ДЕКАЛОГ

или Десятисловие - один из древнейших фрагментов Торы (закона иудеев), названный так по числу кратких заповедей (Исх. 20:1—17). Предположительно датируется 8 в. до н.э. (близок к Ос. 4:2), окончательно сформировался в период вавилонского плена евреев (586—538 до н.э.). Не исключена вероятность и гораздо более древнего происхождения — Д. связан с традицией ближневосточных кодексов. Две заповеди (соблюдение субботы и почитание родителей), возможно, возникли раньше отрицательных заповедей и не сразу приобрели положительный вид (ср.: Исх. 21:17; Втор. 27:16). Текстологически Д. предшествует Книге Завета (Исх. 20:22—23:33), повторяется с небольшими изменениями во Втор. 5:6—21. Лев. 19 также содержит близкие Д. заповеди. Заповеди Д. предъявлены не как идеальное требование, а непосредственное выражение жизни — откровение: в них Бог открывает себя живому не как потусторонне-мистическое существо — верховная санкция заповедей, а в самых конкретных действиях, к-рым следуют и внимают; благодеяния Бога (ср.: Исх. 20:2, 5-6, 11) продолжаются делами живых. Только в таком взаимоподдерживающем усилии осуществляется жизнь. Поэтому заповеди не нуждаются в обосновании, в непременно категорической форме — они насыщены повествовательными подробностями (ср.: Исх. 20:5—7, 8—10 и ел.) и в конце концов переходят в рассказ (категорический Д. — в казусы Книги Завета), но и тогда являются повелительными. Они даны как фактическая, как бы природная закономерность — жизнь не происходит помимо заповедей, их нарушение прекращает жизнь: жизнь заповедальна, заповеди — жизненны. Слово и жизнь вплетаются друг в друга (см. Нагорная проповедь). «Я Господь» - эти слова в начале Д. направляют не к особому, отличному от содержания Д. чисто метафизическому основанию, а к практически ориентирующему на жизнь примеру. Заповеди для иудея самодостаточны и апофатичны: отрицая частные случаи, они говорят о Боге, и Бог присутствует в них. Каждое утверждение Торы повелевает, а повеление разворачивает образцы жизни. Как и вся Тора, Д. тавтологичен: везде одна направленность, один путь, одно изречение — о Боге. Весь человек во всем физическом естестве, а не только в особых усилиях и намерениях, увлечен этим движением, а вместе с ним движется и все живое и даже весь мир. Д. говорит каждому и всему народу, его действие распространяется на людей и, казалось бы, на неживые вещи и на животных. Человек живет лишь потому, что исполняет заповеди; они составляют его бытие — жизнь, в к-рой существование и усилие сливаются друг с другом. Направленность заповедей на подражание Богу, их слияние с жизнью обеспечивают действенность этики; заповеди неотступны от человека, их исполнение продляет дни, доставляет здоровье, силы, богатство; неисполнение влечет гибель, разрушение достояния. Жизнь или смерть не переданы как награда или наказание за исполнение или нарушение заповедей, а составляют саму практику их осуществления. Возможность внеэтического исполнения заповедей исключена — то, что современному человеку кажется примером легальной, ритуальной и т.п. практик, тогда являлось неизбежной как бы смертью. Даже те заповеди, к-рые в контексте Библии как будто не обнаруживают для современного человека явного этического смысла, а принадлежат к числу ритуальных или правовых (напр., запреты идолослужения и воровства), тогда не были таковыми. Запрет идолослужения ориентирует заповеди Д. на подражание Богу — на единственно абсолютно-всеобщую норму — вне этого запрета этическое действие Д. было невозможно. А т.к. эта заповедь имеет в виду подражание, то она и не была предъявлена как современное ритуальное требование. Запрет воровства означал ненанесение субъективно-личностного вреда вещам и людям, а не защиту прав собственника. Дети, вещи, рабы, животные — все достояние древнего человека не принадлежало ему как имущество, а являлось ему как субъективно с ним соучаствующее; вне этого достояния жизнь человека была невозможна. Такой же смысл имеет заповедь «не пожелай»; она запрещает такое желание, к-рое затрагивает в человеке внутренне-интимную сферу жизни, заданную, так сказать, объективно — в вещах и других людях, а вовсе не имеет в виду собственность или положение человека как «владельца собственности». И обращается эта заповедь к желанию не как к психологическому побуждению, отличному от вызванного им действия, а к желанию, выраженному в поступке: запрет «не пожелай» тождествен запрету «не сделай». Человеческое намерение, поступки и природа - весь мир - образуют сплошную действительность — живое, подчиненное регулирующему воздействию заповеди. Заповеди Д. (и вообще Тора) воплощают завет Бога со всем живущим (ср. Быт. 9:9 и ел.), существуют в единстве со всеми уставами, через посредство к-рых Бог правит миром (ср. Иер. 31:35—36), — одно бесконечно распространяемое повеление. Поэтому Д. нисколько не противополагает человека природе, хотя имеет в виду этическое действие, но направляет мир к Богу. Заповедь почитания родителей была связана с отеческим отношением Бога к народу (Втор. 21:18-21; 27:16) и предъявлена как обоюдное выражение любви отцов и детей. Заповедь субботы, напоминая о труде и отдыхе Бога на седьмой день творения, распространяла этот пример на людей и животных. Запреты прелюбодеяния, лжесвидетельства также опирались на почерпнутые из традиции примеры категорического неприятия таких действий Богом. Запрет убийства, возможно, ограничивал обычай кровной мести, остающейся прерогативой Бога (ср. Быт. 9:5) - то, что живет, не уходит из-под опеки Создателя. Структура Д. воспроизводит порядок жизни — отношение Бога к человеку (всему живому), такой же порядок присутствует и в двух главных заповедях Христа — любить Бога и ближнего. Заповеди Д. предъявлялись иудеям цельно, как абсолютные. Все заповеди (и ритуальные тоже) обнаруживают этический смысл: они абсолютно-всеобщи, автономны, повелительны. Лит.: Шифман И. Ветхий Завет и его мир. М.: Политиздат, 1987; RadG. von. Old Testament Theology [V. I]. London: SCM Press Ltd, 1975; Decalogue; The 613 Commandments// Encyclopaedia Judaica / Eds. C.Roth, G.Wigoder. V. 5. Jerusalem: Keter Publishing House, 1974. И. В. Кирсберг