Смертные грехи являются частью нашей духовно‑нравственной традиции. Каждому известно, что таких грехов семь, но далеко не все из нас с легкостью перечислят их полный список. Здесь мы приводим его в том виде, в каком его составил Григорий Великий в конце VI века и в каком он до сих пор фигурирует в наших катехизисах: гордыня, скупость, сладострастие, зависть, чревоугодие, гнев, лень. Надо сказать, что с годами этот перечень заметно состарился: мы давным‑давно сменили свое представление о величайших недостатках и самых отвратительных человеческих качествах. Как однажды шутливо заметил мой приятель: «Перечисление смертных грехов наводит меня на мысль о ребенке, без спросу залезшем в банку с вареньем, – настолько они детские и смешные». И в самом деле, сегодня нам приходится сражаться с совсем другими бесами.
Так что же такое смертный грех? Это не обязательно самый тяжкий грех, это такой грех, из которого берут начало все остальные. На латыни смертные грехи называли «капитальными» (от caput – «голова»), подчеркивая тем самым, что они задают тон всем остальным, как бы служат источником зол. В этом смысле понятие смертного греха может оказаться для нас весьма полезным, правда, их перечень нуждается в пересмотре. Попытаемся это сделать.
Первый грех найти проще простого. Почему мы творим зло? Из злобы? Вряд ли. Чаще всего мы причиняем зло, стремясь к добру. Это один из немногих пунктов, в которых я согласен с Кантом. Люди не злы (они не творят зло ради зла), они дурны (и причиняют зло другим ради своего блага). Вот почему основанием всякого зла является эгоизм. Это утверждал еще Кант, я же назову эгоизм первым из смертных грехов. Эгоизм это несправедливость от первого лица. «Наше “я” неправедно в своем стремлении стать центром всего, – говорит Паскаль. – Каждое “я” – враг остальных, мечтающий стать их тираном». Мы творим зло другим, чтобы нам самим было хорошо. Значит, мы дурны в той мере, в какой проявляем свой эгоизм.
А как же садисты, иногда спрашивают меня мои студенты. Разве они не творят зло ради зла? Нет, они причиняют зло другим ради собственного удовольствия, которое для них является благом. Что, конечно, не значит, будто жестокости не существует. Она существует, мало того, это один из самых тяжких пороков, порождающих множество других. Поэтому жестокость также можно отнести к смертным грехам. Чем определяется жестокость? Желанием заставлять других страдать и удовольствием, испытываемым при этом. Жестокий человек совершает грех против сострадания, мягкости и человечности, если под человечностью понимать добродетель. Это грех истязателя, грех мелкого развратного начальничка, грех садиста и мерзавца, которому мучения его жертв доставляют наслаждение.
Третий смертный грех – трусость. Без смелости невозможна никакая добродетель, никакое добро. Трусость – форма эгоизма перед лицом опасности. Ведь жестокость – довольно исключительное явление, и большинство дурных поступков, даже самых отвратительных, объясняются не столько желанием причинить страдания другим, сколько страхом перед собственным страданием. Сколько надсмотрщиков в Освенциме предпочли бы спокойно сидеть дома, а не выполнять свою кошмарную работу? Но им не хватило смелости, чтобы взбунтоваться, ослушаться или хотя бы сбежать. И они сознательно, действенно и трусливо служили злу. Это их нисколько не извиняет. За грех вообще нельзя просто извиниться. Но это объясняет, почему подобных людей было так много. Настоящие мерзавцы встречаются относительно редко. Большинство из них – не более чем трусы и эгоисты, в конкретной ситуации не сумевшие устоять на ногах, когда время или что‑то еще толкало их вниз. Зло банально, как сказала Ханна Арендт. И если жестокость – исключение, то эгоизм и трусость – правило.
Человек не может жить в противоречии с самим собой. Каждому из нас необходимо сознание, что мы способны спокойно смотреть, как говорится, в зеркало своей души. И на каком‑то этапе творимых гнусностей это становится весьма затруднительно, если не прибегать к самообману. Так же трудно бывает сознавать себя посредственностью. Вот почему неискренность и лукавство – тоже смертный грех. С их помощью мы маскируем большинство наших дурных поступков, выдумываем им ложные оправдания и тем самым даем им дорогу. Когда после войны судили нацистского палача Эйхмана, он, например, пытался объяснить, что всего‑навсего исполнял чужие приказы. И самый обыкновенный подлец попытается внушить вам, что во всем виновато его трудное детство, или его подсознание, или расстроенные нервы, а сам он ни при чем. Это очень удобно. Слишком удобно. Самообман, как показал Сартр, лишает человека свободы и снимает с него ответственность за совершенные поступки, тогда как он в своих действиях свободен. То же самое относится и к обману других людей, хотя принцип чаще всего не меняется. Люди лгут, чтобы не признаваться в чем‑то дурном, или чтобы оправдаться, или чтобы приписать себе достоинства, которыми не обладают, и т. д. Отказавшись лгать себе и другим, отказавшись прикидываться перед собой и другими, человек остается перед очень узким выбором – добродетелью или стыдом. Это очень болезненный выбор, требующий напряжения всех душевных сил, и самообман дает способ его избежать. Он как бы выдает нам разрешение творить зло, оставаясь в неведении, что именно мы творим.
Я все еще ни слова не сказал о традиционных смертных грехах. Тот, о котором сейчас пойдет речь, хоть и не принадлежит к каноническому списку, но, может быть, не так далеко, как остальные, отстоит от него. То, что я называю самодовольством, как мне представляется, весьма близко тому, что отцы церкви именовали гордыней, разве что первое – более широко распространенный, более глубокий, хотя в то же время и более вялый недостаток. Самодовольство означает не только горделивое высокомерие. Самодовольный человек – надменный и тщеславный фат, лишенный всякого чувства юмора, исполненный сознания собственной важности, считающий себя стоящим неизмеримо выше остальных. Самодовольство – грех амбициозных дураков, и я не знаю порока противнее, даже когда он проявляется в умных людях. Этот же грех очень часто лежит в основе злоупотребления властью, стремления использовать других к собственной выгоде, сознательной ненависти и презрения к окружающим, не говоря уже о расизме или половом шовинизме. Белый человек, убежденный в своей принадлежности к высшей расе, и мачо, гордый тем, что он считает мужественностью, не просто смешны – они опасны, и потому с ними надо бороться. Даже мизантроп не так страшен – ведь он в своей ненависти не делает исключения и для себя, полагая, что и сам не стоит любви.
В области идеологии самодовольство легко переходит в фанатизм – злобный или грубый догматизм, слишком убежденный в своей правоте, чтобы с терпимостью относиться к правоте других. Это больше, чем нетерпимость, это стремление силой запретить или уничтожить все, что вызывает неодобрение или кажется ему ошибочным. Можно сказать, что фанатизм есть крайняя форма нетерпимости, потенциально склонная к преступлению. К чему она приводит, хорошо известно из истории разных времен и народов – к массовым убийствам, религиозным войнам, инквизиции, терроризму, тоталитаризму и т. д. Как я уже говорил, зло часто творят во имя добра, и чем это добро кажется значительнее, тем больше творимое зло. На счету веры жертв больше, чем на счету жадности. Среди палачей больше энтузиастов, чем корыстолюбцев. Люди с большей готовностью идут на убийство ближнего во имя Бога, чем ради себя; во имя счастья человечества, чем ради своего личного счастья. «Убивайте всех, а Бог и История своих распознают…» Фанатизм – массовое преступление. Это грех, и повинные в нем сгоняют других в концлагеря и возжигают костры.
Последний в моем списке смертный грех, поскольку я тоже решил ограничиться числом семь, так же не слишком далеко отстоит от традиционного перечня. Я называю его слабоволием, понимая под этим лень в наиболее широком смысле; ведь лень это и есть слабоволие перед необходимостью трудиться.
Что же такое слабоволие? Смесь вялости и снисходительности, слабости и самовлюбленности; неспособность заставить себя делать что бы то ни было, отказ приложить к чему‑либо более или менее продолжительное усилие, неумение преодолевать себя и подниматься над собой. Слабовольному человеку не просто не хватает энергии; ему не хватает желания действовать и требовательности к себе. Почему я отношу это качество к смертным грехам? Потому что слабоволие влечет за собой многие другие недостатки: хамство как отказ следовать принятым нормам поведения; безответственность как отказ исполнять долг перед собой и другими; небрежность как отказ добросовестно делать свою работу; раболепство как подчинение воле сильного; демагогию как безвольное следование желаниям толпы. «Каждый должен идти своим путем, лишь бы он шел вверх», – сказал Жид. Слабовольный человек предпочитает спускаться вниз.
Итак, перечислим семь смертных грехов: эгоизм, жестокость, трусость, самообман, самодовольство, фанатизм, слабоволие. Повторю, я выделяю их не потому, что считаю наиболее тяжкими, но потому, что, на мой взгляд, они порождают или объясняют все остальные. Это, как я уже говорил, источники зла, но в то же время и источники добра – во всяком случае, в той мере, в какой они внушают нам отвращение и ужас и вызывают желание от них избавиться, ибо, чтобы преодолеть их в себе, почти всегда необходимы усилия. Бедные имморалисты! Они‑то думали, что достаточно перестать верить в Бога – и зла как не бывало!