ОПТИМИЗМ И ПЕССИМИЗМ

от лат. optimus – наилучший и pessimus – наихудший) – понятия, характеризующие ту или иную систему представлений о мире с т. зр. выраженного в ней позитивного или негативного отношения к сущему и ожиданий от будущего. В этом отношении проявляется общая духовная атмосфера эпохи, особенно в периоды социальных сдвигов, а также умонастроения обществ. групп и классов, идеология к-рых выражает их восхождение к господству и стремление переустроить общество на более справедливых началах или, наоборот, упадочные настроения классов, сходящих с историч. арены. О. и п. – это ценностная (см. Ценность) сторона мировосприятия, в ней мир осмысливается лишь с т. зр. соотношения в нем добра и зла, справедливости и несправедливости, счастья и бедствий. Это оценочный модус, общий тон и настрой, пронизывающий конкретное содержание представлений, но не обусловливающий его строго однозначно. Поэтому характеристики воззрений по принципу О. и п. всегда бывают схематичны и односторонни, особенно когда производятся в чисто ценностном плане. О. и п. могут быть модусами как непосредств.-чувств. мироощущения, так и мировоззрения, получившего форму идеологии. В первом случае это светлый или мрачный эмоц. тон восприятия жизни и ожидания будущего, радостное приятие существующего или настроения безысходности. Во втором – это учение о "сущности" мира, где добро и зло часто онтологизируются, изображаются как независимые друг от друга субстанции, начала мира, а борьба между ними – как внутр. пружина или смысл наличных явлений, происходящих событий, истории в целом. О. Дробницкий. Москва. Можно выделить два осн. типа О. и п. Первый изображает мир как относительно статичное, извечное состояние, в к-ром преобладает или господствует одно из начал, явно или в скрытом виде (выступающее на поверхности зло может быть обращено в добро в "высшем" смысле и наоборот). Второй тип О. и п. вводит историч. измерение, благодаря чему мир рисуется движущимся к окончат. победе добра над злом или наоборот. Оценке здесь подвергается не сама по себе наличная действительность, а перспектива ее "историч." развития (цо формулам "все идет к лучшему" или "все идет к худшему"). Первые попытки мыслить о мире в целом неизбежно приобретают универсально-оценочный характер. Это диктуется жизненной потребностью человека осмыслить каждый болезненно переживаемый случай зла, связав его с общим распорядком бытия; такое осмысление может происходить либо по формуле пессимизма – "страдание есть закон всего сущего" (даже столь, казалось бы, безотрадное объяснение может быть рассчитано на "утешительный" психология, эффект, как это можно видеть в буддизме, в греч. моралистич. философии и т.п.), либо по формуле оптимизма – "твои страдания необходимы для мирового блага и в своей сущности сами суть благо". Обе формулы отнюдь не исключают одна другую. Юнг наблюдал в Африке примитивное племя, выработавшее две параллельные мифологич. системы: первая функционирует от восхода солнца до его заката и описывает мир в формулах наивного оптимизма, вторая вступает в силу после заката и имеет противоположное оценочное содержание (см. с. G. Jung, Erinnerungen, Tr?ume, Gedanken, hrsg. von A. Jaff?, ?.–Stuttg., 1962, S. 271). При этом ранние формы пессимизма связаны с чрезвычайно интенсивным переживанием смерти (напр., в аккадском эпосе о Гильгамеше, 22 в. до н. э.). Более глубокий пессимизм, выражающийся формулой "лучше умереть, чем жить", часто появляется в связи с негативной оценкой социального бытия человека; ср. в Библии, кн. Иова, гл. 3, 17–19, где герой тоскует о царстве мертвых: "Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах. Там узники вместе наслаждаются покоем и не слышат криков надсмотрщика; малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего". Для др.-греч. мифологии и выросшей из нее антич. философии в основном характерны О. и п. первого (статич.) типа. Бытие физич. и социального космоса описывается здесь как бесцельное и вечно возвращающееся к исходной точке, наподобие смены времен года или движения небесных тел. Гераклит: "Путь вверх и вниз – один и тот же", "вечность – это дитя, играющее с камешками,– царство дитяти" (В, frg. 60, 52). Греч, космос есть борьба слепых сил, из к-рых ни одна не воплощает собой "зло" или "добро" в чистом виде: по Гераклиту, "война – всеобща, правосудие – борьба, и все рождается через борьбу и необходимость" (В, frg. 80); совершенно так же изображает социальное бытие людей греч. эпос ("Илиада"). Гомеровские боги вмешиваются в земную жизнь не затем, чтобы положить начало чему-то устойчивому и вечному, но, напротив, их вмешательство всякий раз обусловлено своей беспоследственностью: так, боги удовлетворяют желания Ахилла именно потому, что он все равно обречен. Ни у мира, ни у истории нет "смысла". Такая картина мира могла переживаться в духе глубокого пессимизма, нашедшего выражение в т.н. "мудрости Силена", согласно к-рой высшее благо – не рождаться, а следующее за ним – немедленно умереть (см., напр., Феогнид, ст. 425–428; Софокл, Эдип в Колоне, ст. 1224–1227 и др.). Постольку, поскольку антич. космос все же допускает эволюцию, это не прогресс, а регресс: золотой век лежит не в будущем, а в прошлом для всей антич. мысли от Гесиода до Лукреция. Но идея окончат. катастрофы, характерная для др. типов мифологич. мировоззрения (ср. др.-сканд. "Прорицание вельвы"), в греч. мифологии и философии затушевана: космос подвержен периодич. катастрофам (учение стоицизма о мировых пожарах, восходящее к Гераклиту), но они не могут поколебать его вечности и стабильности. Точно так же пессимистич. понимание мира как бессмысленной игры не отменяет антич. оптимизма, радостно принимающего именно самодовление мира: "Изобилуя во всем, жизнь многообразно творит все и не может удержаться от созидания все новых прекрасных и стройно оформленных живых игрушек" (Плотин, Эннеады, III, 2, 15). Т.о., для греч. мировоззрения космологич. оптимизм столь же характерен, как и историч. пессимизм. Резкую противоположность этому составляет историч. оптимизм иудаизма и особенно христианства. Хотя и в Библии мы находим проявление космологич. оптимизма, когда каждая заново сотворенная часть мироздания положительно оценивается богом ("И увидел бог, что это хорошо" – Быт. 1, 9; 1, 8 и др.), – не в этом лежит специфика иудейско-христ. оптимизма. Мало того, воспеваемая греч. философами и поэтами циклич. стабильность космоса с его "вечными возвращениями" оценивается здесь иначе – как нечто безысходное и требующее прекращения в виде "конца мира". "Екклесиаст" (1,4–6) так говорит о консервативности природного миропорядка: "Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем". Свою опору иудейский оптимизм ищет и идее постулат. целесообразного движения, возможного только для личностной воли, будь то воля человека или божеств. воля Яхве. В повествовании Пятикнижия многократно повторяются благословения и обещания, даваемые Яхве Аврааму и его потомкам (см., напр., Быт. 22, 17–19), благодаря чему создается впечатление постепенно растущей суммы божеств, гарантий счастливого будущего. В кризисную эпоху пророков этот эсхатологич. оптимизм, умозаключающий от бедственности настоящего к благополучию будущего (Ис. 44, 3 – "Ибо Я пролью воды на жаждущее и потоки на иссохшее"), приобретает вполне сложившийся облик, с к-рым он и переходит в раннее христианство. Христ. оценка космоса и плоти сложна и антиномична. С одной стороны, христианство в борьбе с опасностью последовательно пессимистичного манихейства, безоговорочно осуждавшего весь материальный мир, настаивает на изначальном совершенстве "творения". "Полюби же и плоть, как скоро она сотворена таким Художником!" – восклицает Тертуллиан ("О воскресении плоти", гл. 5, Migne, PL, II, col. 808 в). Но мировая гармония уже не довлеет себе, не соотнесена с духовным абсолютом и получает свое утверждение лишь от него: "сочетание движения и покоя, осуществляющее себя в стройной упорядоченности, есть некая музыкальная гармония, из которой рождается... славословие той Силе, все это поддерживающей" (Григорий Нисский, Толкование на псалмы, гл. 3, Migne, PG, XLIV, col. 441–442). Христианство разлагает бытие на неравные пары категорий, из к-рых лишь одна мыслится безусловно благой, а вторая нуждается в оправдании через первую (бог и мир, дух и плоть, благодать и природа, церковь и человечество). "Природа" в результате грехопадения Адама временно оказалась ущербной и страдающей (см. Послание Павла к рим., 8, 20, 22), однако воплощение Христа открыло путь к возрождению человечества и всего космоса: "Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас" (там же, 8, 18). Т.о., гл. настроение христианства – уверенность в торжестве идеала, динамич. оптимизм эсхатологич. типа по формуле "все идет к лучшему". Оптимизм Возрождения зиждется на идеализированном понимании "человеческой природы", к-рая сама по себе гарантирует совершенство общества. По словам Пико делла Мирандолы, "человек, есть счастливейшее из всех живых существ. достойное всеобщего восхищения" ("De hominis dignitate", Firenze, 1942, p. 102). В более прозаич. форме эту же мысль выражает Рабле: "...Людей свободных... сама природа наделяет инстинктом и побудительной силой, которые постоянно направляют их на добрые дела и отвлекают от порока..." ("Гаргантюа и Пантагрюэль", М., 1961, с. 151). При столкновении с действительностью этот антропологич. оптимизм легко оборачивался своей противоположностью, как это наглядно прослеживается в философии и лит-ре позднего Возрождения (знаменитые слова о человеке у Шекспира – "Гамлет", действие 2, Явление 2). С. Аверинцев. Москва. Оптимизм был в целом присущ эпохе Просвещения. Систему космологич. оптимизма заново выразил Лейбниц в "Теодицее" (1710); по Лейбницу, бог создал мир, наилучший из всех возможных; сам термин "оптимизм" был введен именно для характеристики этой системы ("M?moires de Tr?voux", 1710). Оптимизм этого типа, легко возносившийся над нуждами эпохи и всем конкретным, был осмеян Вольтером в повести "Кандид, или Оптимизм". Типично просветительским был оптимизм (эвдемонизм) Шефтсбери. От Лейбница традиция оптимизма перешла к Г. Лессингу, Дидро, раннему Канту и др. просветителям. Но статический (космологич. и антропологич.) оптимизм в общей структуре просветит. идеологии лишь оттеняет динамич. оптимизм, т.е. веру в преобразование мира к лучшему; такая вера была характерна для европ. мировоззрения уже в ср. века, но теперь она освобождается от религ. оболочки – эсхатологич. оптимизм сменяется историческим. Оптимизм этого типа особенно характерен для франц. просветительства (ср. "Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума" Кондорсе, 1795). Просветительная концепция прямолинейного интеллектуального прогресса, который якобы автоматически влечет за собой моральный и социальный прогресс, переходит и в 19 в. (ср. "Прогресс, его закон и причина" Спенсера, 1857). Реакцией на историч. оптимизм и эвдемонизм просветителей были натуралистич. концепции пессимизма, пытавшиеся вывести нек-рый отрицат. баланс неприятных и приятных впечатлений и ощущений. Так, Мопертюи строил свой пессимизм на положении, согласно к-рому сумма неудовольствия превышает сумму благ. При этом удовольствие и неудовольствие понимались как психич. состояния. Эту тенденцию продолжали в 19 в. Шопенгауэр, впервые назвавший свою систему "пессимизм" (с 1844), а за ним Э. Гартман. Для этого типа пессимизма характерно недиалектич. противопоставление страдания и счастья, причем счастье оказывается отождествленным с удовольствием или наслаждением. Новым моментом учения Шопенгауэра была онтологизация оценок, благодаря чему мир в целом для него дурен и бессмыслен (это сближает пессимизм Шопенгауэра с архаич. типами мировоззрений, выявившимися в буддизме, манихействе и т.п.). Эта иррационалистич. тенденция получила широкое распространение и в 20 в. (в частности, у Хейдеггера, к-рый о человеч. бытии говорит как о "бытии-к-смерти"). Психологич. трактовка оценки быстро привела к абсурду понятия О. и п. Уже Ницше в "Рождении трагедии..." (1872) говорит о "героическом пессимизме", к-рый означает у него "оптимизм, несмотря ни на что". Героич. оптимизм Сартра равнозначен стоич. приятию собств. поражений (человек стремится быть богом, хотя это ему не дано). Обнаружилось, что можно рассуждать по формуле "нечто плохо, и хорошо, что оно плохо", а иск-во конца 19 в. показало, что можно эстетизировать зло и вносить в оценки жизни любую относительность. Т.о., понимание ценности как психологич. состояния исчерпало себя: как тотальный пессимизм шопенгауэровского типа, так и онтологич. оптимизм обнаружили свою несостоятельность. Ал. В. Михайлов. Москва. Марксистское мировоззрение не имеет ничего общего с этими онтологич. и психологич. типами оптимизма. Науч. взгляд на историю не допускает подобного ценностного истолкования развития человечества, в к-ром историч. восхождение изображается как лишь внешнее проявление борьбы двух изначально существующих абс. начал – добра и зла. Представление о том, что мир в целом "идет к лучшему", характерно для обыденного сознания. Предел этого движения (окончат. победа добра над злом) заключает в себе логич. противоречие, т. к. добро и зло – понятия соотносительные, и такое идеальное совершенство мира означало бы конец всякой истории. В действительности мысль о борьбе добра со злом имеет смысл только применительно к конкретному историч. моменту, и победа добра реально может означать только решение к.-л. социальной проблемы, переход от не удовлетворяющего человека состояния к "лучшему будущему", к-рое выступает как цель социального действия (революции, строительства нового общества). Понятие добра, говорит Ленин, означает, что "...мир не удовлетворяет человека и человек своим действием решает изменить его" (Соч., т. 38, с. 205). Понятие обществ. прогресса в марксистской науке имеет в виду историч. восхождение обществ. жизни, человеч. жизнедеятельности ко всем более высоким (усложняющимся, более универсальным, свободным, сознательным и т.п.) формам, измеряющееся не степенью осуществления раз и навсегда данных понятий справедливости, счастья, благоденствия или извечной сущности человека, а практич. решением задач, стоящих перед обществом в каждый историч. момент. Это движение бесконечно (коммунизм есть начало подлинной истории), и каждая его новая ступень относится к прошлой как разрешение ее противоречий и коллизий, т.е. как более совершенная. В этом смысле марксистское мировоззрение и называют оптимистическим. Этот оптимизм, требующий видеть в совр. действительности прежде всего противоречия и возникающие проблемы, рассматривать ее критически, с т. зр. раскрывающихся перспектив дальнейшего движения, в корне противоположен оптимизму казенному, утрачивающему эту перспективу и потому относящемуся к существующему положению вещей самоуспокоение, некритически, апологетически. Лит.: Грот Н. Я., О науч. значении пессимизма и оптимизма как мировоззрений, Одесса, 1884; Селли Дж., Пессимизм. История и критика, СПБ, 1893; Грузенберг С., Пессимизм как вера и миропонимание, М., 1908; Plumacher О., Der Pessimismus In Vergangenheit und Gegenwart, Hdlb., 1884; Hartmann E. von, Zur Geschichte und Begr?ndung des Pessimismus, 2 Aufl., Lpz., 1892; H?u?ler G., Schopenhauers und Nietzsches Pessimismus, Halle, 1910; Diels H., Der antike Pessimismus, В., 1921; Krause I., Studien ?ber Schopenhauer und den Pessimismus..., Bern, 1931; Tatarkiewicz W., Oszcz??ciu, [3 wyd.], Warsz., 1962. О. Дробницкий. Москва.