внутренняя и внешняя история науки

ИСТОРИЯ НАУКИ «ВНУТРЕННЯЯ» И «ВНЕШНЯЯ» — различение, вытекающее из рассмотрения науки в двух главных аспектах: как особого вида интеллектуально-познавательной деятельности и как социального феномена. В первом из них историческое развитие науки предстает как последовательная смена научных идей, методов, теорий, имеющая определенную направленность и логику. Во втором — это история научных институтов, коллективов и сообществ, биографии ученых, описания и объяснения их действий в связи с социокультурными процессами, экономикой, политикой, государственной властью и другими «внешними», по отношению к содержанию научных идей и методов, факторами. Будучи, несомненно, различными, эти истории столь же несомненно связаны, образуя единую И. н. Это «единство в различии» и является проблемой для философии и методологии науки.         Среди подходов к исследованию этой проблемы можно выделить полярно различные. Первый из них основан на убеждении в том, что развитие научного познания подчинено закономерностям, установление которых позволяет выработать правила (фиксируемые научными сообществами как нормы), обязательные для ученого в том смысле, что они гарантируют успех, измеряемый эффективностью его исследовательских действий. При таком подходе задачи философа и историка науки разделяются: философия науки конструирует «нормативные» модели развития научного знания (их множественность вытекает из различий философских воззрений на природу познания), а И. н. сопоставляет исторические факты (относящиеся к деятельности ученых) с этими моделями. Иначе говоря, философ определяет «рациональные» пути развития науки (как должна развиваться «правильная» наука), а историк науки, используя философско-методологическую концепцию для интерпретации фактов (подвергая их последовательность «рациональной реконструкции»), различает «внутреннюю историю» (как «имманентная логика» научного познания пробивает себе русло в плотной среде различных историко-культурных обстоятельств) и «внешнюю историю» (как эти обстоятельства содействовали или, напротив, мешали рациональному развитию научного процесса). При таком подходе «внешняя» история является дополнением к «внутренней», не имеющим существенного значения для понимания науки.         Другой подход — антитеза первому. Он основан на убеждении, что именно И. н. является основой для построения философско-методологических моделей. Что рационально и что нерационально в науке — этот вопрос решается не априорными рассуждениями, а конкретным анализом фактов и событий И.н. Поэтому и различение «внутренней» и «внешней» истории является относительным. Оно возможно лишь после того, как исторический анализ выявит «реальный» путь, которым наука (ученые) приходит к решению своих проблем. Поэтому понимание науки вытекает из исторического исследования, а не предшествует ему.         Оба подхода уязвимы для критики. Первый страдает очевидной недооценкой И. н., часто превращаясь в «прокрустово» ложе, в котором философия науки пытается «исправить» недостатки реальной истории, навязывая науке некие абстрактно сформулированные представления о рациональности. Второй, напротив, связан с риском утраты различий между рациональностью и тем, что находится за ее границами, растворения И. н. в общем историко-культурном контексте.         Афоризм «Философия науки без истории науки пуста, история науки без философии науки слепа» (И. Лакатос) указывает на необходимость единения обеих дисциплин. В конечном счете, соперничество различных философско-методологических концепций разрешается обращением к реальной И. н. Разумно предположить, что предпочтение должно отдаваться той концепции, которая позволяет подвергнуть рациональной реконструкции наибольшее количество фактов, т. е. превращать их в материал для «внутренней истории»; рациональность науки не должна рассматриваться как нечто раз и навсегда данное — она способна изменяться, учитывая соответствующий опыт И. н. Вместе с тем «всеядная» концепция, которая вообще не способна провести разграничительную линию между научной рациональностью и различного рода иррациональными явлениями, сопровождающими развитие любого значительного интеллектуального процесса, была бы философски ничтожной.         «Интернализм» (направление, акцентирующее «внутреннюю» историю как единственно значимую для понимания науки) и «экстернализм» (подчеркивающий влияние социальных, экономических, психологических факторов не только на характер исторических событий в науке, напр., на возникновение, развитие или упадок научных школ, но и на содержание научных теорий, и тем самым — определяющую роль «внешней истории» по отношению к «внутренней») формулируют крайние позиции, каждая из которых, будучи абсолютизированной, вырождается в бесплодный догматизм (см. Интернализм — экстернализм). Напротив, когда они выступают как участники напряженного, но продуктивного диалога, появляется перспектива преобразования поверхностной констатации о противоположности «внутренней» и «внешней» И. н. в глубокую философско-методологическую проблему исторического развития научной рациональности.         В.Н. Порус         Внешняя И. н. — это история социальных структур науки, таких как исследовательские институты, университеты, научно-промышленные комплексы, — и менее социально организованных образований — научных сообществ, невидимых колледжей, а также биографии ученых история, их творческой деятельности. В с е перечисленные элементы можно считать внешней И. н., если исходить из ее понимания как постоянно увеличивающейся совокупности знания, системно организованного, логически обоснованного, экспериментально подтвержденного и все более адекватно воспроизводящего мир природы. Граница между социальным (внешним) и логическим (внутренним) в 20 в. перемещается в рамки самой науки, в то время как прежде эта граница разделяла науку и ненауку.         Историография науки в значительной степени опиралась на социологические идеи школы Р. Мертона, представители которой придерживались четкого разделения между научным знанием и социальным институтом науки, анализом которого они и занимались. Исходным моментом было убеждение, что чрезвычайно важно отличать поведение ученых как ученых, их деятельность по производству знания — от подробного анализа «продукта» их деятельности. Научным знанием, с точки зрения его логико-когнитивной структуры и содержания интересуется естествоиспытатель и историк научных идей; история же социальных институтов имеет мало общего с теорией как системой.         Понятие социальности в И. н. меняется достаточно радикальным образом, и это влияет на построение историко-научных концепций. Если прежде (в позитивизме 19 в., у О. Конта и его последователей) вектор воздействия был направлен от научных идей к социуму, то теперь развитие совершается параллельно. Такое отношение (социум — научные идеи) сохраняется и после перенесения границы между ними в саму науку, теперь уже между социальными структурами науки и научным знанием. Внешняя И. н. существует рядом с научным знанием, она не определяет его логически или содержательно и не испытывает с его стороны воздействия на свои структуры.         Л. А. Маркова