Русский культурный архетип

Для понимания русского культурного архетипа надо рассмотреть интерпретацию в нем таких ключевых ценностей, как совесть, свобода, ответственность, гуманность, власть, коллективизм, труд. Совесть- это способность личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно брать на себя моральные обязательства, требовать от себя их выполнения и рефлексировать по поводу нравственной стороны совершаемых действий. Совесть проявляется, с одной стороны, как рациональное сознание нравственного содержания собственной деятельности, а с другой,- как эмоциональное переживание в связи с этим содержанием. Поэтому совесть — это прежде всего моральная парадигма ответственности, то есть внутреннего контроля человека за свою деятельность и ее результаты. Совесть русского человека в целом проявляется не в его внутренней нравственности, а в форме эмоционального переживания, «угрызения совести». Поэтому совесть иоанновского человека больше эмоциональна, чем рациональна, прометеевского - больше рациональна, чем эмоциональна. В культурном архетипе русского человека совесть больше декорация, чем компонент духовной интенции практической деятельности. Так же обстоит дело и с ответственностью как формой контроля человека за своей деятельностью, то есть сознательным соблюдением им норм общественной жизни. В XIV — XVII вв. в России стал складываться такой тип ответственности, при которой человек ориентировался не на результаты, а образцы деятельности. Поэтому ответственность у русского человека — это сознательное следование эталону (стандарту) деятельности. Эти стандарты, таким образом, являются внешними стимулами целесообразной деятельности человека, а ответственность, следовательно, трансформируется в сознательное выполнение внешних предписаний. В силу этого ответственность как внутренняя парадигма деятельности и форма ее контроля заменяется у русского человека «внешней» ответственностью. Эталон деятельности, выполняя функции внешнего контролера, устанавливает соответствие деятельности отдельного человека и стандарта деятельности, порождая, соответственно, ситуацию страха наказания в случае отклонения от этого стандарта. Различая внутренние и внешние формы контроля человека за свою деятельность, надо сказать, что ответственность — это, безусловно, внутренний контролер. Ориентация русского человека на стандарт деятельности вытесняет у него внутренние формы контроля внешними, поэтому характерной чертой культурного архетипа русского человека является постоянное стремление перекладывать ответственность за свою судьбу, за свою деятельность на государство, власть, социум, к которому человек принадлежит, что приводит как бы к самозакрепощению, стремлению спрятаться за более глобальные структуры и фундаментальные в данный момент ценности и тем самым уйти от индивидуальной ответственности. Поэтому характерная черта культуры русского человека это внутренняя безответственность и жесткая внешняя ответственность, что порождает зачастую непредсказуемость его поведения, ибо оно постоянно коррелируется изменяющимися условиями жизнебытия. Сам русский человек рационально или интуитивно осознает свою непредсказуемость, и поэтому всегда боится настоящего, и живет, больше прошлым, чем настоящим, и уж очень любит помечтать о будущем. Все это порождает в архетипе культуры русского человека такие устойчивые духовные доминанты, как консервативный синдром и утопические иллюзии. Рассматривая проблему свободы, надо отметить, что в системе ценностей в русском культурном архетипе понятие свободы не могло оформиться в собственном смысле этого слова. Свобода как ключевое понятие европейской ментальности означает не только возможность выбора для себя, но и уважение аналогичного права у других, то есть свобода — STO Свобода для всех, защита чужой свободы как своей (Г. Федотов). Атрибут свободы — необходимость и способность индивидуального, внутреннего и ответственного выбора. А в архетипе культуры русского человека место свободы занимает понятие «воля» как свобода лишь для себя и безразличие к чужой свободе в самом широком смысле слова - от равнодушия до подавления. Воля проявляется прежде всего в абсолютизации независимости, свобода же достижима лишь в обществе открытого тина, среди людей с развитым индивидуальным сознанием и гуманистической ментальностью. В России не было Ренессанса с его всплесками гуманизма, точно так же, как и не было самого гуманизма в европейском смысле слова, то есть установки, рационально и морально ориентированной на человека как на уникальную сущность, носителя высшего индивидуального духовного начала. Личность никогда не представляла в системе русской культуры самоценность, она всегда растворялась до конца в «корпорации», государстве, общине. Русский человек поэтому вначале скорее ощущает единство социума, к которому он принадлежит, чем себя в социуме. Русский человек, ощущая единство с социумом, не чувствует себя его «частью», и не связывает поэтому успех или неудачу общего дела лично с собой. И в то же время он вверяет свою судьбу социуму или государству, избавляясь от ответственности за свою судьбу и саму жизнь. На этой основе происходит отчуждение человека и социума, человека и государства, усиливавшееся тем обстоятельством, что человек не испытывает потребности чувствовать себя личностью. Поэтому при внешнем единстве человека и социума, последний всегда чужд русскому человеку, но одновременно только в социуме, государстве он чувствует себя уютно. Поскольку в русской культуре отсутствует гуманистическое представление о человеке как уникальности, постольку русский человек чувствует себя увереннее, комфортнее в социуме, но никогда не может реализовать свои возможности именно в коллективных действиях. Отчуждение русского человека и социума приводит к тому, что все, что находится вне человека, одновременно является объектом и тотальной критики, и пиетета, трансцендентального по происхождению. В рамках такой ментальности русского человека, естественно, не могла сформироваться такая ценность как свобода, а возникла только воля как стихийная крайняя форма критики (протеста) личности против поглощения ее социумом, государством. В русском культурном архетипе присутствуют и такие ключевые понятия, как родина, государство, порядок, патриотизм. Значение этих духовных ценностей в культуре русского народа огромно, они всегда исполняли роль мощного национально-объединяющего фактора, обладали огромной организующей силой. Вместе с тем их эксплуатация политическим режимом делала его легитимным, а отождествление государства и родины в культурном архетипе зачастую рождало квазипатриотизм. Специфика цивилизационного развития России состоит в том, что доминантной формой интеграции в ней выступает государство, которое в связи с этим приобретает в русском культурном архетипе особую ценность, то в значительной мере предопределяет отношение русского человека к политической власти. Для культуры русского человека характерна фетишизация власти, порождающая квазиэтатизм, причем не в западном, а в восточно-имперском смысле. Квазиэтатизм основывался на том, что государственная власть мыслилась как главный стержень всей общественной жизни. В России оно складывалось на основе эксплуатации патриархальной идеи отношения человека и власти как отношения детей и родителей, подразумевающей «хорошее», отеческое, справедливое правление «доброго хозяина-отца». Основу такого квазиэтатизма составляла также психология мещанского рабства, «холопства», порождающих боязнь хаоса и воли как анархии и разбоя. В XIV -XVII вв. государство в России отождествлялось с царем, причем русский квазиэтатизм всегда ставил государство-царя выше закона. Это формировало у русского человека такую установку, как неверие в закон в качестве воплощения справедливости и эффективного средства борьбы со злом. Примат государства над законом порождал, с одной стороны, правовой нигилизм и произвол, а с другой, азиатскую покорность русского человека. Характерной чертой культурного архетипа русского человека, сформировавшейся в XIV - XVII вв., была ориентация на авторитет. Однако это было время господства раннего умеренного авторитарного идеала, существование которого было возможным лишь при условии того, что общее дело (коллективная или национальная идея) выше авторитета, и сам авторитет должен был ей служить. Поэтому в культуре русского человека сложились две тенденции в восприятии и отношении к авторитету. С одной стороны, это - вера в авторитет, наделяемый чертами харизматического лидера, и соответственно, надежда ожидания от него «чуда», сопровождаемое постоянной готовностью подчиняться авторитету. С другой стороны, это — контроль авторитета через постоянное соотнесение его деятельности с общей идеей, которая сообща переживалась людьми. Если эта деятельность шла вразрез с чувствами, то авторитет лидера падал, и его, как правило, свергали, а иногда и жестоко с ним расправлялись. Таким образом, умеренный авторитарный идеал в России всегда сочетался с извращенным коллективным тотальным демократизмом охлократического толка. В связи с этим на уровне культуры лидера, тоже авторитарной, ибо он обязательно должен был следовать общей идее, выполнявшей роль авторитета для него, характерно было стремление действовать в соответствии с ожиданиями толпы, сформированными традиционным миросозерцанием. Отсюда «популизм» - устойчивая черта русского лидера умеренно авторитарного типа. Псевдоколлективизм социальных отношений, самозакрепощение русского человека в социуме, признание приоритета совместных действий в достижении определенных результатов и отсутствие представлений о связи этих результатов с деятельностью отдельного человека - все это сужало мотивационную сферу его труда. Кроме того, специфика исторического развития России с длительным господством внеэкономических форм принуждения также сказывалась на отношении русского человека к труду. Нормальная трудовая этика в культурном архетипе русского человека не могла оформиться в условиях тотального закрепощения в XVI -XVII вв. всех сословий в России. Самозакренощение и усиление внеэкономических форм принуждения вело неизбежно к морально-психологическому отчуждению от труда, к тому, что работа рассматривалась как повинность. «От трудов праведных не наживешь палат каменных»,- такой мотив, характеризующий трудовую этику русского человека, отчетливо прослеживается уже в XVII в. Такая трудовая этика традиционно ориентировала русского человека на низкий уровень материальных притязаний, и люди с древнейших времен привыкли жить скудно и довольствоваться малым, что вырабатывало психологическую привычку к бедности. А в это время в Европе в XVI в. складывается принципиально иное отношение к труду. Особенно ярко это проявилось в протестантской трудовой этике, которая рассматривала индивидуальный производительный труд как непременное условие служения богу и как основу жизни вообще.