НЕОКЛАССИЦИЗМ

др. назв. – неоклассика) направление в европ. худож. культуре, сложившееся в к. 19 — нач. 20 в. и отличавшееся постоянным обращением к античной культуре как смысловому пространству своего самоосуществления. В отличие от классицизма как большого стиля 18-19 вв. или “классицизма” эпохи Возрождения, Н. рассматривает античность не как культурный идеал или стилевой эталон, но как материал для символизации ассоциативных вариаций и деконструкций при отражении сугубо совр. социокультурных и интеллектуальных проблем. Сюжеты и герои античных мифов, архитектурные и пластич. формы античного искусства, обобщенные представления об античной культуре и цивилизации в контексте мировой истории выступают в Н. как условный код совр. культурных рефлексий, архетипич. “каркас” художественно-филос. аллюзий 20 в., культурно-истор. “фон” (контекст) решения “вечных” проблем в стремительно и трагедийно меняющемся мире совр. культуры и цивилизации. Н. можно рассматривать как дань европ. культуры 20 в. обобщенному “гуманитарному образу” греч. классики, веками выступавшей как непреходящий образец для последующих худож. направлений и культурных эпох. Интерес к античности активизировался обычно в периоды, когда на первый план в культуре выходило тяготение к мере и типизации, свойственное классич. мировосприятию как проявление неких всеобщих объективных законов, “схваченных” художниками и мыслителями. Разл. эпохи искали и находили в античной культуре нечто близкое собственному мировосприятию, пытаясь т.о. глубже вникнуть в свои тайны. Однако только в 20 в. реалии совр. культуры находились в таком вопиющем противоречии всем представлениям о мере и типичности, что их парадоксальное сопоставление с античностью не могло не обретать смысла трагич. иронии, гротеска, оксюморонности (ср. Улисс у Джойса, Дионис у Ницше и его последователей, Эдип у Фрейда, Сизиф у Камю, Орфей у Маркузе, кентавр у Апдайка и т.д.). В 20 в. традиц. отношение к античности как к идеалу лишь частично возрождается. Интересно сравнить модификацию этого идеала, напр., в сознании Т. Манна с концепциями нем. классицизма. Если для Лессинга, Гете, Шиллера и других Эллада была тайной всего человечества, выражением общепланетарной, даже вселенской “природы” и “сущности”, пришедшей к самой себе (Шиллер), то для поколения Т. Манна уже само собой разумеется, что Эллада — это тайна Европы (или, точнее, “Запада”). То, что было “детством человечества” для просветителей, в 20 в. стало “молодостью Европы”, маленькой части раздвинувшего свои границы света. Универсализм и обобщенность восприятия античности, этого “чужого прошлого” локализуется и дифференцируется. “Европа” Т. Манна представляет собой “традицию либерального гуманизма, взирающего на демокр. Афины как на свою прародину”. Не случайно античная мифология в художественно-филос. рефлексиях 20 в. причудливо переплетается с библейской, вост., афр., амер. и новоевропейской (Т. Манн, Г. Гессе, Ф. Кафка, У. Фолкнер, Г. Миллер, Н. Саррот, Акутагава Рюноскэ, Кобо Абэ, X. Борхес, X. Кортасар, Гарсия Маркес, Л. Мештерхази и др.). В этом плюралистич. культурном контексте античность лишалась ореола единственности, а классич. узнаваемые формы культурного эталона размывались и переосмыслялись в новом смысловом контексте. Обращение к античности создавало возможность Н. реализовать идею интегрального стиля культуры и мировоззренч. универсализма; при этом античные образы, сюжеты, мотивы, как и сама воссоздаваемая атмосфера античности (“дионисийство”, “аполлонийство” и т.п.) выступали как условные коды культуры, транспонировавшие современность и вечность. Таковы реинтерпретации античных образов, сюжетов, идей в пьесах Ж. Жироду, Ж. Ануя, Сартра, в художественно-филос., мифопоэтич. мышлении Ницше и Хайдеггера, Валери и Камю, в поэтич. творчестве Рильке, Сен-Жон Перса, Д. Томаса. Худож. направлением перв. четв. 20 в., когда элементы “гуманитарного разума” (термин B.C. Библера) проявились наиболее отчетливо и последовательно, явился Н. Несмотря на то что большая часть призывов и деклараций его осталась “гласом вопиющего в пустыне”, почву для всякого рода медитаций и рефлексий культурфилософски настроенным умам давали, в основном, неоклассич. произведения, хотя предпосылки для такой интерпретации исторически удаленных культур дал Символизм. В разных формах данное течение затронуло нац. культуры всех стран Европы. В Германии, Франции, Италии, России Н. имел свои индивид. особенности, нередко ярко-своеобразные и в художественно-эстетич., и в философско-интеллектуальном плане. Общим же для разл. нац. традиций в феномене Н. было то, что античная культура становится тем метафизич. и метаистор. пространством, в к-ром воплощается пафос одновременности разновременных этапов, диалог культурных эпох, традиций и стилей. Культура понимается ее творцами как общение культур, в том числе исторически удаленных друг от друга. При этом в Н. мы находим лишь отголоски классич. мировосприятия и его сознат. модернизацию (оно само становится мифом). Это связано с тем, что Н. формируется не без влияния модернизма, в к-ром главное — переосмысление классики, полемич., подчас демонстративное отталкивание от нее. И с категорией Красоты (в классич. ее понимании), и с классич. античностью, и с ближайшей классикой 19 в. модернизм связан по принципу отрицания (пересмотра традиций, реинтерпретации наследия, демонстративного новаторства). Н. во многом усваивает дискурс модернизма, делая акцент на утверждение классики (хотя и в переосмысленном, реинтерпретированном виде). Диапазон античных реминисценций в Н. чрезвычайно широк. Он простирался от моды на “греч.” хитоны и прически до гипноза соответствующих идей (увлечение неоплатонизмом и обращение к жанру трагедии, жажда синтеза искусств и аллюзии мифол. сюжетов, персонажей, мотивов); от хореографии А. Дункан до метроритмич. поисков в стихосложении. При разработке античных сюжетов Вяч. Иванова привлекала трагедия титанич. начала; Брюсова, Анненского и Цветаеву — возможности психологизации и аффектации, скрытые в Архетипах античной мифопоэтики. Свои трактовки Н. в рус. культуре представляли Врубель и Скрябин, М. Кузмин и Мандельштам, Н. Гумилев и Ахматова. В 20 в. мы сталкиваемся с интенсивной “ремифологизацией” всей культуры, причем идущей параллельно на нескольких уровнях (худож. творчество, наука, этнография и т.д.). Такие художники, как Джойс, Кафка, Лоуренс, Йитс, Элиот, О´Нил, Кокто, Т. Манн, Маркес, Камю, сознательно обращаются к мифологии — либо как к инструменту худож. организации материала (для Камю и Джойса “миф как прием” особенно характерен), либо как к средству выражения “вечных” ценностей и психол. начал (архетипов). Уже в эстетике символизма ведущую роль играли ритуальные формы искусства. В театре Анненского, Брюсова, Вяч. Иванова, Ф. Сологуба воссоздаются “жреческие просодии”, “музыкально-пластич. эволюции хора”, завораживающий “заклинательный ритм” магич. сцен, “вакхич. опьянения” и “дионисийные пляски”; все эти характерные черты античного театра — не просто внешняя стилизация др.-греч. культуры или буквальная реставрация формы античной трагедии (конкр. античные формы символисты весьма свободно переосмыливали), а худож. средства, через воздействие на эмоц. состояние зрителей и читателей добивающиеся преодоления границ реальности, экстатич. освобождения духа. В “новом театре мистич. драмы” (Г. Чулков) Вяч. Иванов ставил целью достижение эстетич. катарсиса — соборного “очищения страстей” публики (олицетворяющей человечество) посредством переживания ею аффектов, аналогичных тем, что вызывала quasi-греч. драма, ее образно-символич. язык. “Свет античности” изменял смысл лирики, эпич. жанров, философско-культурологич. эссе, публицистики символистов, исподволь способствуя становлению феномена Н., тяготеющего к совмещению прошлого и будущего в бесконечности настоящего, к синхронизации, пространств, истолкованию времени и истории (Л. Баткин). В искусстве 20 в. возникает иллюзия, будто творч. ум преодолевает истор., линейное время. Античность, трактуемая как культурное пространство, в к-ром самоосуществяются искусство, философия, обществ. мысль нач. 20 в., становилась мощным фактором метаистор. мышления, к к-рому тяготели уже символисты. Общий интерес к античному искусству и мифологии в этот период так возрос, что это дало основание говорить об “античном буме рубежа веков”. В начале 20 в. в европейском (в том числе русском) Н. поляризуются два направления в восприятии и культурных рецепциях античного: ритуально-мифологическое и эстетическое, или, используя терминологию Ницше, весьма популярную в то время, — дионисийское и аполлоновское (см. Аполлоническое и Дионисийское). Обе взаимоисключающие, на первый взгляд, линии сосуществуют параллельно, что особенно наглядно проявляется в рус. культуре начала века. Первое направление реализуется собственно в символизме, второе — в неоклассицистских стилях искусства. М.Л. Гаспаров дифференцирует эти две тенденции в рус. модернизме 20 в. как “парнасскую строгость” и “символистскую зыбкость”. Первая из названных тенденций восходит к “светскому” пониманию символики как “многозначного иносказания”, как риторич. приема, применимого к любому материалу; другая апеллирует к “духовному” пониманию символики, прочно связанному с религ. тематикой — “как земной знак несказуемых небесных истин”. “Парнасская” линия предвосхищает и знаменует Н. (Брюсов, Бальмонт, позднее Гумилев и Мандельштам); религиозно-философская — свойственна собственно символизму (Мережковский, Гиппиус, Вяч. Иванов, А. Белый, Блок, Александр). Художники, ориентированные на Н., придерживались иной линии. Для них античность, переведенная в эстетич. план “чистого искусства”, была “золотым веком”, в к-ром охотно усматривались черты гармоничности, цельности и совершенства. Журн. “Аполлон” пропагандировал эллинский культ совершенной формы; в драматургии Анненского и Цветаевой заметен процесс интеллектуализации и модернизации др.-греч. мифа. Подобные тенденции можно усмотреть и в творчестве других художников — Гумилева, Мандельштама, Ахматовой (прежде всего в лирике); в музыке — у Танеева, Скрябина, Стравинского, в живописи и графике — у В. Серова, Бакста, Врубеля, в скульптуре — у Трубецкого, Коненкова, А. Матвеева, в архитектуре —у Ф. Лидваля, М. Лялевича, И. Фомина, И. Жолтовского. К эстетизирующей линии Н. примыкают не только произведения искусства на античную тему, но и такие культурологич. концепции, как теория Вольфа и Петерсена, изложенная ими в книге “Судьба музыки с древности до современности”, в исследованиях Ф. Зелинского и др. филологов начала века. Если эстетизирующая тенденция Н. концентрирует внимание на “худож. грамматике” Греции, то мифологическая, тяготеющая к сакрализации и проявлениям пракультурного начала, стремится к выявлению хтонич. сущности первобытно-архаич. искусства и архетипов “коллективного бессознательного” (Юнг). Е.М. Мелетинский объясняет эту тенденцию социальными потрясениями, к-рые поддерживали у многих представителей интеллигенции убеждение в том, что под тонким слоем культуры действуют вечные разрушит. или созидат. силы, прямо вытекающие из природы человека, из общечеловеч. психол. и метафизич. начал. Это убеждение непосредственно восходит к античной мифологии с ее категориями рока, судьбы, представлениями об амбивалентности мировых сил, то помогающих, то мешающих человеку. Именно в противоречивой разноликости “античных” устремлений лит-ры, эстетики, драматургии и театра, философии и религ. исканий серебряного века яснее всего обнаруживаются духовные импульсы, питающие символистский “ренессанс” Н. Так, христ. идеи в интерпретации Вяч. Иванова и А. Белого логично входят в контекст символистски преломленной античности; получила распространение и обратная тенденция: греч. мифы и трагедии нередко интерпретируются как интуитивные предвестия христианства. Античные сюжеты и образы, филос. идеи и теории, мифы и их культурные рецепции, будучи изначально общечеловеческими по своему смыслу и значению и универсальными по форме воплощения, потенциально содержали в себе множество впоследствии далеко разошедшихся культурных традиций, т.е. обладали огромным и несравнимым с иными культурами потенциалом духовного, художественно-филос. синтеза. Потому на почве античной культуры оказалось возможным примирение и соединение самых разл. и даже полемически отталкивающихся друг от друга культурных тенденций. Так, напр., обе продуктивные тенденции понимания античности в европ. и отеч. культуре — ритуально-мифол., символистская, и неоклассицистская — органично соединились в Н. у Стравинского (“Царь Эдип”). Подобные примеры синтеза стилей модерна и неоклассицизма можно проследить на материале других искусств и явлений культуры. Потребность в универсализме, объединении культурных усилий человечества обращали деятелей европ. культуры 20 в. — “неоклассиков” — к разнообр. формам, принципам и идеям античной культуры в качестве эталонов классич. совершенства и гармонии, высоты человеч. духа перед страшными испытаниями судьбы, масштабности и вечности созданий мировой культуры. И тогда отд. культуры и частные их явления начинали жить в “большом времени” всемирной истории (М. Бахтин). Лит.: Бакст Л.С. Пути классицизма в искусстве // Аполлон. 1909. № 3; Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976; 1995; Аверинцев С.С. Образ античности в зап.-европ. культуре XX в. Нек-рые замечания // Новое в совр-й классич. филологии. М., 1979; Порфирьева А. “Неоклассицизм” Стравинского // Эволюционные процессы муз. мышления. Л., 1986; Она же. Вячеслав Иванов и нек-рые тенденции развития условного театра в 1905-15 годы // Рус. театр и драматургия 1907-17 годов. Л., 1988; Мандельштам О.Э. Слово и культура: Статьи. М., 1987; Библер B.C. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика культуры. М., 1991; Левая Т.Н. Рус. музыка нач. XX века в худож. контексте эпохи. М., 1991; Сарабьянов Д.В. История рус. искусства к. XIX — нач. XX в. М., 1993; Гаспаров М.Л. Избр. статьи. М., 1995. Ю. В. Корж. Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996