собирательное название для ряда пороков, связанных с болезненным, способным противостоять различным моральным императивам пристрастием к имуществу (скупость, скаредность, алчность, корыстолюбие и пр.). Среди пороков, относящихся к приобретению и расходованию имущества, Аристотель особое внимание уделяет скупости. Скупость приписывается тем, кто больше, чем следует, хлопочет о своем имуществе. Есть две стороны скупости - недостаточность в даянии и излишество в приобретении. Если у порочного присутствует одна только первая сторона скупости, то его порок может быть квалифицирован как скаредность - гипертрофированная бережливость, обращенная на собственное потребление. Однако таких людей не тянет к чужому добру, и они часто морализаторски мотивируют свои действия желанием избегнуть постыдных поступков, связанных с бедностью. Вторая сторона порока определяется стремлением «брать откуда не следует и сколько не следует». Скупцом в этом смысле Аристотель считает того, кто занимается позорным ремеслом, «недостойным свободного» (содержатель публичных домов, ростовщик и т.д.). Парадоксально, но противопоставляемый скупцу мот, не заботящийся о нравственности приобретения, также проявляет вторую сторону скупости. От обыкновенной скупости Аристотель отделяет своекорыстие (корыстолюбие), к-рое является прямым выражением неправосудности. Своекорыстие сопряжено с неудержимым стремлением к тем благам, к-рые, по общему мнению, знаменуют успех жизни, в первую очередь — к материальному богатству. Действия, инспирированные своекорыстием, могут внешне дублировать проявления других пороков, но имеют совершенно иной генезис, не связанный с избытком конкретной страсти (напр., блуд из корысти и по распущенности, хвастовство из склонности и ради наживы, угодничество и подхалимство). Однако наделе разделить скупость во втором значении и своекорыстие практически невозможно. Сам Аристотель говорит в этом случае лишь о масштабе деяний, сравнивая тирана и вора в бане. Для восточнохристианской аскетической традиции все порочные помыслы, связанные с обладанием имуществом, объединялись в понятии сребролюбия, к-рое воспринималось не только как приобретение золота и серебра, но и как «приобретение чего бы то ни было такого, к чему привязана воля» (Исаак Сирин). Скупость как негативный момент пристрастия к имуществу также охватывалась понятием сребролюбия. Сребролюбец всецело отождествляет благо собственной личности с земными благами, растворяется в них. Полное или частичное лишение имущества отнимает у его жизни всякий смысл. Поэтому сребролюбие оказывается параллельно идолопоклонству, ведь грубо-эгоистическая цель здесь подменяет стремление к истинному духовному благу, удаляя душу от Бога.
С последним обстоятельством связано метафорическое описание сребролюбия как религиозного отступничества — поклонения «мамоне», «золотому тельцу». Одновременно восточная патристика прослеживает тесную прямую и обратную связь стяжательства с другими душевными и плотскими пороками.
В отличие от сластолюбия и сладострастия сребролюбие не имеет прямого естественного истока («природного начала», по Иоанну Кассиану), принадлежа всецело к области воли. Это делает страсть к приобретению принципиально ненасытимой. «Похотение» сребролюбца продолжается, «пока смерть не прекратит его бесполезного труда» (Нил Синайский). Однако привычное противопоставление сребролюбия и бедности, проводимое подчас восточными отцами церкви, не является строгим и категоричным: можно, будучи бедным, принадлежать к сребролюбцам «по сердцу и уму», а можно приобретать богатство «бесстрастно» (Максим Исповедник), т.е. для благих целей и без порабощения им воли. Через всю эпоху европейского средневековья проходит тенденция активного осуждения алчного приобретательства (Ж. — пятый грех в числе семи смертных), особенно если оно производится систематически и в денежной форме. Наиболее тяжелым считался венчавший пирамиду Ж. грех ростовщичества, поскольку оно воспринималось не просто как притеснение ближнего, но как торговля исключительным достоянием Бога — временем. Уменьшение тяжести обвинений против тех, для кого приобретение денежного богатства являлось профессией, связано с разработкой последователями Дунса Скота понятия «industria» (трудолюбие) и с проповедью Бернардино Сиенского и Антонина Флорентийского. Деятельность предпринимателя без дополнительной этической квалификации постепенно выводится из-под определения порочного пристрастия к богатству. Так, в известном диалоге П.Браччолини «Об алчности» страсть к приобретению именуется «совершенно естественной вещью», а обилие алчных — «опорой и основанием» общества. Этот переворот окончательно оформился в протестантской этике. Систематическое приращение капитала превратилось в ней в средство «снятия аффекта, порожденного религиозным страхом» перед предопределением. Оно стало рассматриваться как основной путь удостовериться в собственной избранности и как проявление особой «объективно-безличной» любви к ближнему (М.Вебер). Теперь порочной считалась лишь неаскетическая «инстинктивная жадность» — стремление к богатству, не предполагающее упорного труда и связанное с желанием получить наслаждение. «Не для утех плоти и грешных радостей, но для Бога, следует вам ... богатеть» (Р.Бакстер).
В результате, скупость в сферах даяния и потребления получает в хозяйственной этике протестантизма аскетическую санкцию и сдерживается лишь требованиями эффективности труда и производства. Для И.Канта пороки, связанные с приобретением и расходованием имущества, могут противоречить как долгу перед собой (скупость), так и обязанностям добродетели по отношению к другим (Ж. в собственном смысле этого слова). Ж. представляет собой «стремление умножать средства к жизни... за пределы истинных потребностей» «с целью употребления». Максима Ж. противостоит долгу благотворения и внутренне противоречива: если она станет «всеобщим дозволяющим законом», пресечется всякая взаимопомощь. Скупость рассматривается Кантом как «ограничение своего собственного потребления средств существования до предела, который находится ниже меры истинных потребностей». Если тенденции скупости и Ж. соединяются, и приобретательство сопровождается тягой к чистому обладанию, то порок получает имя скаредности. Л и т.: Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984; Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избр. работы. М: Прогресс, 1990. С. 61—273; Зарин СМ. Аскетизм по православно-христианскому учению. Эти ко-богослове кое исследование. М.: Православный паломник. 1996; Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Соч. в 6т. Т.4 (2). М.: Мысль, 1965; Bloomfield M.W. The Seven Deadly Sins: An Introduction of a Religious Concept with Special Reference to Medieval English Literature. Michigan: State College Press, 1952. А.
В Прокофьев
