Разграничение, принятое в истории и философии науки с целью разрешения проблемы корректного определения существенных и инвариантных признаков «науки в собственном смысле слова» во всех ее диахронных (и синхронных) формах, проблемы генезиса научного знания, соответственно проблемы времени и места возникновения науки. Возможны по меньшей мере три точки зрения на решение этих проблем. Согласно первой любая совокупность достоверных знаний об окружающей действительности уже может называться наукой. В таком случае возникновение, напр., астрономии, следует отнести ко времени первых наблюдений за небесными телами, математики – ко времени первых числовых операций и т. д. С этой точки зрения, некорректно проводить само различение научного и преднаучного знания.
Согласно второй, не менее радикальной, точке зрения наука как таковая есть продукт новоевропейской культуры, поскольку именно в Европе XVII в. осознается значение эксперимента и математизации в качестве методов приобретения новых знаний. С этих позиций, экспериментально-математическое естествознание Нового времени есть первая из диахронных форм науки «в строгом смысле слова» (античная математика именно в силу умозрительности своего предмета является здесь тем исключением, что подтверждает правило). Большинство исследователей, однако, склоняются к более компромиссному варианту. Не отрицая значения экспериментального метода в качестве одного из основополагающих критериев подлинно научного знания, сторонники третьей позиции признают научную революцию Нового времени лишь завершающим этапом становления «науки в собственном смысле слова», о которой, следовательно, можно говорить уже применительно к эпохе Античности. Собственно, выведение математики на уровень теоретического исследования в Античности и соединение ее с экспериментом в Новое время явились условиями для полноценного осуществления «развитой науки», обладающей набором инвариантных признаков. По этим признакам проводят и демаркационную черту между античной наукой и восточной преднаукой.
К таким признакам, напр., относят имманентную, хотя и не всегда декларируемую, направленность науки на получение нового знания; ее самоценность, выражающуюся в приоритете фундаментальных исследований перед прикладными; наконец, рациональный и системный характер научного знания (И. Д. Рожанский). В рамках третьего подхода в последние годы распространение получает позиция B. C . Степина, согласно которой основными признаками научного знания являются его предметный и объективный характер, а также направленность этого знания на изучение потенциальных и будущих объектов практического освоения. Соответственно демаркация между преднаукой и наукой обусловливается здесь 1) основополагающим различием в методах построения знаний, определяющим, в свою очередь, 2) различие в формах прогнозирования результатов практической деятельности и 3) разграничение эмпирического наблюдения и эксперимента. Если преднаучная стратегия порождения знаний приводит на основе непосредственных манипуляций вещами и их совокупностями к возникновению первичных идеальных объектов, прежде всего чисел и геометрических фигур, то собственно научный метод формирования знаний характеризуется появлением таких идеальных объектов, которые не связаны напрямую с насущными потребностями практической жизни. Это не значит, что наука довольствуется лишь последней, собственно «теоретической» стратегией, хотя таковой, безусловно, отдается приоритет в силу ее возможности выходить за пределы наличествующих в определенную эпоху форм производства и повседневного опыта. С другой стороны, в общем контексте, заключающемся в том, что как наука, так и преднаука оперируют прежде всего идеальными объектами, становится возможным не только интерпретировать преднауку как исходную точку генезиса науки, как «зарождающуюся науку», но и провести четкую границу между научным и донаучным знанием (Г. И. Рузавин). Донаучное знание в своей наиболее примитивной форме характеризуется неспособностью производить самые элементарные операции по абстрагированию и идеализации, напр. счет на пальцах. Так, установление эквивалентности вещных совокупностей определяется не пересчетом элементов каждого множества, а посредством попарного их сопоставления так, что каждая из пар включает в себя по одному представителю из обеих групп. Если последний представитель (или представители) остается в одиночестве, это свидетельствует о том, что его группа «больше». Системе счета, основанного на представлении о натуральных числах, предшествует двоичная система счисления, до сих пор принятая у некоторых племен Австралии и Африки: «У них есть единица и двойка как самостоятельные числа и сложные числа до шести. Все, что больше шести, они называют “кучей”» (Т. Данциг).
В отличие от донаучного знания преднаучное предполагает наличие элементарного идеального объекта, замещающего привычный эмпирический образ. Операции с такими объектами повторяют, по сути, мануальные действия с реальными предметами, что наглядно видно, напр., при построении геометрических фигур с помощью циркуля и линейки. В египетских таблицах сложения и вычитания целых чисел вертикальная черточка соответствует единичному реальному предмету, две черточки – двум предметам и т. д . Таким образом, знание в преднауке строится методом идеализации и схематизации тех отношений между реальными вещами, их совокупностями, которые имеют место в конкретном культурно-историческом контексте. Поэтому преднаучный метод порождения знаний позволяет предвидеть только те результаты преобразования предметов, которые осуществимы лишь в пределах наличной системы практического производства. Соответственно преднаучное знание имеет преимущественно процедурный и прикладной характер. Так, египетские землемеры довольствовались тем фактом, что треугольник со сторонами 3, 4, 5 является прямоугольным (частный случай теоремы Пифагора). Обыкновенно возникновение преднауки связывают с традиционалистской культурой кастовых и деспотических обществ Востока, основной целью которых являлось под держание социостаза. Догматизм преднауки проявлялся в том, что знание, будучи привилегией определенной касты, передавалось от поколения к поколению без существенных изменений.
Рождение в Греции в VI–V вв. до н. э. собственно научного знания связано со становлением агональной культуры античного полиса, основанной на индивидуализме и плюрализме мышления, и, как следствие, с развитием представления о «свободных науках», т. е. занятиях, «достойных свободнорожденного человека» (Аристотель). В «Политике» (кн. VIII) обосновывается откровенно антиутилитарная направленность этих занятий на «досуг» (σχολή), обусловившая впоследствии размежевание наук на «высокие» artes liberates и «низкие», прикладные artes mechanicae. Самодостаточность «схоластического» (σχολαστικός) времяпрепровождения оказывается необходимым условием для реализации научного идеала «теоретической жизни» (βίος θεωρετικός). Таким образом, автаркическое существо «теории» составляет идеологическое основание собственно научного способа порождения знаний, непосредственно связанного с отказом от эмпирического изучения предметов.
Идеальные объекты здесь конструируются на основе системы знания, сложившейся из первичных, «преднаучных» идеальных объектов, которые, в свою очередь, уже прочно закрепились в языке. Показательно, что софистами и атомистами поднимается вопрос о соотношении слов и вещей: можно ли понять сущность вещи, если знаешь ее имя; могут ли имена быть орудиями познания вещей? Согласно Платону, критикующему софистический релятивизм и субъективизм в учении об именах, истинное знание возможно в том случае, если имя (ὀνομα), во-первых, подражает самой сущности вещи; во-вторых, оказывается манифестацией самой вещи в себе познающему субъекту (Crat. 433b–434b). В свою очередь, уже в «Хармиде» эксплицируется идея «умственного целомудрия» (σωφροσύνη) как знания о знании или «способности знать вообще», в отличие от знания прикладного (170b). Объективизм научного знания на этом этапе его развития проявляется не только в постулируемом изоморфизме языковой и предметной структур, но также и в том, что образуемые в системе знания-языка идеальные объекты становятся приоритетными по отношению к эмпирике: таково, напр., по Платону, понятие равного «самого по себе» (αὐτό), с которым мы соотносим «равенства, постигаемые чувствами» (Phӓd. 75b). Взятые в указанном аспекте автономии идеальные объекты подлежат самостоятельному исследованию, приводящему, во-первых, к образованию таких новых идеальных объектов (второго порядка), которые нельзя получить непосредственно при идеализации и схематизации практической деятельности; во-вторых, на идеальные объекты второго порядка экстраполируется операциональная структура, или «сеть отношений» (В. С . Степин), присущая первичным идеальным объектам либо новым идеальным объектам из другой области знания. Так, напр., в процессе изучения натуральных чисел были получены отрицательные числа, на которые, в свою очередь, была распространена «сеть отношений», имеющая место среди положительных чисел (операции сложения, вычитания и пр.) . Одним из первых выдающихся образцов конструктивно-теоретического знания является учение Парменида о бытии, являющееся экстраполяцией логико-грамматической составляющей языка на греческую науку περί φύσεως: бытие «не “было” никогда и не “будет”, ибо оно “есть” сейчас...» (DK 28 B 8).
Следующим моментом, характеризующим собственно научное знание, является обретение последним возможности предвидения таких результатов научной деятельности, которые не могут быть получены в конкретную историческую эпоху и потому соотносятся с «качественно иной практикой будущего» (В. С . Степин). Те же отрицательные числа оказались востребованными только спустя века после их открытия широкое распространение они получили после введения в математику координатной оси. Не соотносясь непосредственно с наличной практикой, научное знание позиционируется в качестве знания реальности «самой по себе». Термин αὐτό, введенный в науку своего времени Платоном (Э. Целлер), говорит об исконной онтологической автономии объектов теоретического знания, что видно из традиционного различения самотождественности научного знания (ἐπιστήμη) и эмпирической текучести «мнения» (δόξα).
Наконец, направленность научного знания на изучение идеальных объектов, не связанных с наличными повседневными формами практики, обусловливает потребность в такой искусственной ее форме, как эксперимент, воспроизводящий в изолированном виде какое-либо явление с целью опровержения или подтверждения гипотезы. А. С . Горинский