СРЕДСТВО

центр. звено в структуре осмысленной, полагающей и реализующей определ. цель человеческой деятельности. Предметы или действия, с к-рыми человек имеет дело как со С., объективно, т.е. в качестве налично данных предметов или действий, вовсе не необходимо есть С. Лишь в силу отношения к какой-то цели, т.е. в силу телеологич. определения, они приобретают значение С. Обычно после этого объективное определение предмета заслоняется той телеологич. зависимостью, в к-рой этот предмет получает определение С., оказываясь как бы лишь тем, что "служит" цели и имеет смысл лишь в связи с ней. Первую попытку филос. трактовки проблемы С. предпринял Аристотель. Он еще не анализирует понятие С., но рассматривает "все то, что существует ради цели" (фактически С.) как "соответствующую цели причину", как нечто "среднее" между целью и тем, что ею причинено. Из др. попыток следует упомянуть разработку т.н. вульгарной телеологией формального отношения цели и С., хотя понятие С. еще не получило здесь самостоят. значения. Обстоят. анализ С. был дан нем. классич. философией, особенно Гегелем, к-рый выступил не только против логич. недостаточности вульгарного понимания С., но и против тех социальных сил, к-рые обосновывают на нем практич. иезуитизм, исходящий из известного тезиса – "цель оправдывает С.". Рассматривая акт целеполагания как своего рода "умозаключение" от цели к результату деятельности ("выполненной цели"), Гегель отмечает, что роль С. в "умозаключении действования" лишь внешне подобна роли среднего термина формального умозаключения. На деле С. есть не только определенность объекта через цель, но и определенность самой цели. Как невозможно определение С. безотносительно к цели, так и сама цель, помимо отношения к С., есть не определ. цель, а лишь абстрактное стремление, при к-ром результат и вся совокупность последствий деятельности могут оказаться чем-то совершенно неожиданным и непостижимым. В этой связи необходимо достаточно четко различать в С. то содержание, к-рое соотносится с целью, т.е. С. определения цели, и то реальное содержание, к-рое включается в акт человеч. деятельности и является С. реализации. Именно из-за отсутствия такого различения нередко на деле реализуются совсем не те цели, к к-рым стремились. По мнению Гегеля, так происходит потому, что С. принимается за всего лишь механич. объект, подведенный под определение цели, а собственное (вне цели и целеполагания) бытие этого предмета остается где-то "по ту сторону" его телеологич. определения. В действительности же "...цель сама по себе есть безжизненное всеобщее...", "...голый результат есть труп...", и "суть дела исчерпывается не своей целью, а своим осуществлением" (Соч., т. 4, М., 1959, с. 1–2). Как показывает Гегель, С. обладает существ. преимуществом перед целью – "...всеобщностью наличного бытия...", к-рого лишена "...субъективная единичность цели..." (там же, т. 6, М., 1939, с. 202). Поэтому С. есть нечто "более высокое", чем "цели конечной целесообразности", и "плуг почтеннее", чем те цели, достижению к-рых служит его применение. "В своих орудиях человек обладает властью над внешней природой, хотя по своим целям он скорее подчинен ей" (там же, с. 205). Гегелю, т.о., удалось показать взаимную необходимость в отношении цели и С. ее определения. Этим, однако, решается только часть проблемы. Еще более важно проследить взаимную необходимость в отношении С. реализации, цели и результата деятельности. Результат должен быть понят как продукт и функция деятельности, в конечном счете – как функция С. реализации. Именно поэтому тезис "цель оправдывает С.", этич. порочность к-рого была показана Кантом, а логическая – Гегелем, оказывается реально несостоятельным. Если результат деятельности человека есть функция С., то применение "не благих", "не гуманных" С., к-рое оправдывается стремлением к "благой цели" и "идеалу", может означать лишь попытку спрятать под неопределенностью их содержания отличную от них действит. цель. К идеалу, к общей цели может приблизить лишь такая частная деятельность, к-рая всякий раз в нек-ром особенном воплощает всеобщность содержания этого идеала. Только в этом случае С. не нуждается в оправдании, в соотнесении с сущностями, лежащими за пределами его собств. содержания. Там же, где частная деятельность и общая цель не совпадают, где С. нуждаются в оправдании, там имеет место такая особенная цель, к-рая может быть соотнесена с идеалом лишь формально, а С. обособляются, превращаются в независимые от цели сущности, в самоцель (см. К. Маркс, К критике гегелевской философии права, в кн.: Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 1, с. 219–368). Процесс обособления С., превращение его в самоцель, в ранних его формах подмеченный Руссо и Гегелем, а в более развитый период проанализированный Марксом, приобрел особенно резкий характер на рубеже 19–20 вв., когда мир человеч. действительности стал превращаться во все более развитый и могуществ. мир С., к-рый живет по своим особым законам и все более подчиняет им цели человека. В попытках понять этот процесс мн. мыслители поставили под сомнение всю европ. научно-технич. культуру. Они указывали, что научно-технич. развитие и вообще мир С., как таковые, лишены гуманистич. оснований и нравств. критериев. Многие из критиков новейшей научно-технич. магии усматривали выход из этого тупика в возвращении вспять к простоте и ясности прошлого, к идеалам народности и нецерк. христианства (Толстой), народности и православия (Достоевский) и т.д. По сути дела к этому сводилась и выдвинутая Гуссерлем идея постоянной "реактивации" первичных интенций и целей человеч. жизни, постоянного возвращения к ее истокам, с тем чтобы на этом пути восстановить утерянную иерархию целей и С. Однако надо иметь в виду, что совр. мир уже не мог бы существовать одними непосредств. целями и в одних определениях настоящего, т.е. по существу вне врем. измерений. Человек выносит свои цели все дальше вперед и, работая на будущее, определяет свое настоящее. Поэтому проблема состоит не в возрождении уже потерявших свою силу целей, а в выяснении актуальной, специфической для данного уровня социально-историч. развития иерархии целеполагания. Для совр. эпохи важнейший аспект проблемы С. заключается в том, что разум человека, изыскивая хитрые и могущественные С., часто забывает, что в результате включения предмета в человеч. деятельность создается своеобразная "вторая природа", принципиально новый вид необходимости. Предмет изымается из его природной связи и включается в сверхприродную связь человеч. бытия. Связь причин и действий трансформируется здесь в телеологич. связь целей, С. и результатов, необходимость природы – в свободу, а то и в произвол человеч. деятельности. Структура естеств. бытия удваивается в структуре человеч. деятельности, иногда совмещаясь с ней, а иногда сталкиваясь. Т.о., включение предмета в связь человеч. деятельности не только пробуждает дремлющие в нем силы, но и порождает новые. Незнание размеров и могущества первых и особенно вторых может приводить и нередко действительно приводит к конфликту внутр. необходимости деятельности с внешней необходимостью, т.е. к конфликту структуры деятельности и структуры бытия. Лит. см. при ст. Цель. Н. Трубников. Москва.