(disquotation). Литературный прием снятия кавычек с цитат, штампов, клише, которые настолько вошли в обиход, что воспринимаются как прямое самовыражение личности, несмотря на их очевидную вторичность. Это явление связано с *новой сентиментальностью, ситуацией преодоления постмодерна, который тяготел к приему закавычения. Умберто Эко отмечал, что даже язык чувств в эпоху постмодернизма вынужден прибегать к кавычкам («Я безумно люблю тебя, как сказал бы…»). Постепенно кавычки уже так впитались в плоть каждого слова, что оно само, без кавычек, несет в себе печать всех своих прошлых употреблений, привкус вторичности, который стал просто необходим, чтобы на его фоне сделалась ощутимой свежесть его повторного употребления. И когда произносится слово «люблю», то оно подразумевает: да, так могли бы сказать и Данте, и Мопассан, и Эко, но это я говорю, и у меня нет другого слова, чтобы высказать то, что оно означает. Транс-цитатное слово содержит презумпцию вины и жест извинения, признание собственной цитатности, – и тем самым еще сильнее и увереннее подчеркивает свою безусловность, незаменимость, единственность. Если постмодернистское «люблю» выступало как смысловая лазейка, в которую субъект мог скрыться от прямого смысла высказывания, то теперь цитатность подчеркивается, чтобы быть перечеркнутой. Слово сразу расслаивается на цитируемое – и надцитатное, произносимое впервые, здесь и сейчас, что открывает простор для новой многозначности.
В эпоху постмодерна, в 1980–1990-е годы, повтор и цитатность входят в привычку и на их основе возникает новая лирика, для которой ироническое остранение становится началом, а не концом пути, – лирика заново сброшенных кавычек, поэтика раскавычивания. Цитатность со всех сторон объемлет жизнь, или сама жизнь становится литературной. Как говорит Тимур Кибиров, «И куда ни поверни, / здесь аллюзии, цитаты, / символистские закаты, / акмеистские кусты, / достоевские старушки / да гандлевские чекушки, падежи и времена! / Это Родина. Она / и на самом деле наша…»
Если многозначность постмодернизма – это множественность уровней рефлексии, игры, отражения, лепящихся друг на друга кавычек, то многозначность эпохи «транслиризма» или *новой сентиментальности – более высокого порядка. Это движение смысла сразу в обе стороны, закавычивания и раскавычивания, так что одно и то же слово звучит как «««««люблю»»»»» и как Люблю! Как «««««царствие божие»»»»» и как Царствие Божие! Причем одно измерение текста неотделимо от другого, раскавычивание происходит из глубины многослойных кавычек.
Снятие кавычек, преодоление иронии вносит в текст еще большую напряженность, чем постановка кавычек. Слово страшится впасть в банальность – и в конце концов преодолевает страх, а вместе с ним – и саму банальность. Движение от бескавычно-безмятежного слова к закавыченно-ироническому и далее к раскавыченно-дерзко-сентиментальному есть одно растущее смысловое напряжение слова, которое то обрастает кавычками, то сбрасывает их.
*Новая сентиментальность, Прагмо-арт, Противоирония
Постмодерн. С. 440–447.