НОВАЯ СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТЬ

(new sentimentality). Направление в современной литературе (с 1970-х годов), обусловленное развитием и преодолением постмодернизма; представлено Венедиктом Ерофеевым, Д. Приговым, Л. Рубинштейном, Т. Кибировым, Е. Гришковцом… Это сентиментальность после смерти сентиментальности, прошедшая через все круги карнавала, иронии и черного юмора, чтобы осознать собственную банальность – и принять ее как неизбежность, как источник нового лиризма.
В конце 1980-х годов Д. A. Пригов, лидер московского *концептуализма, провозгласил поворот к «новой искренности»: от жестких концептуальных схем, пародирующих модели советской идеологии, – к лирическому освоению этих мертвых слоев бытия и сознания. Это новая искренность, поскольку она уже предполагает мертвой традиционную искренность, когда поэт вдохновенно отождествлялся со своим героем, – и вместе с тем преодолевает ту подчеркнутую отчужденность, безличность, цитатность, которая свойственна концептуализму. Новая искренность – это постцитатное творчество, когда из взаимоотношения авторского голоса и цитируемого материала рождается «мерцающая эстетика». Неосентиментальная эстетика определяется не искренностью автора и не цитатностью стиля, но именно взаимодействием того и другого, так что и вполне искреннее высказывание воспринимается как тонкая цитатная подделка, а расхожая цитата звучит как пронзительное лирическое признание.
Место новой сентиментальности определяется между двумя литературными течениями конца ХХ века: *метареализмом, чересчур «возвышенным», отстраненным, презирающим современность, – и *концептуализмом, нарочито «сниженным», подвергающим насмешке все ходульные идеалы и языковые модели. По словам С. Гандлевского, «Обретаясь между двух полярных стилей, он (критический сентиментализм) заимствует по мере надобности у своих решительных соседей, переиначивая крайности на свой лад: сбивая спеси праведной поэзии, окорачивая шабаш поэзии иронической. Этот способ поэтического мировосприятия драматичнее двух других, потому что эстетика его мало регламентирована, опереться не на что, кроме как на чувство, ум, вкус» [255].
Показательно, что итоговая книга Т. Кибирова называлась «Сантименты» (1994), и в ней огромная роль принадлежала таким сентиментальным, «душещипательным» жанрам, как идиллия, элегия, послания. В «Послании к Л. С. Рубинштейну» Кибиров обращает к нему такие строки: «Лев Семеныч! Будь мужчиной – / не отлынивай от слез! … / Осененные листвою, / небольшие мы с тобой. / Но спасемся мы с тобою / Красотою, Красотой! / Добротой и Правдой, Лева, / Гефсиманскою слезой, / влагой свадебной багровой, / превращенною водой!» Казалось бы, концептуализм совершенно исключает возможность всерьез, в первичном смысле, употреблять такие слова, как «душа», «слеза», «ангел», «красота», «добро», «правда», «царствие Божие». Здесь же, на самом взлете концептуализма и уже на выходе из него, вдруг заново пишутся эти слова, причем некоторые с большой буквы. Они уже «знают» о своей пошлости, захватанности, и вместе с тем предлагают себя как первые попавшиеся и последние оставшиеся слова, которые нечем заменить. Цитатность этих слов настолько самоочевидна, что уже не сводима к иронии, но предполагает их дальнейшее лирическое освоение. Для концептуализма шаблонность, цитатность – то, что требуется доказать; для постконцептуализма – начальная аксиома, на которой строятся все последующие лирические гипотезы. Если концептуализм демонстрировал заштампованность самых важных, ходовых, возвышенных слов, то новая сентиментальность позволяет употреблять самые штампованные слова в их прямом, но уже двоящемся смысле, как отжившие – и оживающие.
*Концептуализм, Прагмо-арт, Противоирония, Раскавычение
Постмодерн. С. 437–447.