Шагал Марк Захарович

1887-1985) Русский, затем французский художник. Родился в многодетной семье еврейского чернорабочего в Витебске — одном из еврейских гетто царской России, одном из центров хасидизма. С детства проявил склонность к изобразительному искусству, учился некоторое время у местного художника, в 1907г. уезжает изучать живопись в Петербург, посещает школу Общества поощрения художеств, возглавляемую Н. Рерихом, затем класс Л. Бакста, но эти занятия, по признанию Ш., мало что дали ему. Уже тогда он работал исключительно по-своему, и никакие школы и учителя не могли существенно повлиять на него. 1910-1914 гг. он провел в Париже. Современная французская живопись произвела на него сильнейшее впечатление. Свое знакомство с ней он начал еще в Петербурге, где увидел выставку фовистов (см.: Фовизм ). Однако учился живописи Ш. в Париже больше не в живописных классах, как писал он в своей автобиографической книге «Моя жизнь», а в музеях и на улицах Парижа. Он жил среди молодой художественной богемы, познакомился и подружился с Модильяни, Леже, Сутиным, Делонэ, Архипенко, литераторами Аполлинером, Блэзом Сандраром, Максом Джекобом, Андрэ Сальмоном и др. С 1911 г. начинает выставляться на художественных выставках. Первая персональная выставка Ш. состоялась в галерее Г. Вальдена «Штурм» в 1914 г. В этом же году он отправляется с кратким визитом на родину и задерживается там из-за разразившейся войны и революции до 1922 г. Он, как и многие представители авангардного искусства, с воодушевлением встречает октябрьскую революцию и пытается найти свое место в новой советской действительности. В качестве комиссара изящных искусств в Витебске он организует художественную школу, куда приглашает преподавать Эль Лисицкого и К. Малевича, который через некоторое время в результате несовместимости художественно-теоретических платформ вытесняет его из школы. Ш. перебирается в Москву, где работает над оформлением и росписями нового Еврейского Камерного театра Грановского. Однако случайные заказы не удовлетворяют его. В целом же он остается чужим и для русских авангардистов, и для новой власти. «Ни царской, ни советской России я не нужен. Меня не понимают, я здесь чужой. Зато Рембрандт уж точно меня любит» («Моя жизнь»), и он с семьей в 1922 г. навсегда покидает Россию. С 1923 г. постоянно, за исключением периода Второй мировой войны, когда он вынужден был переехать в США (с 1941 по 1948 г.), он живет во Франции. С 1937 г. гражданин Франции. В 1973 и 1974 гг Ш. посещает Россию, где находит теплый прием в среде русской интеллигенции, но до настоящей любви к его творчеству в первом отечестве, о которой он мечтал с 20-х годов, тогда еще было далеко. Ш — уникальное явление в искусстве XX в. Он не принадлежал ни к одному из шумных и знаменитых авангардных направлений, хотя и французские сюрреалисты (см.: Сюрреализм), и немецкие экспрессионисты (см.: Экспрессионизм) считали его одним из своих предтеч и готовы были зачислить его в свои ряды. Однако Ш. оставался самобытным художником-одиночкой. На раннем этапе творчества на него оказали определенное влияние постимпрессионисты, кубисты, фовисты, но, быстро преодолев его, Ш. пошел своим путем. Он неоднократно публично отмежевывался от импрессионистов и кубистов, у сюрреалистов его отталкивал их метод «автоматического письма», немецкие экспрессионисты были чужды ему своей резкостью, сухостью, бездуховностью и апоэтичностью. Его привлекали многие классики французского и мирового искусства, но кумиром и как бы неким магическим идеалом для него всегда был Рембрандт. Магия таинственного света, удивительная теплота в передаче интимных чувств и психологических переживаний человека в картинах великого голландца были близки и созвучны внутренним интенциям Ш. Он на всю жизнь полюбил странный, фантастический, иногда страшноватый и драматический мир своего детства, мир местечкового еврейства с его хасидским иудаизмом, густо замешанным на русско-славянской фольклорно-христианской обрядовости. Практически все его творчество — бесконечная поэма этому миру, написанная образами, символами, метафорами, притчами, пластическими элементами, самим духом и настроениями этого мира. На его художественный язык сильное влияние оказали народное (примитивное и полупримитивное) искусство, провинциальная русская иконопись. Отсюда идет его свободное обращение с формой, парадоксальное совмещение несовместимых пластических элементов, как бы наложение (своеобразный палимпсест) одних изобразительных элементов и целых сцен на другие, соединение в одном изображении фрагментов из самых разных моментов жизни еврейской провинции, свободные деформации фигур, отделение голов от туловищ, парение фигур в пространстве, их произвольные деформации и немыслимые перекручивания и т. п. приемы. Усмотрев их в народных и детских картинках, в иконах и религиозных гравюрах, в росписях народной утвари, Ш. абсолютизировал их и сконцентрировал в своих произведениях, возведя в самобытную целостную изобразительную систему. При этом он осмыслил ее как особый прием создания нового измерения в искусстве — четвертого, которое он обозначил как психическое. Это измерение он считал главным и на него ориентировал специфику своего пластического языка. Он подчеркивал, что это не литературный психологизм, а чисто живописное выражение состояний души. И вся его «варварская экспрессия», нарочитый примитивизм, «сумасшедший цвет»(по его выражению), нагромождение несуразностей; все эти бесконечные пластические вариации даже ему самому непонятных (как писал он в 1946г. о своих работах: «Я не понимаю их вообще. Это не литература. Это лишь живописная аранжировка образов, которые меня преследуют») символов-инвариантов: петухов, летающих рыб, телячьих и человеческих голов, примитивных ангелочков, бесконечных евреев-скрипачей и раввинов со свитками Торы с зелеными и фиолетовыми лицами, иудейских звезд, летающих «вверх тормашками» домиков и человеческих фигурок, зеленых глаз, прорезывающихся из крыш деревенских избушек, распятий с Христом в контексте иудейского быта и т. д. и т. п. — все это было направлено у него, по словам самого Ш., на организацию «психического шока» у зрителя, погружение его в «четвертое, психическое измерение». Творческий гений Ш. на протяжении всей жизни вращался в орбите нескольких глобальных пересекающихся миров: мира провинциального еврейского быта, мира Библии, мира цирка. Тонкая лирика и глубокий трагизм, мистика и простые человеческие радости, апокалиптика и романтическая любовь пронизывают все эти миры, сплетая их в некий единый космос сугубо шагаловского понимания и переживания жизни человеческой и бытия в целом. В центре этого космоса у Ш. всегда стоял простой земной человек с его бедами, радостями, рождением, смертью, трудами и страстями. Аполлинер классифицировал искусство Ш. как «сверх-естественное»(sur-naturel), Бретон констатировал, что с Ш. «метафора триумфально вошла в современную живопись». Ш. написано огромное количество живописных полотен, составляющих сейчас гордость крупнейших музеев мира и известных собраний, созданы иллюстрации к Библии и многим произведениям классической литературы, декорации для театральных спектаклей и балетов, панно, росписи и витражи для крупнейших театров, общественных центров, синагог и церквей. Он no-праву вошел в немногочисленный ряд крупнейших художников XX в., заняв место классика среди классиков мирового искусства. Соч.: Ангел над крышами: Стихи. Проза. Статьи. Выступления. Письма. М.. 1989; Моя жизнь. М., 1994; Ma vie. Paris, 1931. Лит.: Тугенхольд Я. Эфрос А. Искусство Марка Шагала. М., 1918; Шагал. Возвращение Мастера. М., 1988; Сарабьянов Д. Марк Шагал. М., 1992; Апчинская Н. Марк Шагал: Портрет художника. М., 1995; Meyer Fr. Маrc Chagall. Leben und Werk. Koln, 1961; Haftmann W. Chagall. N.Y., 1984; Cogniant R. Chagall. N.Y., 1985; Baal-Teshuva J. Marc Chagall. 1887-1985. Koln, 1998. Л. Б., В. Б.