ОБРАТНАЯ ПЕРСПЕКТИВА В ЭТИКЕ

(reversed perspective in ethics). Представление о том, что каждый человек должен испытывать чувство вины не только за свои прегрешения, но и за грехи других, а в перспективе за всё и за всех. Этот принцип опирается на библейский мотив первородного греха человечества, который соразделяется всеми потомками Адама и Евы. В монашеской практике это правило выражено Аввой Дорофеем (Поучение седьмое. «О том, чтобы укорять себя, а не ближнего» [210]), а наиболее ясно и универсально – старцем Зосимой в «Братьях Карамазовых» Ф. Достоевского: «воистину всякий пред всеми за всех и за всё виноват». «Чуть только сделаешь себя за всё и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом деле и что ты-то и есть за всех и за вся виноват».
Зосима не приводит теоретических доводов, которые подтверждали бы эту взыскательную мысль, но она подтверждается сюжетом и структурой всего романа. Дмитрия Карамазова приговаривают к каторге за отцеубийство, которого он не совершал, и он вынужден взять на себя вину Смердякова. Однако Дмитрий вовсе не безвинен: ему снится дитя, которое плачет от голода, и он понимает, что должен пострадать за дитя. И действительно, Илюша Снегирев заболел оттого, что стал свидетелем избиения Дмитрием его отца и не смог снести этого унижения. Однако и сам Илюша тоже не без вины, он пытался убить собаку из любопытства и прельщенности злом. Но виноват не только он, но и лакей Смердяков, подговоривший его к такой жестокой забаве. Однако и сам Смердяков виноват лишь отчасти, поскольку мысль об отцеубийстве подсказывает ему Иван. Сам же Иван, уже мешаясь в рассудке, берет на себя целиком вину за отцеубийство, хотя только косвенно, «интеллектуально» причастен к нему. Роман построен именно как цепь перевиновений, где вина одного перекладывается на другого, где один страдает и терпит наказание за других.
Эта мысль о совиновности всех, о сопричастности человечества общему греху проходит через разные мировоззрения: от иудеохристианской теологии до экзистенциализма. Даже такая нравственно просветленная личность, как И. В. Гете, признавал, что ему «никогда не приходилось слышать о таком преступлении, на которое он не чувствовал бы себя способным». Не случайно Томас Манн цитирует эти слова Гете в своем эссе о Достоевском, находя именно у последнего высшее развитие этой «способности создать ощущение некой таинственной вины» [211].
В этой теме совиновности и «соборной» ответственности всех за всех обрисована иная нравственная перспектива, чем привычная линейная, исходящая из фиксированной точки зрения индивида и предполагающая точку схождения на линии горизонта: предметы уменьшаются пропорционально по мере удаления от переднего плана. Другую перспективу – обратную – мы наблюдаем на иконах, фресках и мозаиках. Долгое время она считалась ложной, наивной, обусловленной неумелостью ранних мастеров. Но уже в XX веке П. А. Флоренский, Б. В. Раушенбах и другие исследователи установили равноценность, если не сверхценность такой «искажающей» перспективы, которая предполагает для зрителя возможность выйти за предел своей индивидуальной точки зрения. Предметы расширяются по мере их удаления от зрителя, который выступает не как субъект восприятия, а скорее как адресат визуальных «посланий». При этом перспектива расслаивается на множество горизонтов, охватывающих предметы со всех сторон, а не только с одной, обращенной к зрителю. «Таково свойство того духовного пространства: чем дальше в нем нечто, тем больше, и чем ближе, – тем меньше. … В восприятии зрительный образ не созерцается с одной точки зрения, но по существу зрения есть образ многоцентренной перспективы» [212].
Эта «многоцентренная», соборная перспектива выступает как обратная только по отношению к прямой, индивидуальной. Быть виноватым за все и перед всеми – это как на иконе видеть каждый предмет с разных сторон и находить в самом себе точку схода всех линий, исходящих от самых дальних и наибольших реальностей: добра и зла, Бога и Его противника. Зосима мыслит о нравственных предметах в той же обратной перспективе, в какой они представлены на иконах.
Обратная перспектива не отменяет прямую, а обогащает ее. Личность начинает иначе оценивать и свои «малые» грехи, постигая в них зачатки тех больших грехов, разрастание которых создает тиранов, убийц, насильников. Совиновность – не просто нравственная рефлексия, это деятельное чувство, которое побуждает некоторых обладающих больной совестью брать на себя вину человечества, или своего класса, или своей нации, или своих предков. Это чувство побуждает людей из благополучных семейств бросать свои уютные гнезда, свой круг богатых и сильных и отправляться на помощь бедным, больным, необразованным, незащищенным. Признание за собой всеобщей вины не приводит к унынию и отчаянию, а, напротив, просветляет и «увеселяет». У Достоевского Маркел, старший брат Зосимы и первый проповедник «совиновности», радуется, признавая свою вину перед всеми. «Мне ведь самому хочется пред ними виноватым быть… Пусть я грешен пред всеми, да зато и меня все простят, вот и рай. Разве я теперь не в раю?» Это слезная радость принятия и одновременно отпущения всех вин, радость всеобщего раскаяния, ведущая к новой, «райской» жизни.
*Противозовие, Стереоэтика, Эдемизм
Почему каждый перед всеми виноват: Этика в обратной перспективе // Звезда. 2014. № 4. С. 191–199.