Социальная эпистемология – это одна из современных областей исследования знания, получившая активное развитие в последние тридцать лет на Западе и в России. Ее теоретическим ядром является тезис о социальной природе и социальной обусловленности познания. В современном значении термин «социальная эпистемология» начинает использоваться в 80-е годы XX века, и тогда же происходит оформление социальной эпистемологии в самостоятельную дисциплину. Ее основателями считаются англоязычные философы – Стив Фуллер, Элвин Голдман и Дэвид Блур, каждый из которых представляет собственный подход к пониманию предмета, метода и сущности социальной эпистемологии. Наиболее радикальной является позиция Д. Блура – ключевой фигуры в социологии научного знания Эдинбургской школы, который отождествляет социальную эпистемологию с социологией знания и рассматривает знание как один из множества изменчивых феноменов культуры. Противоположных взглядов придерживается Э. Голдман – представитель аналитической социальной эпистемологии. Его концепция социальной эпистемологии близка традиционным взглядам сторонников классической эпистемологии и может рассматриваться как одна из ее версий. С . Фуллер (Steve Fuller) – ос нователь и главный редактор (с 1987 по 1997 гг.) журнала «Social Epistemology: A Journal of Knowledge, Culture and Policy», автор первой книги, озаглавленной «Social Epistemology», занимает промежуточную позицию. Его работы представляют собой анализ и критику тех крайностей, в которые впадают его коллеги, а также попытку выявить специфику социальной эпистемологии как самостоятельной дисциплины. С. Фуллер определяет проблематическое поле социальной эпистемологии, противопоставляя ее классической эпистемологии; он уходит от проблемы знания, которую ставили перед собой классические эпистемологи и сосредотачивается на проблеме производства знания, рассматривая, как определенные лингвистические артефакты (тексты) получают статус знания.
С точки зрения С. Фуллера, классическая эпистемология, в рамках которой принято рассматривать знание как некий сверхчеловеческий феномен, упускает одну из самых важных характеристик природы знания, связанную с человеком и его эпистемическими практиками. Это происходит потому, что две философские дисциплины, которые занимаются вопросами природы знания – эпистемология и философия науки – опираются на два ложных допущения. Во-первых, познание рассматривается как характеристика абстрактного индивида, находящегося в социальном вакууме. Описание социального познания, в свою очередь, конструируется на основании обобщенного описания индивидуального познания. Это допущение С. Фуллер называет «ошибкой суммирования». Во-вторых, допускается существование некоторых универсальных схем вывода или некой универсальной логики обоснования, которые являются общими и обязательными для всех рациональных индивидов и на основании которых достигается консенсус в тех или иных научных вопросах. Это допущение С. Фуллер называет «ошибкой разложения».
Оба допущения, как можно увидеть, сводятся к общему основанию, а именно: классическая эпистемология не проблематизирует универсальность научного знания. Возникает как минимум две возможности поставить под сомнение универсальность знания, и, соответственно, две траектории рассуждения. Первую возможность, согласно С. Фуллеру, реализует социология знания. Социология знания отталкивается от идеи иррациональности познавательной деятельности: социологи знания полагают, что познавательная деятельность не подчиняется никаким универсальным стандартам рациональности и полностью зависит от случайных факторов, имеющих социальное происхождение (иными словами, от уникальных социальных условий). Такую социологию знания, согласно С. Фуллеру, развивал Карл Манхейм, который считал, что основанием знания, если знание вообще может иметь какие-то основания, являются особенности конкретного общества или социальной группы.
Вторую возможность призвана реализовать социальная эпистемология, которая, воздерживаясь от крайности, в которую впадает социология знания, все же продолжает опираться на универсальную рациональность. С. Фуллер предлагает проблематизировать (в кантовском ключе) универсальность знания: он рассматривает знание как данность и ставит вопрос о том, как возможно универсальное знание, или что в социальном процессе позволяет добиваться консенсуса в науке, как индивиды, владеющие ограниченным объемом несовершенной информации организуют свою деятельность таким образом, что в качестве продукта этой деятельности они получают корпус работ, обладающих нормативной силой. Ответ на этот вопрос С. Фуллер предлагает искать в социальной организации знания, а именно того контекста, который обуславливает коллективный характер работы ученых. В этом смысле, можно сказать, что позиция С. Фуллера действительно отличается от позиции Э. Голдмана, поскольку С. Фуллер не пытается свести социальную эпистемологию к решению проблемы истинности научного знания.
С другой стороны, С. Фуллера нельзя причислить и к «верифобам» (veriphobic – от Veritas (истина) и Phobos (страх)), ведь, как он признается в своей статье «Social epistemology: A Quarter-Century Itinerary (Социальная эпистемология: итоги двадцатипятилетнего развития)», он отнюдь не призывает раз и навсегда отказаться от «макро-эпистемологического» проекта классической эпистемологии – ориентации на истину и предельную систематическую репрезентацию реальности.
В контексте данного рассуждения интересно обратиться к полемике С. Фуллера с аналитической социальной эпистемологией. С . Фуллер критикует ведущего представителя аналитической социальной эпистемологии Э. Голдмана по нескольким пунктам. Во-первых, присоединяясь к Уильяму Альстону, он критикует Э. Голдмана за то, что тот исключает из рассмотрения познавательных процессов сознание, как опосредующую инстанцию между научными, религиозными и другими суждениями. Та картина знания, которую мы получаем таким путем, ничем не отличается от знания машинного, и, тем самым, теряет свою специфику. Во-вторых, С. Фуллер критикует методологию аналитической социальной эпистемологии: использование компьютерных моделей и гипотетических сценариев и отбрасывание методов и результатов эмпирических дисциплин, с точки зрения С. Фуллера, не может дать нам адекватной картины социальной структуры знания. В-третьих, С. Фуллер указывает на то, что аналитическая социальная эпистемология, в действительности, упускает из вида социальный контекст производства и воспроизводства знаний. Так, чтобы понять modus operandi аналитической социальной эпистемологии, пишет С. Фуллер, нужно представить себе мир после ядерной катастрофы, в котором исчезли все библиотеки и выжившие вынуждены восстанавливать знания по памяти.
Однако, главное возражение, которое С. Фуллер выдвигает против аналитического подхода в социальной эпистемологии, заключается в том, что данный подход, как и классическая эпистемология, начинает с рассмотрения познающего индивида и индивидуальной эпистемологии, восходя от частного к общему, и тем самым впадает в те же заблуждения, в которые впадает классическая эпистемология. Данная формулировка и данное противопоставление, однако, выглядят как минимум сомнительными в свете анализа позиции Э. Голдмана. Э. Голдман, в сущности, повторяет тезисы С. Фуллера о необходимости преодолеть индивидуальную эпистемологию, когда пишет о том, что социальная эпистемология преодолевает индивидуалистический характер классической эпистемологии. В этом смысле замысел или проект социальной эпистемологии С. Фуллера в принципе совпадает с проектом социальной эпистемологии Э. Голдмана, а критика С. Фуллером социологии знания с ее принципом иррациональности познавательной деятельности и его опора на универсальную рациональность приближают его к классической эпистемологии. Тогда остается открытым вопрос об успехе проекта социальной эпистемологии, каким его представлял себе С. Фуллер. В. А . Сухарева