7(19).11. 1867-1934) - религиозный философ и богослов. Учился в Московской духовной академии, с 1902 г. - проф. академии по кафедре нравственного богословия. В предреволюционные годы Т. считался признанным авторитетом "в обосновании путей преодоления влияния социализма". Он отрицал не только атеистический, но и христианский социализм, не имеющий, по его мнению, точки опоры в откровении, "поскольку Евангелие не затрагивает ни экономического строя общества, ни внешнего образа человеческой жизни". После революции Т. преподавал философию и политическую экономию в различных вузах страны. Большое значение для становления гносеологических воззрений Т. имели труды неокантианцев, особенно Г. Риккерта. Используя его учение о методах познания, Т. пытается провести научное разделение богословских дисциплин, выделяя два уровня: низший - догматическое богословие и высший - христианскую философию. В основе догматического богословия лежит метод генерализации, или "объективный метод". Сами догмы, по Т., выступают лишь как верования, источником к-рых является мистический опыт верующего, фиксируемые и возведенные на ступень общеобязательности церковью. Выявление обязательных аспектов возможно при помощи разума, поэтому рационализм - необходимый атрибут догматического богословия. Однако разум, по Т., способен лишь "внешне описать" догматы, сами религиозные истины ему недоступны. Догматы же хотя и играют определенную роль в церковной жизни, но они "не самое важное в христианстве", действительной основой он считал индивидуальный духовный опыт. Подлинным методом познания, методом индивидуализации, или "субъективным", обладает, по его мнению, христианская философия, как высший уровень богословия. Учение о субъективном методе складывалось у Т. под влиянием А. Бергсона и Н. О. Лосского. Вслед за ними он считает высшей формой познания интуицию. Между мистической интуицией и религиозной верой существует диалектическая связь, поскольку последняя является необходимым условием появления мистического "дара". Основой христианской философии, по Т., должно быть Слово Божие, из к-рого с помощью субъективного метода извлекается мистическое содержание христианского учения. Однако Т. считал, что одной христианской философии недостаточно для построения универсальной богословской системы, необходима еще и "философия жизни", позволяющая разграничить социальное и религиозное в историческом процессе, т. к. ее предметом являются общечеловеческие нормы жизни и субъективно духовная реальность. Если первая означает вертикальную (религиозную) сферу человеческой жизни, основой к-рой являются взаимоотношения личности и Бога, то вторая - горизонтальную (социально-природную), строящуюся не на религиозных догмах, а исходя из норм общечеловеческой морали и культуры, хотя на формирование сознания личности большое влияние оказывает религиозное воспитание. Вместе с тем Т. отрицает возможность создания чисто христианской цивилизации, государства, семьи. Дурным примером попыток христианизировать об-во являлась, по Т., деятельность рус. православия, подменившего религию "символом богослужебной обрядности". "Философия жизни", считает он, позволяет избежать этих ошибок, ибо она не претендует на решение социальных проблем, а лишь возвращает верующего, обладающего "полнотою духовного содержания", к мирской жизни. Концепция Т. предвосхитила ряд положений рус. экзистенциализма. Совр. богословие в целом не приняло идей, принижающих церковное начало, но все же отмечает его вклад в "преодоление схоластических влияний в русском богословии".
ТАРЕЕВ Михаил Михайлович
ТАРЕЕВ Михаил Михайлович
Источник: Русская философия: словарь
ТАРЕЕВ, Михаил Михайлович
7 ноября 1866 — июнь 1934) — русский религиозный философ и богослов. Профессор Московской духовной академии (190218); в 191827 гг. преподавал философию и политическую экономию в Ярославском юридическом институте (б. Демидовский лицей). Загорской военноэлектротехнической Академии н др. Религиозная философия Т. по своему характеру соотносима с теологией раннего протестантизма, со стилем мысли инициаторов Реформации. Как и последние, Т. резко критически относится к тому синтезу христианства с мирскими элементами жизни и идеалистической философской спекуляцией, который был впервые выработан в Средние века и затем удержан в универсализме католического типа. С точки зрения Т., «христианское государство», «христианская семья», «христианская культура» суть в корне ложные идеи, попытка реализовать которые приводит к извращению религиозных принципов их недолжной материализацией: взаимное приспособление «естественного» к «духовному» рисуется Т. как картина насилия и лжи на практике, абстрактного примиренчества в теории. Это делает Т. противником универсалистских утопий теократии в духе Вл. Соловьева. Идеал Т. — «христианская свобода», в рамках которой мирское и религиозное взаимно отделены друг от друга, соприкасаясь лишь в «глубине человеческой души» (см. «Основы христианства», т. 4, Сергиев Посад, 1908, с. 406407). Развивая эту мысль, Т. подчас приходит к утверждениям, парадоксальным для конфессионального мыслителя («Если бы удалось внушить Евангелие комунибудь с детства, с первых дней сознания воспитать его в истинном христианстве, то ведь это вырос бы жалкий уродец, никому и ни иачто не годный...», — там же, с. 128). В своей защите прав естественной жизни перед лицом религии Т. иногда приближается к Розанову, однако решительно отвергает его требование религиозного освящения семьи; по мнению Т., стихию семьи и пола (как и стихию государственности) необходимо всецело освободить от «культа» и предоставить «культуре». Восставая против традиционного «аскетикоснмволического» примирения религии и жизни, Т. не снимает проблему высшего единства, но предоставляет ее чисто жизненному решению, для которого не может быть какого-либо априорного теоретического рецепта. Трагизм и достоинство положения христианина в современном мире состоит, по Т., в том, что он принимает на себя полную ответственность за обе исторически разошедшиеся в своих путях традиции — церковнорелнпюзную и секулярнокультурную — и, не утешая себя их фальшивым примирением, стремится на свой страх и риск соединить оба начала в личностном действии. При этом в обоих случаях — как естественной, так и духовной жизни — дело идет о «жизни», т. е. не о теории, а о практике, не об истине, а о действительности, не о разуме, а о страсти. Мышление, которое отваживается соединить оба начала через возможно более четкое их противопоставление, должно смотреть на жизнь не извне, а изнутри. Т. подчеркнуто избегает традиционных форм рационалистической идеалистической спекуляции и с холодной лояльностью относится к ортодоксальному догматическому богословию. «Между евангельским образом Христа и нашими понятиями стоит апостольскопатристическое догматическое учение, которое заслоняет от нас простоту евангельской истины...» (там же, т. 1, Сергиев Посад, 1908, с. 7). Т. стремится подойти к содержанию христианства не через платоническую спекуляцию (как Соловьев и особенно Флоренский), но через «человеческиисторическую» реальность, понимая «историю» как единократное «свершение» — в смысле близком к выработанной впоследствии диалектической теологией категории «Geschichte». В целом самобытная и чуждая философских притязаний мысль Т. предвосхитила целый ряд тенденций философии жизни, религиозного экзистенциализма и диалектической теологии.
Источник: София-Логос. Словарь
ТАРЕЕВ Михаил Михайлович
7 (19) ноября 1867, с. Козловские Выселки Михайловского у. Рязанской губ. — между 20 мая и 4 июня 1934, Москва] — русский религиозный философ, богослов. Учился в Рязанской духовной семинарии и Московской духовной академии, после окончания которой преподавал в Псковской и Рижской семинариях. С 1902 доцент, с 1905 профессор Московской духовной академии по кафедре нравственного богословия. В 1918—27 преподавал в Загорской военно-электротехнической академии и Педагогическом техникуме. Основные понятия философии Тареева — «религиозное искушение», понимаемое как искушение мысли жизненными противоречиями, несоответствие между идеалом человека и его практической ограниченностью, и понятие кенозиса, трактуемого как закон богочеловечества, по которому божественная слава соединяется не с человеческой славой, а с человеческим уничижением. «Мирская жизнь не дает в себе места для святости... святость не влияет на мирскую жизнь, не нисходит до нее, не воплощается в ее явлениях и формах» (Цель и смысл жизни.— В кн.: Смысл жизни. Сокровищница русской религиозно-философской мысли. М., 1994, с. 130). Различая «жизнь душевную» и «жизнь духовную», «человека внешнего» и «человека внутреннего», Тареев приходит к необходимости отказа от мирского бытия, необходимости юродства, иночества (иной-инок). Истинный смысл такого смирения — «в сознании человеком своего материального ничтожества в отношении к идеалу безусловного совершенства (т. е. ко Христу — А. Р.); но оно становится чувством надлежащей силы, лишь становясь смирением человека в отношении к другим людям» (там же, с. 202). Совмещение в человеке-христианине благодатной и природной сфер жизни является указанием на параллельное существование природно-исторического и божественного бытия. Во Христе, по мысли Тареева, раскрывается не смысл истории, а тайна духовной жизни и связанная с ней тайна подлинного человеческого существования. Вместе с тем указанный дуализм только подчеркивает остроту проблемы связи и соотношения Бога и твари. Если первоначальное отношение Церкви и мира Тареев определяет как «символическое освящение твари», не включающее в себя, однако, ее непосредственного преображения, то весь последующий исторический процесс может мыслиться именно как процесс кристаллизации, или «освобождения из мира» духовного христианства, уже свободного от образов и символики. Для Тареева характерно терминологическое различение, идущее еще от апостольского словоупотребления, между природой как «телом», космологической и биологической компонентой мироздания, и миром как государством, причем последовательность действия Церкви через благодать осуществляется трояким образом: в отличие от благодатного действия Св. Духа, направленного прежде всего на «природу», благодатное действие Церкви как тела Христова ориентировано на «наше тело» и «мир сей». При этом степень «соработничества» человека с благодатными силами минимальна на уровне «природы» («тварь» только «с надеждой ожидает откровения сынов Божиих и своей свободы от рабства тлению») (там же, с. 227) и существенно увеличивается на уровне «мира», когда возможны различные модели поведения. С одной стороны, «мир как область своего князя противодействует духовной жизни; от его действия христианин предохраняет себя постом и юродством», с другой — «этот же самый мир состоит из людей, которых христианин призван любить». Однако юродством и любовью отношения христианина к миру не исчерпываются, его призвание — «проявить духовную божественную жизнь в полноте естественной жизни» (с. 220, 230), т. е. осуществить соединение благодатного и тварного бытия. Центральная роль в таком соединении принадлежит не просто человеку, а христианину, т. е. человеку, который ко всему относится «по-божьему», в котором внутренний поворот от мира к Богу уже свершился. Христианство становится силой взаимодействия с миром — и противодействия миру; разграничение сфер «князя мира сего» и Церкви, антихриста и Христа и является для Тареева подлинным смыслом христианской истории.
Соч.: Основы христианства, т. 1—5. Сергиев Посад, 1908—10, Философия жизни. Сергиев Посад, 1916.
Лит.: Бродский А. И. Михаил Тареев. СПб , 1994, Зеньковский В. В. История русской философии, т. 2, ч. 1. Л., 1991; Флоровский Г. Пути русского богословия. К., 1991.
А. И. Резниченко
Соч.: Основы христианства, т. 1—5. Сергиев Посад, 1908—10, Философия жизни. Сергиев Посад, 1916.
Лит.: Бродский А. И. Михаил Тареев. СПб , 1994, Зеньковский В. В. История русской философии, т. 2, ч. 1. Л., 1991; Флоровский Г. Пути русского богословия. К., 1991.
А. И. Резниченко
Источник: Новая философская энциклопедия