака, чем учение Юнга об архетипах.
М. Элиаде также использует понятие "архетип", но, в отличие от Юнга, понимает его как "парадигму", "образец для подражания". Историю религий Элиаде рассматривает феноменологически в качестве "опыта священного", который он понимает как элемент структуры сознания (порывая с традиционными воззрениями на религию, он предпочитает свое учение именовать "теологией смыслов", или "феноменологией тайны"). Основным проявлением "священного", по Элиаде, является иерофания (священноявление), определяемое как "система значений", предписывающих соответствующие представления группам, племенам и нациям в определенные периоды времени. Иерофании сохраняются в форме М. Характерными особенностями М являются, согласно Элиаде, следующие: 1) М. - это особый тип нарратива, отличающийся от других родственных ему типов, таких как сага, сказка или фантастика и т. п. 2) М. передает иерофанию нарративом о происхождении сущего посредством творения в "начальные" времена. В этом М. сродни саге, но противостоит сказке или фантастике, которые не представляют "начало" мира, но просто повествуют о "другом мире". 3) В противоположность сказкам, рассказывающим о событиях, М. не видоизменяет человеческих условий. М. противостоит и саге с фантастикой, которые рассказывают о частных человеческих событиях, ибо он повествует о событиях в высшей степени универсальных, о "путях", на которых человечество стало смертным и вместе с тем божественным в рамках рода и организовав себя в общество. 4) Значение М. является общим достоянием людей, в то время как сага, например, своим аристократическим содержанием рассчитана на соответствующую публику. 5) М. не имеет также пессимистической или оптимистической ориентации. Это отличает его и от саги (характеризующейся пессимизмом), и от сказок, имеющих, по крайней мере в тенденции, оптимизм. 6) Хотя М. может пониматься как фабула, фикция или инвенция среди общества, где он функционирует, он все же сознательно принимается в качестве образца мышления. Сказки и саги интеллигибельны на бессознательном уровне. 7) М. является истинной историей. У членов традиционного общества мир как таковой служит доказательством для истинности М. Если миф А рассказывает о происхождении горы X, то тогда существующая в действительности гора ? может рассматриваться доказательством достоверности А. В традиционных обществах М. как подлинные истории заботливо хранятся отдельно от "искусственных историй" (сказок, фантазий и т. п.). 8) М. - священная история, и в отличие от "искусственных историй", он рассказывается в строго определенных ситуациях, во время, например, обряда инициации 9) М. - образцовая история. Он предлагает образцовые модели, пригодные как для оправдания ритуалов, так и для всех важных человеческих деяний, священных или профанных.
Структурная теория М. была разработана французским этнологом К. Леви-Строссом, основателем структурной антропологии. Признавая своеобразие мифологического мышления, он показал, что это мышление способно к обобщениям, классификациям и логическому анализу. Основу структурного метода Леви-Стросса образует выявление структуры как совокупности отношений, инвариантных при некоторых преобразованиях. Под структурой понимается совокупность правил, по которым из одного объекта можно получить последующие объекты, путем перестановки его элементов и некоторых других симметричных преобразований. По Леви-Строссу, М. есть сфера бессознательных логических операций и инструмент разрешения противоречий. Мифологическая логика достигает своих целей ненароком, окольным путем, с помощью материалов, специально не предназначенных к этому, способом "бриколажа" ("отскоком", "рикошетом"). Сплошной анализ разнообразных М. выявляет механизмы мифологической логики. При этом прежде всего вычленяются в своей дискретности многочисленные бинарные оппозиции типа высокий - низкий, теплый - холодный, левый - правый и т. д. Леви-Стросс видел в М. логический инструмент разрешения фундаментальных противоречий посредством медиации - прогрессивного посредничества, механизм которого заключается в том, что фундаментальная противоположность (например, жизнь - смерть) заменяется менее резкой противоположностью (земледелие - война), а это, в свою очередь, - более узкой оппозицией. Так возникают все новые и новые мифологические системы и подсистемы - как следствие бесконечных трансформаций, создающих между М. сложные иерархические отношения. При переходе от М. к М. сохраняется их "общая" структура, но меняются "сообщения" и "код". Это изменение при трансформации М. большей частью имеет метафорический характер, так что один М. оказывается полностью или частично метафорой другого Мифологическую логику Леви-Стросс передает следующей формулой: Fx(a):Fy(e)=Fx(e):Fa- l/(y)
Поскольку два члена, о и в, заданы одновременно, равно как и две функции, ? и у, этих членов, считает Леви-Стросс, то существует отношение эквивалентности между двумя ситуациями, определенными соответственно инверсией членов и отношений, при двух условиях: 1) если один из членов может быть заменен на противоположный (в вышеприведенном выражении: а и а-1); 2) если можно произвести соответственно одновременную инверсию между значением функции и значением аргумента двух элементов (в вышеприведенном выражении у и а). Для М. об Эдипе, например, это означает, что убийство (Fx), совершенное Сфинкс (а), связано со спасением людей (Fy) Эдипом (в) точно так же, как убийство (Fx), совершенное Эдипом (в), связано с конечным спасением людей (у) уничтожением Сфинкс (а-1). Fx : Fy являются выражением конфликта между добром и злом. Конфликт разрешается отрицательным действием героя, направленным на уничтожение злодея.
В "Мифологиях" Р. Барт закладывает основы семиотического подхода к современной культуре, определяющей М. не только как форму нарратива, но как феномен повседневности. М., по Барту, - это коммуникативная система, сообщение. Он представляет собой один из способов означивания. Барт полагает, что в любого рода семиологической системе постулируется отношение между двумя элементами: означающим и означаемым. Это отношение связывает объекты разного порядка, и поэтому оно является отношением эквивалентности, а не равенства. Во всякой семиологической системе имеются три различных элемента, поскольку непосредственно воспринимаемое является корреляцией двух элементов, поэтому оно включает означаемое, означающее и знак. В М. мы обнаруживаем эту трехэлементную систему, обладающую определенной особенностью, ибо М. создается на основе некоторой последовательности знаков, которые существуют до него. М. является вторичной семиологической системой. Идет ли речь о последовательности букв или о рисунке, для М. они представляют собой знаковое единство, конечный результат, или третий элемент первичной семиологической системы. Этот третий элемент становится первым, т. е. частью той системы, которая надстраивает М. над первичной системой. Т. о., "в мифе имеются две семиологические системы, одна из которых частично встроена в другую; во-первых, это языковая система, язык (или иные подобные ему способы репрезентации); я буду называть его языком-объектом, поскольку он поступает в распоряжение М., который строит на его основе свою собственную систему; во-вторых, это сам М.; его можно назвать метаязыком, потому что это второй язык, на котором говорят о первом" (Барт Р.). В плане языка, т. е. в качестве конечного элемента первой системы, Барт называет означающее смыслом; в плане М. - он называет его формой. За означаемым оставляет наименование "концепт". Поскольку в М. означающее уже образовано из "знаков" языка, то третий элемент мифологической системы называется у Барта значением. Означающее в М. двойственно: оно является одновременно и смыслом и формой, заполненным и в то же время пустым. Как целостная совокупность языковых знаков смысл М. имеет собственную значимость, который мог бы оказаться самодостаточным, если бы им не завладел М. и не превратил его в полую, нарративную форму. Становясь формой, смысл лишается своей случайной конкретности, он опустошается, и история выветривается из него. Однако главное здесь заключается, по Барту, в том, что форма не уничтожает смысл, она лишь обедняет его и отодвигает на второй план. История, которая сочится из формы М., целиком впитывается концептом. Концепт всегда есть нечто конкретное, он одновременно историчен и интенционален, он является той побудительной причиной, которая вызывает к жизни М. Вместе с тем в концепт впитывается не сама реальность, а скорее определенные представления о ней. Фундаментальным свойством мифологического концепта является его предназначенность; концепт точно соответствует какой-то одной функции и призван затронуть тот, а не иной круг читателей. Именно двойственность означающего определяет особенности значения в М. Значение М. подобно непрерывно вращающемуся турникету, в нем непрерывно происходит чередование смысла означающего и его формы, языка-объекта и метаязыка, чистого означивания и чистой образности. Это чередование подхватывается концептом, который использует двойственность означающего, одновременно рассудочного и образного, произвольного и естественного. М. представляет собой значимость и не может рассматриваться с т. зр. истины, ибо наличие двух сторон означающего всегда позволяет ему находиться в другом месте: смысл всегда здесь, чтобы манифестировать форму; форма всегда здесь, чтобы заслонить смысл. Значение М., в отличие от языкового знака, никогда не является произвольным, оно всегда частично мотивировано и в какой-то своей части неизбежно строится по аналогии. М., полагает Барт, может вызывать отвращение использованием мнимой природы, "роскошью" значащих форм, подобных предметам, в которых полезность приукрашена видимостью естественности.
Расшифровка М. связана с его двойственной природой и имеет три различных типа. Первый тип расшифровки, ориентированный на концепт, превращает М. в символ, в котором значение становится буквальным. Второй тип предлагает воспринимать означающее М. как уже заполненное содержанием и четко различать в нем смысл и форму, а следовательно, учитывать деформирующее влияние формы на смысл. Значение при этом оказывается разрушенным и начинает восприниматься в качестве обмана. Этот тип восприятия характерен для мифолога. Третий тип прочтения М. включает восприятие его означающего в качестве неразрывного единства смысла и формы. Значение в этом случае становится двойственным, и потребитель М. полностью подпадает под воздействие его механики. Два первых типа восприятия статичны и аналитичны; они разоблачают и разрушают М. Третий тип восприятия представляет собой потребление М. в соответствии с теми целями, ради которых он был создан, потребитель М. переживает его как историю одновременно правдивую и ирреальную. Поскольку первые два типа прочтения угрожают М. полным разрушением, то третий - являет собой путь компромисса. Создание вторичной семиологической системы позволяет М. удержать концепт от разоблачения, натурализуя его. Потреблять М. как безобидное сообщение читателю помогает тот факт, что он воспринимает его не как семиологическую, а как индуктивную систему; там, где имеется всего лишь отношение эквивалентности, он усматривает нечто вроде каузальности: означающее и означаемое представляются ему связанными естественным образом, система значимостей принимается за систему фактов (денотативный уровень). По Барту, это свойство М. активно эксплуатируется идеологией.
Своеобразным продолжением романтической концепции М. явилось творчество русского исследователя Я. Голосовкера, воззрения которого перекликаются с мифологическим проектом Леви-Стросса. Романтики и структуралисты в известной степени сличимы в понимании того, что если есть логика точного знания, то существует логика и "заблуждения" (в мифах, сказках и т. п.). В этом случае актуальной в исследовании становится оппозиция космос/антикосмос, а не традиционная с эпохи Просвещения космос/хаос. М., по Голосовкеру, является порождением воображения. Мифологический сюжет представляет собой имагинативную действительность, и в основе ее лежат такие категории, как игра и метаморфоза. Энигматическая логика у Голосовкера - способ разворачивать энигмы (загадки), говорить энигмами, а не объяснять их, загадывать, а не разгадывать загадки. Парадигматическое чтение смысла M. y Леви-Стросса сопоставимо с энигматической логикой M. y Голосовкера. Говоря о снятии закона причинности в М., Голосовкер вплотную подходит к вопросу о мифологической семантике: герой М. делает то, что сам обозначает, и обладает тем, что дублирует его семантику (так, шлем-невидимка Аида дублирует семантику Аида - незримой смерти). Интересно наблюдение Голосовкера над "вещественным" аргументом, т. е. конкретным характером мифологического обоснования: Афина - мудрость Зевса, "поэтому" Афина рождена из головы Зевса. Семантика героя (хотя Голосовкер употребляет термины "смысл", "тема", "символ") играет определяющую роль для сюжета. Так, М. не обращает внимания на физические размеры героев и сводит Геракла и Атланта как равновеликих, ибо он повествует о столкновении смысла "герой Геракл" и смысла "Атлант", тождество семантики героя и вещи и их функций тоже проявляется конкретным сюжетным ходом; при этом Голосовкер отмечает абсолютность качеств и функций существ и предметов имагинативного мира М.: цель всегда достигается, функция всегда выполняется, а неуспех означает только уничтожение самих носителей функций (Сфинкс, чья загадка разгадана, бросается со скалы). Выявление логики движения некоторых чувственных образов по "кривой смысла" до превращения этой кривой в замкнутый круг сопоставимо с логикой комбинирования и трансформирования у Леви-Стросса. Описывая способы комбинирования элементов, Голосовкер по-своему формулирует закон медиации оппозиций: "контраст своим отталкиванием скорее стимулирует движение образов в сторону усиления, или ослабления, или осложнения и переключения смысла, создавая промежуточные логические ступени по восходящей или нисходящей кривой, т. е. контраст вызывает последовательную метаморфозу в рамках целокупного образа".
Ю. Лотман и Б. Успенский определяют мифологическую мысль как всеобщий феномен человеческого сознания. Мифологический мир состоит из целостных объектов, которые а) не интегрируются в иерархии, б) не существуют без структурных особенностей и в) в единственном числе. В таком мире знаки являются аналогами имен собственных. Эти имена не обладают семантическими особенностями и просто обозначают объекты. Однако мифологический мир ни на какой стадии существования человеческого общества, полагает Лотман, не мог быть единственным организатором человеческого сознания. Мир эксцессов, случайных происшествий, человеческих деяний, не имеющих параллелей в глубинных циклических законах, накапливался в виде рассказов в словесной форме, текстов, организованных линейно-временной последовательностью. Универсальной чертой человеческих культур является сосуществование словесно-дискретных языков и иконических. Несмотря на антагонистичность этих двух моделирующих языков, реальное человеческое переживание структуры мира строится как постоянная система внутренних переводов и перемещения текстов в структурном поле напряжения между этими двумя полюсами. В самом общем виде можно заключить, что 1) M. не "выдумка", не "пережиток прошлого", а некий первичный язык описания, в терминах которого человек с древнейших времен моделировал, классифицировал и интерпретировал самого себя, общество, мир, 2) M. обладает своеобразной логикой.
С. А. Азаренко
Эпоха Просвещения, рассматривавшая М. как продукт суеверия и обмана (Б. Фонтенель, Вольтер, Д. Дидро, Ш. Монтескье и др.), явилась шагом назад по сравнению с концепцией Вико. В эпоху немецкого романтизма Ф. Шеллинг развивает теорию М., полемически направленную против классического аллегоризма; согласно этой теории, мифологический образ не "означает" нечто, но "есть" это нечто, т. е. он сам является содержательной формой, находящейся в органическом единстве со своим содержанием (символ). Для немецких романтиков существует уже не единственный тил М., представленный греко-римской мифологией, но различные по своим внутренним законам мифологические миры: Шеллинг, а за ним Г. Гегель раскрывают внутреннюю противоположность греческой и христианской мифологии; ученые и поэты вводят в кругозор европейского читателя богатство национальных мифологий германцев, кельтов, славян, мифологические образы Индии. Ф. Ницше усмотрел в М. жизненные условия всякой культуры. Культура может развиваться лишь в очерченном М. горизонте. Болезнь современности - историческая болезнь, и состоит она, по Ницше, именно в разрушении этого замкнутого горизонта избытком истории, т. е. привыканием к мышлению под знаком все новых и новых ценностных символов.
Во второй половине XIX в. противостояли друг другу в основном две магистральные школы изучения М. Первая из них, идущая от исследований Я. Гримма и продолжающая романтическую традицию (А. Кун, В. Шварц, В. Манхардт, М. Мюллер, Ф. Буслаев, А. Афанасьев, А. Потебня и др.), опиралась на успехи научного сравнительно-исторического индоевропейского языкознания и ориентировалась на реконструкции древнеиндоевропейской мифологии посредством этимологических сопоставлений в рамках индоевропейских языков. Мюллером была создана лингвистическая концепция возникновения М. в результате "болезни языка": первобытный человек обозначал отвлеченные понятия через конкретные признаки посредством метафорических эпитетов, а когда первоначальный смысл последних оказывался забыт или затемнен, то, в силу этих семантических сдвигов, и возникал М. Сами боги Мюллеру представлялись преимущественно солярными символами, тогда как Кун и Шварц видели в них образное обобщение метеорологических (грозовых) явлений. Позже на первый план выдвигались астральные и лунарные М., указывалось на роль животных в формировании М. и т. д. Эту школу принято называть "натуралистической" или "солярно-метеорологической"; в фольклористике ее иногда называют "мифологической", т. к. сторонники школы сводили сказочные и эпические сюжеты к мифологическим (т. е. к тем же солярным и грозовым символам, метеорологическим, солнечным, лунным циклам). Последующая история науки внесла в концепции этой школы серьезные коррективы: иной вид приняла индоевропеистика, обнаружилась ложность теории "болезни языка" и крайняя односторонность сведения М. к небесным природным феноменам. Тем не менее это был первый научный опыт использования языка для реконструкции М., получивший позднее продуктивное продолжение, а солярная, лунарная и т. п. символика оказалась одним из уровней сложного мифологического моделирования.
Вторая школа - "антропологическая", или "эволюционистская" (Э. Тайлор, Э. Ленг, Г. Спенсер и др.), - сложилась в Англии и была результатом первых научных шагов сравнительной этнографии. Возникновение М. и религии Тайлор относил к более раннему, чем Мюллер, собственно первобытному состоянию и возводил не к натурализму, а к анимизму, т. е. к представлению о душе, возникшему в результате чисто рационального осмысления смерти, болезни, снов. Серьезные коррективы в теорию анимизма внес Дж. Фрезер, противопоставивший анимизму магию, в которой видел древнейшую форму универсального мировоззрения. Позиция Фрезера послужила отправной точкой для распространения ритуалистической доктрины. Непосредственно от нее идет так называемая Кембриджская школа классической филологии (Д. Харрисон, Ф. М. Корнфорд, А. Кук, Г. Марри), исходившая в своих исследованиях из безусловного приоритета ритуала над М. и видевшая в ритуалах источник развития религии, философии, искусства древнего мира. Кембриджскому ритуализму предшествовала предложенная А. Веселовским гораздо более широкая концепция участия ритуалов в генезисе не отдельных сюжетов и жанров, а поэзии и отчасти искусства в целом. В 30 - 40-х гг. XX в. ритуалистическая школа заняла доминирующую позицию (С. Хук, Т. Гастер, Э. Джеймс и др.). Крайний ритуализм свойствен работам Ф. Реглана (считавшего все М. ритуальными текстами, а М., оторванные от ритуала, - сказками или легендами). За последние десятилетия появился целый ряд работ, критически оценивающих крайний ритуализм.
Английский этнограф Б. Малиновский положил начало функциональной школы в этнологии. Здесь подчеркивается: М. кодифицирует мысль, укрепляет мораль, предлагает определенные правила поведения и санкционирует обряды, рационализирует и оправдывает социальные установления. Малиновский указывает, что М. - это не просто рассказанная история или повествование, имеющее аллегорическое, символическое и т. п. значения; М. переживается архаическим сознанием в качестве своего рода устного "священного писания", как некая действительность, влияющая на мир и человека. В отличие от английской этнологии, исходившей при изучении первобытной культуры из индивидуальной психологии, представители французской социологической школы (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль) ориентировались на социальную психологию, подчеркивая качественную специфику психологии коллектива. Религию, которую Дюркгейм рассматривает нераздельно от М., он противопоставляет магии и фактически отождествляет с коллективными представлениями, выражающими социальную реальность. Он показал, что тотемическая мифология моделирует родовую организацию и сама служит ее поддержанию. Выдвигая социологический аспект в М., Дюркгейм тем самым отходит от представлений этнографии XIX в. об объяснительной цели М.
Центральными проблемами последующих исследований в области изучения М. становятся не столько вопросы о функциональном значении его, сколько проблемы специфики мифологического мышления. Французский этнолог ЛевиБрюль показал специфику мифологического мышления, которое он считал "дологическим", но не алогическим. Особенность этого мышления заключается в игнорировании логического закона "исключенного третьего": объекты могут быть одновременно самими собой и чем-то иным. В коллективных представлениях считает Леви-Брюль, ассоциациями управляет закон партиципации (сопричастия), в ходе которого возникает мистическое сопричастие между тотемической группой и страной света, между страной света и цветами, ветрами, мифическими животными, лесами, реками и т. д. Леви-Брюль показал, как функционирует мифологическое мышление, как оно обобщает, оставаясь конкретным и пользуясь знаками, но не заметил его познавательного аспекта.
Символическая теория М. была разработана немецким философом Э. Кассирером. Он рассматривает мифологию наряду с языком и искусством как автономную символическую форму культуры, отмеченную особым способом символической объективации чувственных данных. М. предстает как замкнутая символическая система, объединенная и характером функционирования, и способом моделирования окружающего мира. Символизм М. восходит, по Кассиреру, к тому, что конкретно-чувственное может обобщать только становясь знаком, символом; конкретные предметы, не теряя своей конкретности, могут становиться знаком других предметов или явлений, т. е. их символически заменять. Мифическое сознание напоминает код, для которого нужен ключ. Кассирер сумел проанализировать М. как форму творческого упорядочения и даже познания реальности. Специфику мифического мышления Кассирер видит в неразличении реального и идеального, вещи и образа, тела и свойства, "начала" и принципа, в силу чего сходство или смежность преобразуются в причинную последовательность, а причинно-следственный процесс имеет характер материальной метафоры. Отношения не синтезируются, а отождествляются, вместо "законов" выступают конкретные унифицированные образы, часть функционально тождественна целому. Весь космос построен по единой модели и артикулирован посредством оппозиции "сакрального" (священного, т. е. мифически релевантного, концентрированного, с особым магическим отпечатком) и "профанного" (эмпирического, текущего). От этого зависят мифологические представления о пространстве, времени, числах.
В. Вундт в связи с генезисом М. особенно подчеркивал роль аффективных состояний и сновидений, а также ассоциативных цепей. Аффективные состояния и сновидения как продукты фантазии, родственные мифам, занимают большое место у представителей психоаналитической школы. Фрейд рассматривал психику как густую сеть эквивалентности, отношений "значимости". Один из элементов отношения представляет собой явный смысл поведения, другой же элемент представляет собой скрытый, или действительный, смысл (например, субстрат сновидения); что касается третьего элемента (придающего знаковый характер отношению), то он является результатом корреляции первых двух элементов. Это само сновидение-миф в его целостности, неудавшееся действие или невроз, которые осмысливаются как компромисс, экономия сил, осуществляемая благодаря соединению формы (первый элемент) и интенциональной функции (второй элемент). На примере Фрейда легко убедиться, насколько важно различие знака и означающего: для него сновидение - это не столько непосредственная данность или латентное содержание, сколько функциональная связь двух элементов. Фрейд справедливо полагал, что вторичный смысл поведения является его истинным смыслом, т. е. смыслом, соответствующим целостной глубинной ситуации; он представляет собой, как и мифологический концепт, истинную интенцию поступка. Фрейд критически относился к попыткам вывести смысл сновидений непосредственно из образов его явленного содержания, а не из их связей со скрытым содержанием. В противоположность этому К. Юнг не признавал за символами раз и навсегда определенного значения и полагал, что "важность образов сновидения заключается в них самих, ибо они содержат то значение, ради которого вообще возникали в сновидении". С финальной т. зр. (Юнг противополагал ее "каузальному" подходу Фрейда), символ в сновидении имеет скорее значение притчи - он не заслоняет, а поучает. Символический образ сновидений обращен к доисторической эпохе и допускает сравнение с М. В М. мы находим выражение коллективного бессознательного, унаследованного человеком с первобытных времен. По Юнгу, значение М. связано с определенными мифологическими темами, которые он называл архетипами. К. Леви-Стросс по этому поводу замечает, что юнговское рассуждение напоминает известное заблуждение философов, занимавшихся языком. Они долгое время считали, что различные звуки, благодаря внутренне присущим им свойствам, передают то или иное значение: так, "текучие" полугласные якобы должны вызвать представление о соответствующем состоянии материи, открытые гласные по преимуществу включаются в состав имен, обозначающих предметы большие, громоздкие, тяжелые или звонкие и т. д. Фрейдовское понимание сна-мифа оказывается более соответствующим произвольному характеру лингвистического знака, чем учение Юнга об архетипах.
М. Элиаде также использует понятие "архетип", но, в отличие от Юнга, понимает его как "парадигму", "образец для подражания". Историю религий Элиаде рассматривает феноменологически в качестве "опыта священного", который он понимает как элемент структуры сознания (порывая с традиционными воззрениями на религию, он предпочитает свое учение именовать "теологией смыслов", или "феноменологией тайны"). Основным проявлением "священного", по Элиаде, является иерофания (священноявление), определяемое как "система значений", предписывающих соответствующие представления группам, племенам и нациям в определенные периоды времени. Иерофании сохраняются в форме М. Характерными особенностями М являются, согласно Элиаде, следующие: 1) М. - это особый тип нарратива, отличающийся от других родственных ему типов, таких как сага, сказка или фантастика и т. п. 2) М. передает иерофанию нарративом о происхождении сущего посредством творения в "начальные" времена. В этом М. сродни саге, но противостоит сказке или фантастике, которые не представляют "начало" мира, но просто повествуют о "другом мире". 3) В противоположность сказкам, рассказывающим о событиях, М. не видоизменяет человеческих условий. М. противостоит и саге с фантастикой, которые рассказывают о частных человеческих событиях, ибо он повествует о событиях в высшей степени универсальных, о "путях", на которых человечество стало смертным и вместе с тем божественным в рамках рода и организовав себя в общество. 4) Значение М. является общим достоянием людей, в то время как сага, например, своим аристократическим содержанием рассчитана на соответствующую публику. 5) М. не имеет также пессимистической или оптимистической ориентации. Это отличает его и от саги (характеризующейся пессимизмом), и от сказок, имеющих, по крайней мере в тенденции, оптимизм. 6) Хотя М. может пониматься как фабула, фикция или инвенция среди общества, где он функционирует, он все же сознательно принимается в качестве образца мышления. Сказки и саги интеллигибельны на бессознательном уровне. 7) М. является истинной историей. У членов традиционного общества мир как таковой служит доказательством для истинности М. Если миф А рассказывает о происхождении горы X, то тогда существующая в действительности гора ? может рассматриваться доказательством достоверности А. В традиционных обществах М. как подлинные истории заботливо хранятся отдельно от "искусственных историй" (сказок, фантазий и т. п.). 8) М. - священная история, и в отличие от "искусственных историй", он рассказывается в строго определенных ситуациях, во время, например, обряда инициации 9) М. - образцовая история. Он предлагает образцовые модели, пригодные как для оправдания ритуалов, так и для всех важных человеческих деяний, священных или профанных.
Структурная теория М. была разработана французским этнологом К. Леви-Строссом, основателем структурной антропологии. Признавая своеобразие мифологического мышления, он показал, что это мышление способно к обобщениям, классификациям и логическому анализу. Основу структурного метода Леви-Стросса образует выявление структуры как совокупности отношений, инвариантных при некоторых преобразованиях. Под структурой понимается совокупность правил, по которым из одного объекта можно получить последующие объекты, путем перестановки его элементов и некоторых других симметричных преобразований. По Леви-Строссу, М. есть сфера бессознательных логических операций и инструмент разрешения противоречий. Мифологическая логика достигает своих целей ненароком, окольным путем, с помощью материалов, специально не предназначенных к этому, способом "бриколажа" ("отскоком", "рикошетом"). Сплошной анализ разнообразных М. выявляет механизмы мифологической логики. При этом прежде всего вычленяются в своей дискретности многочисленные бинарные оппозиции типа высокий - низкий, теплый - холодный, левый - правый и т. д. Леви-Стросс видел в М. логический инструмент разрешения фундаментальных противоречий посредством медиации - прогрессивного посредничества, механизм которого заключается в том, что фундаментальная противоположность (например, жизнь - смерть) заменяется менее резкой противоположностью (земледелие - война), а это, в свою очередь, - более узкой оппозицией. Так возникают все новые и новые мифологические системы и подсистемы - как следствие бесконечных трансформаций, создающих между М. сложные иерархические отношения. При переходе от М. к М. сохраняется их "общая" структура, но меняются "сообщения" и "код". Это изменение при трансформации М. большей частью имеет метафорический характер, так что один М. оказывается полностью или частично метафорой другого Мифологическую логику Леви-Стросс передает следующей формулой: Fx(a):Fy(e)=Fx(e):Fa- l/(y)
Поскольку два члена, о и в, заданы одновременно, равно как и две функции, ? и у, этих членов, считает Леви-Стросс, то существует отношение эквивалентности между двумя ситуациями, определенными соответственно инверсией членов и отношений, при двух условиях: 1) если один из членов может быть заменен на противоположный (в вышеприведенном выражении: а и а-1); 2) если можно произвести соответственно одновременную инверсию между значением функции и значением аргумента двух элементов (в вышеприведенном выражении у и а). Для М. об Эдипе, например, это означает, что убийство (Fx), совершенное Сфинкс (а), связано со спасением людей (Fy) Эдипом (в) точно так же, как убийство (Fx), совершенное Эдипом (в), связано с конечным спасением людей (у) уничтожением Сфинкс (а-1). Fx : Fy являются выражением конфликта между добром и злом. Конфликт разрешается отрицательным действием героя, направленным на уничтожение злодея.
В "Мифологиях" Р. Барт закладывает основы семиотического подхода к современной культуре, определяющей М. не только как форму нарратива, но как феномен повседневности. М., по Барту, - это коммуникативная система, сообщение. Он представляет собой один из способов означивания. Барт полагает, что в любого рода семиологической системе постулируется отношение между двумя элементами: означающим и означаемым. Это отношение связывает объекты разного порядка, и поэтому оно является отношением эквивалентности, а не равенства. Во всякой семиологической системе имеются три различных элемента, поскольку непосредственно воспринимаемое является корреляцией двух элементов, поэтому оно включает означаемое, означающее и знак. В М. мы обнаруживаем эту трехэлементную систему, обладающую определенной особенностью, ибо М. создается на основе некоторой последовательности знаков, которые существуют до него. М. является вторичной семиологической системой. Идет ли речь о последовательности букв или о рисунке, для М. они представляют собой знаковое единство, конечный результат, или третий элемент первичной семиологической системы. Этот третий элемент становится первым, т. е. частью той системы, которая надстраивает М. над первичной системой. Т. о., "в мифе имеются две семиологические системы, одна из которых частично встроена в другую; во-первых, это языковая система, язык (или иные подобные ему способы репрезентации); я буду называть его языком-объектом, поскольку он поступает в распоряжение М., который строит на его основе свою собственную систему; во-вторых, это сам М.; его можно назвать метаязыком, потому что это второй язык, на котором говорят о первом" (Барт Р.). В плане языка, т. е. в качестве конечного элемента первой системы, Барт называет означающее смыслом; в плане М. - он называет его формой. За означаемым оставляет наименование "концепт". Поскольку в М. означающее уже образовано из "знаков" языка, то третий элемент мифологической системы называется у Барта значением. Означающее в М. двойственно: оно является одновременно и смыслом и формой, заполненным и в то же время пустым. Как целостная совокупность языковых знаков смысл М. имеет собственную значимость, который мог бы оказаться самодостаточным, если бы им не завладел М. и не превратил его в полую, нарративную форму. Становясь формой, смысл лишается своей случайной конкретности, он опустошается, и история выветривается из него. Однако главное здесь заключается, по Барту, в том, что форма не уничтожает смысл, она лишь обедняет его и отодвигает на второй план. История, которая сочится из формы М., целиком впитывается концептом. Концепт всегда есть нечто конкретное, он одновременно историчен и интенционален, он является той побудительной причиной, которая вызывает к жизни М. Вместе с тем в концепт впитывается не сама реальность, а скорее определенные представления о ней. Фундаментальным свойством мифологического концепта является его предназначенность; концепт точно соответствует какой-то одной функции и призван затронуть тот, а не иной круг читателей. Именно двойственность означающего определяет особенности значения в М. Значение М. подобно непрерывно вращающемуся турникету, в нем непрерывно происходит чередование смысла означающего и его формы, языка-объекта и метаязыка, чистого означивания и чистой образности. Это чередование подхватывается концептом, который использует двойственность означающего, одновременно рассудочного и образного, произвольного и естественного. М. представляет собой значимость и не может рассматриваться с т. зр. истины, ибо наличие двух сторон означающего всегда позволяет ему находиться в другом месте: смысл всегда здесь, чтобы манифестировать форму; форма всегда здесь, чтобы заслонить смысл. Значение М., в отличие от языкового знака, никогда не является произвольным, оно всегда частично мотивировано и в какой-то своей части неизбежно строится по аналогии. М., полагает Барт, может вызывать отвращение использованием мнимой природы, "роскошью" значащих форм, подобных предметам, в которых полезность приукрашена видимостью естественности.
Расшифровка М. связана с его двойственной природой и имеет три различных типа. Первый тип расшифровки, ориентированный на концепт, превращает М. в символ, в котором значение становится буквальным. Второй тип предлагает воспринимать означающее М. как уже заполненное содержанием и четко различать в нем смысл и форму, а следовательно, учитывать деформирующее влияние формы на смысл. Значение при этом оказывается разрушенным и начинает восприниматься в качестве обмана. Этот тип восприятия характерен для мифолога. Третий тип прочтения М. включает восприятие его означающего в качестве неразрывного единства смысла и формы. Значение в этом случае становится двойственным, и потребитель М. полностью подпадает под воздействие его механики. Два первых типа восприятия статичны и аналитичны; они разоблачают и разрушают М. Третий тип восприятия представляет собой потребление М. в соответствии с теми целями, ради которых он был создан, потребитель М. переживает его как историю одновременно правдивую и ирреальную. Поскольку первые два типа прочтения угрожают М. полным разрушением, то третий - являет собой путь компромисса. Создание вторичной семиологической системы позволяет М. удержать концепт от разоблачения, натурализуя его. Потреблять М. как безобидное сообщение читателю помогает тот факт, что он воспринимает его не как семиологическую, а как индуктивную систему; там, где имеется всего лишь отношение эквивалентности, он усматривает нечто вроде каузальности: означающее и означаемое представляются ему связанными естественным образом, система значимостей принимается за систему фактов (денотативный уровень). По Барту, это свойство М. активно эксплуатируется идеологией.
Своеобразным продолжением романтической концепции М. явилось творчество русского исследователя Я. Голосовкера, воззрения которого перекликаются с мифологическим проектом Леви-Стросса. Романтики и структуралисты в известной степени сличимы в понимании того, что если есть логика точного знания, то существует логика и "заблуждения" (в мифах, сказках и т. п.). В этом случае актуальной в исследовании становится оппозиция космос/антикосмос, а не традиционная с эпохи Просвещения космос/хаос. М., по Голосовкеру, является порождением воображения. Мифологический сюжет представляет собой имагинативную действительность, и в основе ее лежат такие категории, как игра и метаморфоза. Энигматическая логика у Голосовкера - способ разворачивать энигмы (загадки), говорить энигмами, а не объяснять их, загадывать, а не разгадывать загадки. Парадигматическое чтение смысла M. y Леви-Стросса сопоставимо с энигматической логикой M. y Голосовкера. Говоря о снятии закона причинности в М., Голосовкер вплотную подходит к вопросу о мифологической семантике: герой М. делает то, что сам обозначает, и обладает тем, что дублирует его семантику (так, шлем-невидимка Аида дублирует семантику Аида - незримой смерти). Интересно наблюдение Голосовкера над "вещественным" аргументом, т. е. конкретным характером мифологического обоснования: Афина - мудрость Зевса, "поэтому" Афина рождена из головы Зевса. Семантика героя (хотя Голосовкер употребляет термины "смысл", "тема", "символ") играет определяющую роль для сюжета. Так, М. не обращает внимания на физические размеры героев и сводит Геракла и Атланта как равновеликих, ибо он повествует о столкновении смысла "герой Геракл" и смысла "Атлант", тождество семантики героя и вещи и их функций тоже проявляется конкретным сюжетным ходом; при этом Голосовкер отмечает абсолютность качеств и функций существ и предметов имагинативного мира М.: цель всегда достигается, функция всегда выполняется, а неуспех означает только уничтожение самих носителей функций (Сфинкс, чья загадка разгадана, бросается со скалы). Выявление логики движения некоторых чувственных образов по "кривой смысла" до превращения этой кривой в замкнутый круг сопоставимо с логикой комбинирования и трансформирования у Леви-Стросса. Описывая способы комбинирования элементов, Голосовкер по-своему формулирует закон медиации оппозиций: "контраст своим отталкиванием скорее стимулирует движение образов в сторону усиления, или ослабления, или осложнения и переключения смысла, создавая промежуточные логические ступени по восходящей или нисходящей кривой, т. е. контраст вызывает последовательную метаморфозу в рамках целокупного образа".
Ю. Лотман и Б. Успенский определяют мифологическую мысль как всеобщий феномен человеческого сознания. Мифологический мир состоит из целостных объектов, которые а) не интегрируются в иерархии, б) не существуют без структурных особенностей и в) в единственном числе. В таком мире знаки являются аналогами имен собственных. Эти имена не обладают семантическими особенностями и просто обозначают объекты. Однако мифологический мир ни на какой стадии существования человеческого общества, полагает Лотман, не мог быть единственным организатором человеческого сознания. Мир эксцессов, случайных происшествий, человеческих деяний, не имеющих параллелей в глубинных циклических законах, накапливался в виде рассказов в словесной форме, текстов, организованных линейно-временной последовательностью. Универсальной чертой человеческих культур является сосуществование словесно-дискретных языков и иконических. Несмотря на антагонистичность этих двух моделирующих языков, реальное человеческое переживание структуры мира строится как постоянная система внутренних переводов и перемещения текстов в структурном поле напряжения между этими двумя полюсами. В самом общем виде можно заключить, что 1) M. не "выдумка", не "пережиток прошлого", а некий первичный язык описания, в терминах которого человек с древнейших времен моделировал, классифицировал и интерпретировал самого себя, общество, мир, 2) M. обладает своеобразной логикой.
С. А. Азаренко
Источник: Современный философский словарь