АЛХИМИЯ

АЛХИМИЯ (позднелат. alchymia; возможно, от греч. chymeia — искусство выплавки металлов (chyma — жидкость, литье) или от греч. Chemia — название Древнего Египта; от древнеегипетского «хаме» — черный, страна черной земли; частица «ал-» арабского происхождения и приставлена к «химии» в 12 в.) — наряду с другими тайными науками (астрологией и каббалой) — явление культуры, на протяжении более 1,5 тысяч лет сопутствовавшее различным эпохам (эллинизм, европейское Средневековье, Возрождение). А. существовала еще в составе древних восточных культур: в Ассиро-Вавилонском царстве, доисламской Персии, Арабском халифате, а в Китае, Индии и Японии — во времена становления там буддизма. Но наибольшее распространение она получила в средневековой Европе.         Основателем А. считается Гермес Трисмегист («трижды величайший»), автор «Изумрудной скрижали», представляющей «общедоступную» версию А., ориентированную на естественный мир земного и небесного уровней. Гермес алхимический (или герметический, потому что именно А., вкупе с астрологией и каббалой, составили корпус герметических наук Средневековья (см. герметизм), называемый также герметической философией) и есть, согласно преданию, первый автор алхимического сочинительства. Но можно проследить оккультную судьбу Гермеса как Тота (одного из богов египетского пантеона). Атрибуты египетского пантеона в алхимическом символотворчестве были перенесены на Олимп. И здесь уже действуют боги-олимпийцы или их римские дублеры: Аполлон — золото, Диана или Геката — серебро, Бахус — материя земли (первоматерия алхимиков). Гермес-Тот — синоним Уробороса (драконоподобного змея), свидетельствующего циклическую сущность мира и знания о нем.         «Изумрудная скрижаль» представляет греко-египетский опыт Александрийской алхимии. Впервые латинская версия «Изумрудной скрижали» опубликована в своде «Алхимия» (Нюрнберг, 1541). Мифологические роли Гермеса соотносимы с А. в ее совершенствующем пафосе метаморфоз в мире металлов, их больной телесности. Вместе с тем в «Изумрудной скрижали» строится картина мира, в которой как бы одолевается между разрыв землей и небом, плотью и духом. Адепт заново творит космос, усматривая его в микрокосмосе употребленных в дело вещей, божественно причастных Единому, которое может сжиматься до бесформенного Ничто, но и подыматься до безграничного, тоже бесформенного Всего, отливаясь в формулу «Все есть одно» — и наоборот. Так в оперировании над земными вещами кроется деяние вселенского свойства: в мире колб, реторт, тиглей и печей — мир вселенский. Этот мир — огромный божественный сосуд, в котором созидается космос алхимика. Потому и требования к вещам земного мира иные: вещи эти могут быть декоративными, но непременно — до видимости полной тождественности — похожими на вещи действительные. Вместе с тем дух-Солнце актуализирован в материи — Луне. И поэтому герметическая духовность еще слишком материальна. И в этом смысле тоже декоративна. Итак: герметический текст как мироздание, или мироздание как священный текст? Скорее, первое.         «То, что внизу, подобно тому, что вверху». Беспорядочно смешанные низ и верх, плоть и дух, земля и небо, выводимые, однако, из недр «божественной единицы», здесь не разведены. Поляризация лишь угадывается. Универсум является сплошным, ибо земное и небесное равноправны. Алхимический космос — живой. И каждый его фрагмент — тоже живой. Он и часть организма, и самостоятельный организм. Мир «Изумрудной скрижали» — это организм с заданной наперед «биологической» судьбой, мифологически вечной, астрологически предопределенной. Отсюда исцеление больного металла, преображение живого, но и — «механическое» смешение духа и тела. Луна — серебро. Но и просто Луна. Предмет и его символическое иносказание. Смешение вещи и слова о ней. А. как особую практику связывают с попытками получить совершенный металл из металлов несовершенных, т. е. с идеей трансмутации (превращения) металлов с помощью гипотетического вещества — «философского камня». Сами алхимики называли свою деятельность scientia immutabilis — «наукой неизменной».         Первый этап А. (2—6 вв.) связан с деятельностью Александрийской академии (2—4 вв.) — временем становления А. в составе позднеэллинистической герметической философии под влиянием учения персов-огнепоклонников, неопифагорейских и неоплатонических умозрений эллинизированного Египта, предхристианских и раннехристианских философских систем. Александрийская А. занимает срединное положение между ремесленной практикой, направленной на имитацию благородных металлов (золота — хризопея и серебра — аргиропея), и оккультным теоретизированием. Алхимик оперирует с веществом и одновременно размышляет над его природой. Оснащение лаборатории алхимика и мастерской ремесленника (металлодельца, стеклодела, красильщика, изготовителя ядовитых лекарственных настоев) в основном совпадает: аппараты, приборы, посуда, вещества. Совпадает и характер деятельности: открытие, наблюдение и описание веществ и их взаимодействий, препаративные процедуры и технологические операции. Но у алхимика иная цель: не утилитарная, а глобальная, направленная на построение особой Вселенной, собственной картины мира, представленной в А. в специфических образах-понятиях (философский камень, целительные панацеи, алкагест — универсальный растворитель, гомункул — искусственный человек). Он осуществляет единение микро- и макрокосмоса, соотнося природное и духовное, вселенское и человеческое на пути к знанию. Алхимик теоретически осмысливает химическое ремесло и под воздействием этого ремесла как бы приспосабливает к делу собственное теоретизирование. Он формулирует направления своей деятельности так: в материальном мире — трансмутация несовершенных металлов в совершенные; в человеческом мире — личное совершенствование; созерцание Бога и приобщение к нему через его слово — в мире неземном. А., следовательно, одновременно представляла два рода деятельности — «аурификцию» (золотоподобные имитации) и «аурифакцию» (мировоззренческую доктрину).         На втором этапе (12—14 вв.) А. вступает во взаимоотношения с культурой европейского Средневековья, пребывая между практической химией и «естественной философией», основанной на христианизированном учении Аристотеля о материальном мире. Мир веществ, согласно этому учению, состоит из сочетаний четырех начал-стихий — земли, воды, воздуха, огня, — обладающих соответствующими свойствами-качествами: сухостью, влажностью, холодом, теплом. В результате А. рационализируется, приобретая черты практической химии, с одной стороны, и деятельности, направленной на познание вещества, — с другой. Мысль о всеобщей превращаемости вещества, из которой следует возможность трансмутации металлов, коренится в аристотелевой идее первичной материи как совокупности всех свойств-качеств и начал-стихий. В аристотелевых началах-стихиях-принципах алхимик видит и то, что видел Аристотель, но и нечто иное — вещественное, обнаруживаемое органами чувств и преобразуемое с помощью соответствующих лабораторных приемов. Аристотелева вода, напр., у алхимиков — знак холодного и влажного, но и та вода, которую можно пить, и aquafortis (азотная кислота), и aruaregis (царская водка). Аристотелевы начала-стихии обретают вещественный характер, выстраиваясь в триаду алхимических начал-принципов и вместе с тем веществ: ртуть, серу, соль. Принцип и вещество вместе: «Возьми, сын мой, три унции серы и пять унций злости...». Это примета особого, отличного от нынешнего, мышления. Мысль алхимика движется от изучения функциональной зависимости свойство—свойство (блеск золота, напр., зависит, в числе прочего, от огненности серы) к изучению принципиально иной зависимости: состав—свойство. При этом антиатомистические представления имеют тенденцию через понятия «квинтэссенция» (скрытая сущность тела) и «биологическая» индивидуация (тело — живой организм) стать физико-химической атомистикой новой науки. Таким образом, атомизм — в некотором роде логическое будущее А.         Учение об алхимических началах-принципах противостоит двум основным направлениям средневекового природознания (13 в.): созерцательному опыту Оксфордской школы ( Р. Бэкон, Роберт Гроссетест) и схоластике Альберта Великого—Фомы Аквинского. Но в этом противостоянии оно как бы примиряет средневековые номинализм (имя-идея вещи — лишь конструкция ума) и реализм (имя-идея вещи так же реальна, как и сама вещь) и тем самым «предвосхищает» метод науки Нового времени, оперирующей с реальными веществами, но осмысляемыми с помощью соответствующих понятий. В этом и состоит главный урок, преподанный А. научной химии как науке Нового времени. Учение об алхимических субстанции и акциденции (сущность всех металлов едина, различны их преходящие формы) обусловливает «врачующий» характер препаративной деятельности алхимиков, совершенствующих металл — освобождающих его от порчи. Эта установка находится в соответствии со следующими устремлениями алхимической мысли: разрушение видимых форм вещества, физическое и физико-химическое воздействие на вещество, посредством чего алхимик выявляет сокровенную сущность — квинтэссенцию, форму форм, лишенную каких-либо свойств, кроме идеального совершенства (физикализация А.); одухотворенная предметность (зооморфные, антропоморфные, анимистические представления о веществе, «исцеление» вещества с помощью «медикамента» — «философского камня»). Это биологизация А., ведущая к формированию идеи химической индивидуальности. Во взаимодействии этих устремлений можно усмотреть предвосхищение современной химии, мечущейся между всемогущей физикой и всеобещающей биологией.         Деятельность алхимиков к концу второго этапа складывается из трех составляющих: 1) ритуально-магический опыт, в котором препаративные процедуры сопровождаются соответствующими заклинательными формулами, выражаемыми особым символическим языком (мир веществ — мир их символических заменителей, причем последний истиннее первого, ибо священнодействен, исполнен высшего смысла: с одной стороны, дело это делает рука, с другой — деяние это творит десница); 2) набор лабораторных приемов, направленных на недостижимый, как теперь ясно, результат; 3) синтетическое искусство, с помощью которого изготавливают конкретную вещь. Так в рамках А. воспроизводится особый тип познавательно-практической деятельности, непосредственно предшествовавший химии Нового времени. Но реальный путь от А. к химии оказался трудным. Потребовалось длительное взаимодействие трех направлений средневекового природознания (схоластического теоретизирования, ремесленного опыта и А.), прежде чем experientia как опытность, знание и experimentum как проба, опыт, встретившись, привели к научному эксперименту. Именно в силу обретения А. собственно теоретического взгляда на свой предмет главные практические вклады А. приходятся на 8—12 вв. в арабском мире (Джабир, или Ребер; Абу-ар-Рази, Ибн Сина, или Авиценна) и на 12—14 вв. в Европе (Р. Бэкон, Бонавентура, Луллий, Альберт Великий, Фламель). На этом этапе и позже получены серная, соляная, азотная кислоты, винный спирт, эфир, берлинская лазурь. Создано разнообразное оснащение мастерской-лаборатории — стаканы, колбы, фиалы, чаши, стеклянные блюда для кристаллизации, кувшины, щипцы, воронки, ступки, песчаная и водяная бани, волосяные и полотняные бани, печи. Разработаны операции с различными веществами — дистилляция, возгонка, растворение, осаждение, измельчение, прокаливание до постоянного веса. Расширен ассортимент веществ, используемых в лабораторной практике: нашатырь, сулема, селитра, бура, оксиды и соли металлов, сульфиды мышьяка, сурьмы. Разработаны классификации веществ. Впервые описано взаимодействие кислоты и щелочи. Открыты сурьма, цинк, висмут, фосфор. Изобретены порох, фарфор. Бонавентура установил факт растворения серебра и золота в царской водке. В трактате Р. Бэкона «Зеркало алхимии» можно усмотреть неосознанное приближение к правилам стехиометрических соотношений и принципа постоянства состава. Ему же принадлежит систематизированное описание свойств семи известных тогда металлов. Но успехи прикладного свойства А. должна разделить с химическим ремеслом.         Во многом сходна с европейской А. арабского мира (Ближний Восток и страны Магриба). Это сходство не случайно, если принять точку зрения М. Бертло о проникновении А. в Европу через арабов. Практическая химия шла путем эмпирического поиска, лишь оттеняя особую природу А.         Третий этап А. (15—17 вв.) связан с кризисом европейского средневекового мышления и отмечен новым расцветом оккультных увлечений, характерных для ренессансного неоплатонизма (Филалет, Тревизан). Однако и на этом этапе заметны вклады А. в корпус химических знаний. Развивается лекарственно-медицинская А. (иатрохимия, или ятрохимия: от греч. iatros — врач) (Парацельс, Либавий, Сильвий, Ван-Гельмонт). В рамках А. ощутимы успехи в области технико-практических и лабораторно-препаративных разработок собственно химического свойства ( Василий Валентин, Палисси, Бирингуччо, Глаубер). В эпоху Просвещения (18 в.) А. воспринималась современниками уже как фарс.         Таким образом, в ходе исторических взаимодействий с умозрительным природознанием и химическим ремеслом А. трансформируется в научную химию, а химическое ремесло и умозрительное природознание под влиянием А. тоже взаимоизменились, став, соответственно, химической технологией и опытно-индуктивной наукой 17 в. В составе же европейской средневековой культуры А. можно рассматривать как синкретическую полифункциональную паракультурную составляющую этой культуры, ее пародийную изнанку, «выбалтывающую» скрытые смыслы официального Средневековья, взаимодействуя с ним и тем самым трансформируя его, суля возрожденческое обновление на пути к культуре (и науке) Нового времени.         Кроме того, следует учесть психолого-архетипическую проекцию А., в которой вызревали архетипы-мифологемы, могущие быть понятыми как «элементарные частицы» мышления (К. Юнг). Существен и Марксов анализ золота (в том числе алхимического) в «Капитале». Такие прочтения правомочны, хотя и ограничены, потому что воспроизводят лишь одну проекцию А., вспыхивающую на экране современного сознания. Причем каждая проекция думает про себя, что она — вся А. целиком, а не ее упрощенный чертеж. Иное дело алхимический миф в художественном сознании нового и новейшего времени (В. Гюго, Г. Маркеса, Т. Манна, М. Юрсенар, У Эко, П. Коэльо и др.). Здесь видны уже не просто внешние подобия, а глубинные взаимодействия культур. Все это знаменует конец алхимического мифа как органического переплетения языческих снов и христианской яви.         «Тайные науки» (А. прежде всего) сопровождают науки «светлого» мира, пребывая с ними не только в виду друг у друга, но и во взаимодействиях. «Оккультный» (и алхимический) аккомпанемент человеческих умений задает особые ритмы в истории культуры, окрашивает в особые тона научную картину мира на разных этапах исторического развития, но участвуя при этом лишь в периферийных ее сюжетах. А. — не столько явление культуры, сколько паракультуры. В явлениях «пара» сочетаются достоверность и мифологическая утопия, реализуемая в чаяниях. Для алхимиков в эпоху поздней античности на основе религиозного синкретизма эллинистического толка (1—4 вв.) эти чаяния с глобальными притязаниями выражались в духе астролого-алхимической герметики с ее «всесилием» учения о «соответствиях», о всеобщих таинственных связях всех частей Вселенной («Изумрудная скрижаль»). «Официальная» культура Средневековья таких притязаний была лишена. В эпоху утверждения христианства А. вытесняется на периферию Средневековья. Вместе с тем в периферийных явлениях, таких как А., можно выявить скрытые смыслы традиционной культуры, «выболтанные» в парафеноменах. А. как паракультурное дело в составе средневековой культуры обладает свойством быть в ней и одновременно не быть, являя синхроннодиахронный образ; помня о своем языческом прошлом, как бы зовя в секуляризированное будущее, сполна свидетельствуя о своем средневековом настоящем. В поликультурном тайновидческом многоголосии — обещание выйти за пределы данной культуры в иное культурное пространство, постичь пути коренных исторических преобразований минувших культур. В результате — почти совпадение алхимической мысли с Возрождением в его преодолении схоластики на пути к теоретико-экспериментальному природознанию. Эвристические возможности, выявленные в результате анализа «темных речей» алхимического Средневековья, могли бы оказаться полезными и при изучении иных культурно-исторических сообществ, представленных в собственных парафеноменах — на межкультурном пограничье.         Итак, А. — паракультурное явление по отношению к магистральной культуре; рационально-сенсуалистический опыт магистральной культуры, нацеленный на эмпирию. При этом А. — неофициальный «декаданс» официальной культуры. А. запечатлевает и детство, и дряхлость «материнской» культуры, выступает постоянным ее критиком самим фактом своего существования. А. — и начало, и конец официальной культуры, ее рождение и вырождение. А. как пародия на «официальную» духовность и сама эта духовность живут в единой культуре, ведут напряженный взаимопреобразующий диалог. А. — «кривозеркальный» образ традиционной культуры. Но сама традиционная культура, глядясь в кривое алхимическое зеркало, подправляет свой образ. В результате и то и другое становятся взаимно иными, свидетельствуя о Новом времени, о новой культуре, о новой науке. А. оказывается на перекрестке культур, обещая не только ренессансное обновление, но и инновации 17—18 вв. В эти века А. частично уходит в социальные сферы, суля всечеловеческое благоденствие. А. социализируется в светских оккультных сообществах со своими утопическими проектами (Розенкрейцеры, «Город Солнца» Т. Кампанеллы, «Новая Атлантида» Ф. Бэкона, космологическая система Р. Фладда, масонство, алхимические штудии И. Ньютона). Вместе с тем А. как особый тип мышления языческо-христианской природы в Новое время становится образом культуры, существенно необходимым в полифонии культур новейших времен.         В.Л. Рабинович         Лит.: Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада. Киев—М., 1998; Рабинович В.Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979; Он же. Образ мира в зеркале алхимии: От стихий и атомов древних до элементов Бойля. М., 1981; Jung C.G. Psychologie und Alchemie. Zurich, 1944; Read J. Through alchemy to chemistry. N. Y., 1963; Thorndike L. A history of magic and experimental science.V. 1 — 8. N. Y. , 1923—1958.