способ преобразования простого суждения, который заключается в том, что субъект и предикат суждения меняются местами. Обращение также считается одним из видов непосредственных умозаключений.
ОБРАЩЕНИЕ
ОБРАЩЕНИЕ (КОНВЕРСИЯ)
Источник: Краткий курс логики: глоссарий
ОБРАЩЕНИЕ
принятие к.-л. вероисповедания как результат миссионер. деятельности. Вербовка адептов характерна для всех религ. направлений. Буддизм, христианство и ислам с момента своего возникновения ставили задачу О. всего человечества в их веру.
Источник: Атеистический словарь
ОБРАЩЕНИЕ
принятие человеком или группой людей опред. вероисповедания, переход в данную веру, религию. В христ-ве О. происходит через обряд крещения взрослых людей. О. является целью миссионер, деятельности церкви. Хотя О. считается добровольным, история церкви насчитывает немало случаев насильственного О. в православие представителей языч., иноверч. и инослав. религий, в т. ч. с использованием военной силы и администрат. аппарата гос. власти. О. в православие способствовал статус последнего как гос. религии, т. е. наличие привилегии для православных и ограничений для всех остальных. С отделением церкви от гос-ва О. в православие значительно сократилось.
Источник: Православие. Словарь атеиста. М. Политиздат 1988.— 272 с. ISBN 5-250-00079-7
ОБРАЩЕНИЕ
лат. conversio)
- в традиционной логике вид непосредственного умозаключения, в котором вывод получается путем постановки предиката посылки на место субъекта, а субъекта посылки - на место предиката. Общая схема О. выглядит следующим образом:
S есть Р.
Р есть S.
Напр., из суждения "Птицы есть позвоночные" мы путем О. получаем вывод "Позвоночные есть птицы". Общеутвердительные суждения "Все S есть Р" (типа A) обращаются в частноутвердительные "Некоторые Р есть S" (типа I), напр., суждение "Все рыбы дышат жабрами" обращается в суждение "Некоторые дышащие жабрами есть рыбы"; общеотрицательные суждения "Ни одно S
не есть Р" (типа Е) обращаются в общеотрицательные "Ни одно Р не есть S" (типа Е), напр., суждение "Ни один кит не является рыбой" обращается в суждение "Ни одна рыба не есть кит"; частноутвердительные суждения "Некоторые S есть P" (типа I) обращаются в частноутвердительные "Некоторые Р есть S", напр., суждение "Некоторые металлы - жидкости" обращается в суждение "Некоторые жидкости - металлы"; наконец, из частноотрицательного суждения нельзя сделать вывод путем О.
- в традиционной логике вид непосредственного умозаключения, в котором вывод получается путем постановки предиката посылки на место субъекта, а субъекта посылки - на место предиката. Общая схема О. выглядит следующим образом:
S есть Р.
Р есть S.
Напр., из суждения "Птицы есть позвоночные" мы путем О. получаем вывод "Позвоночные есть птицы". Общеутвердительные суждения "Все S есть Р" (типа A) обращаются в частноутвердительные "Некоторые Р есть S" (типа I), напр., суждение "Все рыбы дышат жабрами" обращается в суждение "Некоторые дышащие жабрами есть рыбы"; общеотрицательные суждения "Ни одно S
не есть Р" (типа Е) обращаются в общеотрицательные "Ни одно Р не есть S" (типа Е), напр., суждение "Ни один кит не является рыбой" обращается в суждение "Ни одна рыба не есть кит"; частноутвердительные суждения "Некоторые S есть P" (типа I) обращаются в частноутвердительные "Некоторые Р есть S", напр., суждение "Некоторые металлы - жидкости" обращается в суждение "Некоторые жидкости - металлы"; наконец, из частноотрицательного суждения нельзя сделать вывод путем О.
Источник: Словарь по логике
ОБРАЩЕНИЕ
лат. conversio), преобразование предложения путем обмена местами его терминов - субъекта и предиката. О. наз. простым, если при О. кванторные слова (см. Квантор) не меняются. Просто обращаются все общеотрицат. предложения (вида «Ни одно S не есть Р») и все частноутвердит. предложения (вида «Нек-рые S суть Р»). Общеутвердит. предложения (вида «Все S суть Р») обращаются с ограничением, т. е. их О., вообще говоря, дает снова истинное предложение, если квантор «Все» заменяется квантором «Нек-рые». Частноотрицательные предложения (вида «Нек-рые S не суть Р») не обращаются: из того, что нек-рые люди не курящие, не следует, что нек-рые курящие не люди.
В традиц. логике О. относили к непосредств. умозаключениям. Последние выделялись в особую группу и правила для них формулировались наряду с правилами силлогизма. В совр. логике предикатов О. самостоят. значения не имеет, а правила О. в число правил логич. дедукции как таковые не входят. Это, однако, не умаляет эвристич. ценности О. для практики содержат. мышления.
В логике отношений, где с каждым отношением между терминами ? и у связывается понятие об отношении между терминами у и х, обратном первоначальному, О.- это операция замены данного отношения обратным ему с одноврем. перестановкой терминов отношения.
В традиц. логике О. относили к непосредств. умозаключениям. Последние выделялись в особую группу и правила для них формулировались наряду с правилами силлогизма. В совр. логике предикатов О. самостоят. значения не имеет, а правила О. в число правил логич. дедукции как таковые не входят. Это, однако, не умаляет эвристич. ценности О. для практики содержат. мышления.
В логике отношений, где с каждым отношением между терминами ? и у связывается понятие об отношении между терминами у и х, обратном первоначальному, О.- это операция замены данного отношения обратным ему с одноврем. перестановкой терминов отношения.
Источник: Советский философский словарь
ОБРАЩЕНИЕ
принятие определенной (религиозной или философскоморалистической) доктрины и вытекающих из нее норм поведения. Пока нравственность не отделилась от автоматически действующих бытовых норм и личное моральное сознание отождествляло себя с общественным мнением родового, этнического, полисного и т. д. коллектива, самостоятельный выбор образа мыслей и образа жизни был невозможен: человек мог нарушать общепринятые нормы, но не мог искать для себя другие. То же относится и к религиозным формам сознания. Только разрушение автоматизма традиционных оценок сделало жизненную позицию индивидуума проблемой и расчистило место для психологии О. Для античной культуры феномен философскоморалистического О. (с более или менее религиозной окраской) становится возможным с VI в. до н. э. (орфики и пифагореизм впервые предлагают свой «образ жизни», альтернативный к общепринятому), типичным — после выступления софистов и Сократа, центральным и определяющим — в эпоху эллинизма и Римской империи. Авторитет традиции вступает в борьбу с авторитетом философской доктрины (Сократ и другие философы обвинялись, в частности, в подрыве родительской власти), но не выдерживает его конкуренции. В условиях всеобщей общественной деморализации философия все решительнее выставляет претензию быть «искусством жизни», единственным источником правильной моральной ориентации личности. Дуалистическое противопоставление неразумной житейской рутины и спасительного «учения» одинаково характерны для киников, эпикуреизма и стоицизма. Отношение к основателям школы строится (даже в нерелигиозном эпикуреизме) по модели религиозного представления о «спасителе» (ср. у Лукреция III, 1416, обращение к Эпикуру: «Ибо лишь только твое, из божественной мысли возникнув, Стало учение нам о природе вещей проповедать...»).
В большом количестве создаются легенды об О. к философии далеких от нее людей. К началу нашей эры вербовка обращенных приводит грекоримскую философию к методам уличной проповеди. Параллельно идет развитие религиозного прозелитизма. Особую активность на рубеже I в. до н. э. и I в. н. э. проявляет иудаизм, древневосточные культы Римской империи (египетские, малоазийские, персидские) также выходят из своих этнических рамок. В Средней и Восточной Азии с широкой пропагандой своих жизненных установок выступает буддизм. Христианство (как впоследствии ислам) с самого начала ставит перед собой как первоочередную практическую задачу О. всего человечества (Лк. 2:3032; Деян. 13:47 и др.). Разрабатывается идеал профессионального проповедника, который, чтобы заставить себя слушать, способен стать «всем для всех» (1 Кор. 9:22); это способствует динамичности новой веры, широко усваивающей и перерабатывающей самые различные идеи и представления.
Техника проповеди, этико-психологическое осмысление акта О. и его терминологическая характеристика заимствуются у позднеантичной философии и восточной религиозной пропаганды, но переживание О. становится более интенсивным. В сочинениях, приписываемых апостолу Павлу, О. интерпретируется как радикальное духовное перерождение, как подобие смерти, из которой человек «воскресает» к новой жизни и уже на земле живет как бы по ту сторону смерти (Рим. 7:45). Это новое понимание О. приобретает особое значение для последующей эпохи, когда адептами христианской религии становятся высокообразованные люди, кровно связанные с традициями языческой культуры и способные к сложной индивидуалистической рефлексии. Переживание ими О. как мучительного перелома давало богатый материал для психологического самоанализа [напр., в лирике Григория Назианзина (ок. 330 — ок. 390) или Павлина Ноланского (IV в.)], пробивая брешь в традиционном античном понимании человеческого характера как неизменной данности; высшее достижение рефлектирующего автобиографизма на основе идеи О. — «Исповедь» Августина с ее невозможной для классической античности картиной становления личности.
Когда христианству удается достичь (в известных географических пределах) полного господства и О. как переход в новую веру оказывается возможным лишь вне этих пределов, в отношении к проблеме О. выявляются два мировоззренчески противоположных понимания религии. Социальноорганизующие претензии Церкви требуют максимальной стабилизации духовной (в т. ч. и религиозной) жизни. С этой точки зрения вера — не предмет переживания, но беспрекословное включение себя в структуру церковной иерархии и принятие этой иерархии как само собой разумеющейся данности: чем механичнее будет происходить этот процесс, тем лучше. Именно такая тенденция торжествует в эпоху раннего Средневековья как в восточном, так и в западном христианстве. Этико-психологическая традиция, идущая от Павла и Августина и требующая от верующего интенсивного переживания все новых и новых ступеней О. (самопреодоление, «покаяние»), находит себе, как и религиозный индивидуализм вообще, единственное прибежище в сфере монашеского аскетизма, особенно на Востоке (Иоанн Лествичник, Исаак из Антиохии).
Кризис феодальной формации и рост религиозного индивидуализма создают возможности для нового расцвета психологии О. как интимного самоуглубления в еретических движениях (богомильство, альбигойцы и др.), индивидуалистической рефлексии мистиков (Бернард Клервоский, Бонавентура), предреформационных кружках «Братьев общей жизни» («Fratres communis vitae») и «Современного благочестия» («Devotio moderno»). С другой стороны, негативное отражение идеи религиозного О. можно видеть у провозвестника новой, иррелигиозной культуры Ф. Петрарки: в его диалоге «О презрении к миру» восходящий к Августину мотив О. снова становится инструментом психологического самоанализа, но на этот раз самоанализ выявляет, по сути дела, невозможность О. для человека Возрождения, т. е. подлинного подчинения его внутренней жизни христианским нормам.
Борьба Реформации и Контрреформации, создав возможность выбора между конкурирующими вероисповеданиями, возрождает психологию религиозного О. в ее исконном виде (ср. биографии Лойолы, Лютера и других деятелей эпохи). По Лютеру, человек должен непрерывно вновь и вновь переживать динамику О.: «Наша жизнь — не пребывание в благочестии, но обретение благочестия, не здоровье, но выздоровление, не бытие, но становление...» (цит. по кн.: HertzschE., Die Wirklichkeit der Kirche, Halle, 1956, S. 15). Сентиментальноиндивидуалистические полусектантские религиозные течения, широко возникающие в XVII в. в русле как католицизма (янсенизм), так и протестантизма (пиетизм), исходят из резкого противопоставления избранников, прошедших через О., и массы верующих, приемлющих религию чисто формально.
В последующие эпохи понимание О. как тотального душевного кризиса реставрируется (и усиливается) в религиозном индивидуализме Кьеркегора (учение об абсолютном «отчаянии» как необходимой предпосылке всякого религиозного переживания); в XX в. эта концепция становится краеугольным камнем религиозных вариантов экзистенциализма (неоортодоксия, учения Ясперса, Марселя и др.). Выросшая на основе христианского понимания О. идея внутренней катастрофы, чувства отчаяния и отвращения к себе как единственного пути к подлинному «познанию» усваивается и теми представителями позднебуржуазного пессимизма и иррационализма, которые не приемлют христианство как позитивную доктрину, — Ницше, Хайдеггером и другими. Эта идея пронизывает и весь современный
В большом количестве создаются легенды об О. к философии далеких от нее людей. К началу нашей эры вербовка обращенных приводит грекоримскую философию к методам уличной проповеди. Параллельно идет развитие религиозного прозелитизма. Особую активность на рубеже I в. до н. э. и I в. н. э. проявляет иудаизм, древневосточные культы Римской империи (египетские, малоазийские, персидские) также выходят из своих этнических рамок. В Средней и Восточной Азии с широкой пропагандой своих жизненных установок выступает буддизм. Христианство (как впоследствии ислам) с самого начала ставит перед собой как первоочередную практическую задачу О. всего человечества (Лк. 2:3032; Деян. 13:47 и др.). Разрабатывается идеал профессионального проповедника, который, чтобы заставить себя слушать, способен стать «всем для всех» (1 Кор. 9:22); это способствует динамичности новой веры, широко усваивающей и перерабатывающей самые различные идеи и представления.
Техника проповеди, этико-психологическое осмысление акта О. и его терминологическая характеристика заимствуются у позднеантичной философии и восточной религиозной пропаганды, но переживание О. становится более интенсивным. В сочинениях, приписываемых апостолу Павлу, О. интерпретируется как радикальное духовное перерождение, как подобие смерти, из которой человек «воскресает» к новой жизни и уже на земле живет как бы по ту сторону смерти (Рим. 7:45). Это новое понимание О. приобретает особое значение для последующей эпохи, когда адептами христианской религии становятся высокообразованные люди, кровно связанные с традициями языческой культуры и способные к сложной индивидуалистической рефлексии. Переживание ими О. как мучительного перелома давало богатый материал для психологического самоанализа [напр., в лирике Григория Назианзина (ок. 330 — ок. 390) или Павлина Ноланского (IV в.)], пробивая брешь в традиционном античном понимании человеческого характера как неизменной данности; высшее достижение рефлектирующего автобиографизма на основе идеи О. — «Исповедь» Августина с ее невозможной для классической античности картиной становления личности.
Когда христианству удается достичь (в известных географических пределах) полного господства и О. как переход в новую веру оказывается возможным лишь вне этих пределов, в отношении к проблеме О. выявляются два мировоззренчески противоположных понимания религии. Социальноорганизующие претензии Церкви требуют максимальной стабилизации духовной (в т. ч. и религиозной) жизни. С этой точки зрения вера — не предмет переживания, но беспрекословное включение себя в структуру церковной иерархии и принятие этой иерархии как само собой разумеющейся данности: чем механичнее будет происходить этот процесс, тем лучше. Именно такая тенденция торжествует в эпоху раннего Средневековья как в восточном, так и в западном христианстве. Этико-психологическая традиция, идущая от Павла и Августина и требующая от верующего интенсивного переживания все новых и новых ступеней О. (самопреодоление, «покаяние»), находит себе, как и религиозный индивидуализм вообще, единственное прибежище в сфере монашеского аскетизма, особенно на Востоке (Иоанн Лествичник, Исаак из Антиохии).
Кризис феодальной формации и рост религиозного индивидуализма создают возможности для нового расцвета психологии О. как интимного самоуглубления в еретических движениях (богомильство, альбигойцы и др.), индивидуалистической рефлексии мистиков (Бернард Клервоский, Бонавентура), предреформационных кружках «Братьев общей жизни» («Fratres communis vitae») и «Современного благочестия» («Devotio moderno»). С другой стороны, негативное отражение идеи религиозного О. можно видеть у провозвестника новой, иррелигиозной культуры Ф. Петрарки: в его диалоге «О презрении к миру» восходящий к Августину мотив О. снова становится инструментом психологического самоанализа, но на этот раз самоанализ выявляет, по сути дела, невозможность О. для человека Возрождения, т. е. подлинного подчинения его внутренней жизни христианским нормам.
Борьба Реформации и Контрреформации, создав возможность выбора между конкурирующими вероисповеданиями, возрождает психологию религиозного О. в ее исконном виде (ср. биографии Лойолы, Лютера и других деятелей эпохи). По Лютеру, человек должен непрерывно вновь и вновь переживать динамику О.: «Наша жизнь — не пребывание в благочестии, но обретение благочестия, не здоровье, но выздоровление, не бытие, но становление...» (цит. по кн.: HertzschE., Die Wirklichkeit der Kirche, Halle, 1956, S. 15). Сентиментальноиндивидуалистические полусектантские религиозные течения, широко возникающие в XVII в. в русле как католицизма (янсенизм), так и протестантизма (пиетизм), исходят из резкого противопоставления избранников, прошедших через О., и массы верующих, приемлющих религию чисто формально.
В последующие эпохи понимание О. как тотального душевного кризиса реставрируется (и усиливается) в религиозном индивидуализме Кьеркегора (учение об абсолютном «отчаянии» как необходимой предпосылке всякого религиозного переживания); в XX в. эта концепция становится краеугольным камнем религиозных вариантов экзистенциализма (неоортодоксия, учения Ясперса, Марселя и др.). Выросшая на основе христианского понимания О. идея внутренней катастрофы, чувства отчаяния и отвращения к себе как единственного пути к подлинному «познанию» усваивается и теми представителями позднебуржуазного пессимизма и иррационализма, которые не приемлют христианство как позитивную доктрину, — Ницше, Хайдеггером и другими. Эта идея пронизывает и весь современный
Источник: София-Логос. Словарь