МЕТАЯЗЫК
Метаязык
язык, используемый для описания естественных и искусственных языков; к ним относятся искусственно создаваемые языки науки, где значение фиксировано и существуют строгие рамки использования.
Источник: Культурология. Учебный словарь. 2014 г.
Метаязык
язык, средствами которого проводится описание структурных, дедуктивных или семантических свойств какого-либо другого (обычно формализованного) языка, являющегося предметом изучения соответствующей метатеории (см. Метатеория).
МЕТАЯЗЫК
язык, средствами которого исследуется другой язык, объектный. Как показал А. Тарский, смешение мета- и объектного языков приводит к парадоксам. Необходимость М. во многом объясняется творческим характером человека. Перед вызовом будущего он вынужден все подвергать критическому рассмотрению, но в таком случае он постоянно нуждается в М. Об этом свидетельствует развитие философии. Само ее возникновение стало результатом потребности в концептуально емком М.
Источник: Философия науки. Краткий энциклопедический словарь. 2008 г.
Метаязык
(от греч. meta – после, за, позади) – вспомогательный язык, средствами которого исследуются и описываются свойства другого (основного) языка, называемого предметным, или объектным. Например, когда мы начинаем изучать иностранный язык, знакомиться с его выражениями, грамматической структурой, системой времен, падежей и т.п., мы пользуемся для описания свойств этого пока еще не известного нам языка своим родным языком, который и выступает в данном случае в качестве метаязыка.
Источник: Философия логика и методология науки Толковый словарь понятий. 2010 г.
МЕТАЯЗЫК,
язык, средствами к-рого описываются и исследуются свойства нек-рого др. языка - т. н. предметного (объектного) языка, или языкаобъекта. Напр., в учебнике англ. языка для рус. школьников предметный (изучаемый) язык - английский, а М.- русский. В учебнике же рус. языка (для рус. школ) рус. язык выступает в обеих этих ролях. Смешение предметного языка и М. приводит к т. н. семантич. антиномиям (см: Парадокс). Средствами М. в рамках различных метатеорий (см., напр., Металогика) производится исследование свойств соответств. предметных теорий (напр., в метаматематике - теории формальных доказательств).
Источник: Советский философский словарь
МЕТАЯЗЫК
от греч. meta - после, за, позади)
- язык, средствами которого исследуются и описываются свойства другого языка, называемого предметным, или объектным. Напр., когда мы начинаем изучать иностранный язык, знакомиться с его выражениями, с его грамматической структурой, системой времен, падежей и т. п., мы пользуемся для описания свойств этого пока еще не известного нам языка своим родным языком, который и выступает в данном случае в качестве М.
Смешение объектного языка и М. приводит к противоречиям и парадоксам (см.: "Лжеца" парадокс). В естественном языке явного различия между объектным и М. нет: мы пользуемся одним и тем же языком и для того, чтобы говорить о внеязыковых объектах, и для того, чтобы говорить о самом языке. Только интуиция помогает нам избежать путаницы и противоречий. Однако всегда существует опасность того, что неразличение объектного и М. приведет к противоречию. Поэтому в науке, в частности в металогике и метаматематике, проводится четкое разделение этих двух языков. К М. обычно предъявляются следующие требования: 1) в нем должны быть средства для описания синтаксических свойств объектного языка, в частности средства для построения выражений объектного языка; 2) М. должен быть настолько богат по своим выразительным возможностям, чтобы для каждого выражения объектного языка в нем существовала формула, являющаяся переводом этого выражения; 3) логический словарь М. должен быть по крайней мере столь же богат, как и логический словарь объектного языка; 4) в М. должны быть дополнительные переменные, принадлежащие к более высокому типу, чем переменные объектного языка, и т. д.
- язык, средствами которого исследуются и описываются свойства другого языка, называемого предметным, или объектным. Напр., когда мы начинаем изучать иностранный язык, знакомиться с его выражениями, с его грамматической структурой, системой времен, падежей и т. п., мы пользуемся для описания свойств этого пока еще не известного нам языка своим родным языком, который и выступает в данном случае в качестве М.
Смешение объектного языка и М. приводит к противоречиям и парадоксам (см.: "Лжеца" парадокс). В естественном языке явного различия между объектным и М. нет: мы пользуемся одним и тем же языком и для того, чтобы говорить о внеязыковых объектах, и для того, чтобы говорить о самом языке. Только интуиция помогает нам избежать путаницы и противоречий. Однако всегда существует опасность того, что неразличение объектного и М. приведет к противоречию. Поэтому в науке, в частности в металогике и метаматематике, проводится четкое разделение этих двух языков. К М. обычно предъявляются следующие требования: 1) в нем должны быть средства для описания синтаксических свойств объектного языка, в частности средства для построения выражений объектного языка; 2) М. должен быть настолько богат по своим выразительным возможностям, чтобы для каждого выражения объектного языка в нем существовала формула, являющаяся переводом этого выражения; 3) логический словарь М. должен быть по крайней мере столь же богат, как и логический словарь объектного языка; 4) в М. должны быть дополнительные переменные, принадлежащие к более высокому типу, чем переменные объектного языка, и т. д.
Источник: Словарь по логике
МЕТАЯЗЫК
одно из важнейших понятий современной логики, математики, философии и методологии науки, семиотики и теоретической лингвистики. В самом общем смысле метаязык — любой естественный или искусственный язык (язык «второго уровня»), на котором описывается другой язык (язык «первого уровня»), служащий для описания предметов, свойств и ситуации окружающего мира либо тех или иных его областей или сфер. Так, при изучении английского языка в качестве метаязыка может выступать русский язык, как, впрочем, и любой другой естественный или некоторые искусственные языки. Роль метаязыка по отношению к любому естественному языку выполняют правила его словообразования, синтаксиса и т. п., в общем случае — любые его фрагменты, которые используются для описания данного, анализируемого или изучаемого языка. Язык, который описывается в метаязыке, называется предметным языком, или языком-объектом. Различение языковобъектов и соответствующих метаязыков является относительным: любой из метаязыков в свою очередь может стать объектом описания в метаязыке более высокого уровня, однако практически для решения задач исследования языков не требуется выхода за пределы метаязыка второго уровня.
Смешение терминов (слов) и высказываний (осмысленных утверждений) метаязыка и соответствующего языка-объекта порождает трудности в понимании и использовании языков человеческого общения и нередко приводит к серьезным парадоксам. Так, нельзя сказать, что «Лошадь — это существительное», так как в этом предложении «лошадь» — это термин языка-объекта, а «существительное» — метаязыковой термин. Эта ситуация относительно простая, и трудность исчезает после небольшого исправления приведенного предложения: «Слово «лошадь» — это существительное». Значительно большие трудности возникают с известными еще из Античности парадоксами (позднее их назовут семантическими), напр. с парадоксом «Лжец» (4 в. до н. э.): «Один критянин сказал, что все критяне — всегда лгут. Что он сказал — истину или ложь?», в котором наряду с предметными терминами используется метаязыковое понятие «истина», причем не только для оценки соответствующего предметного высказывания, но и по отношению ко всему этому утверждению в целом. Подобные парадоксы представляют проблему и ныне. Т. о., с иерархией человеческих дескриптивных (описательных) языков и трудностями использования языков разных уровней человечество неявно стало сталкиваться, начиная с античности (Кеенофан, Платон, Аристотель), во всяком случае со времени более или менее ясного понимания содержания метаязыковых терминов типа «истина».
Впервые различение языка-объекта и метаязыка проведено Д. Гильбертом, однако без использования соответствующей терминологии, а применительно к различению «математики» и «метаматематики». Термины «язык-объект» и «метаязык» были введены А. Тарским и Р. Карнапом в сер. 1930-х гг. Это различение стало активно использоваться в исследованиях проблем математической логики и оснований математики. Несколько позже его стали применять в лингвистике, семиотике, в философии и методологии науки. В каждой из этих дисциплин применение термина «метаязык» при сохранении его общего значения приобретает некоторые специфические черты. Так, в логике и математике метаязык обычно понимается как средство изучения формализованных языков — логических и математических исчислений, или (в несколько иной формулировке) как формализованный или неформализованный язык, на котором формулируются утверждения метаматематики; в лингвистике метаязык рассматривается как средство построения металингвистики и т. д. При всем различии таких трактовок общепризнано, что метаязык должен быть богаче соответствующего языка-объекта, так как он должен содержать не только обозначения для всех имен и выражений последнего, но и фиксировать с помощью своих специфических средств их свойства и устанавливать различного рода отношения и связи между ними. Только в этом случае удается избежать различного рода парадоксов и антиномий при использовании иерархии используемых человеком языков.
Богатые выразительные средства метаязыков логики, математики, лингвистики и других дисциплин позволяют формулировать на них метатеории соответствующих предметных областей научного знания.
Смешение терминов (слов) и высказываний (осмысленных утверждений) метаязыка и соответствующего языка-объекта порождает трудности в понимании и использовании языков человеческого общения и нередко приводит к серьезным парадоксам. Так, нельзя сказать, что «Лошадь — это существительное», так как в этом предложении «лошадь» — это термин языка-объекта, а «существительное» — метаязыковой термин. Эта ситуация относительно простая, и трудность исчезает после небольшого исправления приведенного предложения: «Слово «лошадь» — это существительное». Значительно большие трудности возникают с известными еще из Античности парадоксами (позднее их назовут семантическими), напр. с парадоксом «Лжец» (4 в. до н. э.): «Один критянин сказал, что все критяне — всегда лгут. Что он сказал — истину или ложь?», в котором наряду с предметными терминами используется метаязыковое понятие «истина», причем не только для оценки соответствующего предметного высказывания, но и по отношению ко всему этому утверждению в целом. Подобные парадоксы представляют проблему и ныне. Т. о., с иерархией человеческих дескриптивных (описательных) языков и трудностями использования языков разных уровней человечество неявно стало сталкиваться, начиная с античности (Кеенофан, Платон, Аристотель), во всяком случае со времени более или менее ясного понимания содержания метаязыковых терминов типа «истина».
Впервые различение языка-объекта и метаязыка проведено Д. Гильбертом, однако без использования соответствующей терминологии, а применительно к различению «математики» и «метаматематики». Термины «язык-объект» и «метаязык» были введены А. Тарским и Р. Карнапом в сер. 1930-х гг. Это различение стало активно использоваться в исследованиях проблем математической логики и оснований математики. Несколько позже его стали применять в лингвистике, семиотике, в философии и методологии науки. В каждой из этих дисциплин применение термина «метаязык» при сохранении его общего значения приобретает некоторые специфические черты. Так, в логике и математике метаязык обычно понимается как средство изучения формализованных языков — логических и математических исчислений, или (в несколько иной формулировке) как формализованный или неформализованный язык, на котором формулируются утверждения метаматематики; в лингвистике метаязык рассматривается как средство построения металингвистики и т. д. При всем различии таких трактовок общепризнано, что метаязык должен быть богаче соответствующего языка-объекта, так как он должен содержать не только обозначения для всех имен и выражений последнего, но и фиксировать с помощью своих специфических средств их свойства и устанавливать различного рода отношения и связи между ними. Только в этом случае удается избежать различного рода парадоксов и антиномий при использовании иерархии используемых человеком языков.
Богатые выразительные средства метаязыков логики, математики, лингвистики и других дисциплин позволяют формулировать на них метатеории соответствующих предметных областей научного знания.
Источник: Новая философская энциклопедия
МЕТАЯЗЫК
понятие совр. логики, используемое при исследовании языков различных логико-математич. исчислений и естеств.-науч. языков, при описании взаимоотношений языков различного "уровня" и при характеристике отношения между рассматриваемыми языками и описываемыми с их помощью предметными областями. М. наз. язык, на к-ром происходит рассмотрение к.-л. др. языка, изучение строения выражений этого языка, доказательство теорем о его дедуктивных свойствах и об отношении его к др. языкам и т.д. М. может быть как неформализованным, так и формализованным языком. Язык, рассматриваемый в М., – он наз. языком-объектом (или предметным я з ы к о м) – обычно является формализованным. Если в языке-объекте формулируется теория, посвященная рассмотрению к.-л. содержательно воспринимаемой предметной области, то средствами М. формулируется метатеория, объектом изучения к-рой является первая (п р е д м е т н а я) теория. Классич. примером метатеории служит метаматематика. Метатеоретич. проблемы собственно логики и методы исследования их образуют металогику. При метатеоретич. исследованиях формализованных языков, допускающих достаточно богатые в логич. отношении интерпретации, к М. обычно предъявляются следующие требования: 1) М. должен включать в себя язык-объект как свою часть (в том смысле, что выражения языка-объекта должны быть переводимы в М., так что выражения М. должны быть именами соответствующих выражений языка-объекта); 2) В числе выражений М. должны иметься выражения более высоких логич. типов (см. Типов теория), чем выражения языка-объекта. Иначе говоря, чтобы в М. можно было проводить рассуждения о строении выражений языка-объекта и о его дедуктивных свойствах, М. должен быть логически более богатым, чем язык-объект. (Требование 2, впрочем, не предполагает непременного использования а п п а р а т а теории типов; оно может быть сформулировано и в терминах др. логич. теорий; см., напр., Предикатов исчисление.) Средствами М. осуществляется описание свойств выражений исходной теории (и, тем самым, языка-объекта, на к-ром она излагается) и определяются понятия, относящиеся к строению данной предметной теории (напр., аксиоматизируемость теории, доказуемость или разрешимость ее предложений, непротиворечивость, полнота и независимость положенной в основе предметной теории системы аксиом и т.п.); исследование относящихся к этим понятиям проблем применительно к конкретной предметной теории составляет задачу метатеории. Та часть метатеории, к-рая исследует формальную структуру предметной теории (независимо от к.-л. ее интерпретаций), наз. синтаксич. частью метатеории, или просто с и н т а к с и с о м (см. Синтаксис в логике). Соответственно М., предназначенный для изучения структуры формализованного предметного языка, наз. синтаксич. языком, или языком синтаксиса. Часть метатеории, посвященная исследованию различных интерпретаций предметной теории (или выражений языка-объекта), наз. ее семантической частью, или с е м а н т и к о й данной предметной теории (соответственно, языка-объекта) (см. Модель, Семантика в логике). Семантич. понятия характеризуют отношения между элементами из предметной области исследуемой теории и языком-объектом, в к-ром описываются (формализуются) свойства этих элементов и отношения между ними. Примерами таких семантич. понятий служат "имя", "истинность", "значение", "выполнимость", "модель". Различение понятий метатеории и понятий исследуемой в ней теории (соответственно, выражений М. и языка-объекта) не проводится сколько-нибудь четко ни в обычном разговорном языке, ни, как правило, в науч. языке. Тарский показал, что попытки определения понятия "истинное предложение" в естеств. языке, неизбежно приводящие к антиномиям типа "Лжец", являются результатом смешения языка-объекта и (часто неявно предполагаемого) М. Формально точное (и не ведущее к противоречиям) определение истинности предложения может быть построено лишь в М. с конечным числом логич. типов. [Однако, если предикат "истинное (предложение)" присоединить к числу и с х о д н ы х понятий М., то он может употребляться точным и непротиворечивым образом и в М. с бесконечным числом логич. типов ]. Четкое разграничение (вообще говоря, содержательного) М. и (как правило, формализованного или хотя бы формализуемого) языка-объекта не только чрезвычайно важно в методологич. отношении [будучи, в частности, необходимым условием корректной постановки таких проблем, как, напр., непротиворечивость и (или) полнота к.-л. дедуктивной теории ], но и оказывается весьма плодотворным для разл. приложений анализируемой теории. Так, формализация языков, употребляемых в разл. науках, в качестве языков-объектов, и необходимое для этой цели построение соответствующих М. играют большую роль в лингвистических и логических исследованиях т.н. машинных языков, используемых при программировании задач, относящихся к этим наукам, для решения их на электронно-вычислительных машинах. В процессе формализации различных теорий их М., будучи неформализованными (или частично формализованными) языками, сами могут подвергаться формализации и исследованию в м е т а м е т а я з ы к е и т.д. В металингвистич. исследованиях активную роль сыграли логики львовско-варшавской школы, а также Карнап, Черч, Кемени и Куайн. Основополагающее значение для рассматриваемой проблематики имеют работы Д. Гильберта и Геделя. Успешно работают в этой области мн. сов. ученые. Лит.: Тарский ?., Введение в логику и методологию дедуктивных наук, М., 1948; Клини С. К., Введение в метаматематику, пер. с англ., М., 1957, гл. 1; Черч ?., Введение в математическую логику, [т. ] 1, пер. с англ. [М. ], 1960, Введение; Hilbert D., Bernays P., Grundlagen der Mathematik, Bd 1, В., 1934; Woodger J. H., The axiomatic method in biology, L., 1937; его же, Biology and language, L., 1952; Tarski ?., Logic, semantics, metamathematics, Oxf., 1956. В. Финн. Москва.
Источник: Философская Энциклопедия. В 5-х т.
МЕТАЯЗЫК
язык описания какого-либо языка. Описываемый язык называют при этом языком-объектом. Иногда первичный язык называют "объектным" или "предметным" языком, предполагая, что он обозначает реальные предметы. Однако последнее не является необходимым. В более общем, семиотическом, значении М. будет всякая знаковая система, означающая некоторую другую, первичную знаковую систему.
М. - одна из центральных категорий семантики. Семантическую амбивалентность слова, его способность обозначать как вещи, так и имена вещей, открыли уже древнеиндийские языковеды, такие как Панини (IV в. до н. э.). У философов европейской античности возникает сознание связи логических антиномий с данной амбивалентностью. Так, Секст Эмпирик проводит различие между уровнями языка для устранения софизмов. Августин проводит различие между "именами вещей" и "именами имен". Схоласты продолжают данное различение в форме различия между "первичной интенцией" и "вторичной интенцией". Последняя принадлежит уровню М. и включает такие метатермины, как "термин", "универсалия", "предложение", "род" и др. Буридан использовал эту теорию для разрешения логических антиномий. Смешение первичной и вторичной интенций признавалось как причина парадокса "лжец". Схоласты разработали теорию суппозиций, т. е. различных употреблений термина. Особенно значимы две из них: формальная суппозиция, как использование термина для обозначения предмета из некоторого класса предметов, и материальная, как использование термина для обозначения самого себя, в качестве имени самого себя (например, "слово состоит из 5 букв"). Логические антиномии возникают в результате их смешения. В металогических исследованиях средневековых философов проводилось также различие между именованием (номинацией) и означиванием (сигнификацией).
После схоластов традиция металогических исследований прерывается, вплоть до возникновения математической логики в конце XIX - начале XX в. Понятие М. имплицитно используется уже в исследованиях Г. Фреге. Он рассматривает слова прямой и косвенной речи как знаки знаков, которым нельзя приписать их собственный денотат, но лишь "косвенный денотат", который совпадает с обычным смыслом соответствующего слова. "Косвенным денотатом" предложения является некоторое суждение. Термин "М." вводят в употребление представители Львовско-варшавской школы аналитической философии, термин используется у С. Лесневского, а в дальнейшем у А. Тарского. Из логиков Венского кружка проблемами М. наиболее активно занимался Р. Карнап. Согласно Р. Карнапу, М. включает выражения, соотнесенные со всеми элементами объектного языка: его знаками, качеством и связью выражений, а также правилами их образования и преобразования. М. строится как часть обычного языка, расширяющая язык-объект рядом семантических понятий (истинности, лживости, эквивалентности и др.). В теорию логического М. внесли ряд важных результатов Д. Гильберт и К. Гедель.
А. Тарский заложил основы логической семантики. Он доказал неопределимость понятия истинности средствами предметного языка и предложил семантическое определение истины, формализующее классическое определение Аристотеля. В этом определении истинность рассматривается как семантическая, метаязыковая категория. Им рассмотрены два возможных способа построения М.
1. Семантические понятия вводятся в М. как исходные, а их свойства описываются посредством системы аксиом (что требует доказательство полноты и непротиворечивости семантической теории).
2. Семантические понятия вводятся в М. посредством определений, тогда М. должен: а) включать средства для описания синтаксиса объектного языка; б) быть богаче объектного языка, т. е. всякое выражение последнего должно быть переводимо на М.; в) иметь не менее богатый, чем в языке-объекте, логический словарь; г) включать переменные более высокого, чем в языке-объекте, порядка.
Естественные языки являются семантически замкнутыми. Это значит, что они включают как выражения с внеязыковой референцией, так и имена собственных языковых выражений плюс семантические предикаты "истинно", "ложно", "доказуемо" и др. Поэтому Тарский не считал возможным распространение на них семантического определения истины и логических определений М. и языка-объекта. Естественные языки - также предельно богатые семантические системы, т. е. выполняют функции универсальной знаковой системы, М., на который можно перевести значения прочих знаковых систем. Это приводит к проблематичности использования логического определения М. Последнее предложил Ельмслев, противопоставив простой означивающей системе две комплексные: коннотативные и метаязыковые семиотики. В коннотативных языках форма выражения (означающее) в свою очередь является языком, в М. же форма содержания (означаемое) есть первичный язык, т. е. язык-объект.
Р. Якобсон в числе языковых функций выделяет и метаязыковую функцию использования языка для описания кода. К М. обращаются, когда возникает необходимость уточнения языковых значений кода общения. Информация о коде передается посредством М. Данное положение можно распространить за рамки лингвистики: код всякой знаковой системы определяется и транслируется, а также изменяется благодаря использованию соответствующего М. (за исключением самопроизвольных кодовых помех и трансформаций). Это позволяет использовать понятие М. в культурологии.
В логике требуется, чтобы язык-объект составлял часть М., включался в него. М. лингвистики же, наоборот, составляет часть естественного языка, т. е. включается в язык-объект. Использование категорий языка-объекта в качестве семантических может приводить к противоречивости получаемого описания (за счет автореференции). Невключенность же языка-объекта в М. ведет к неполноте описания, которая, однако, преодолима множественностью взаимодополнительных описаний. Случай перевода можно рассматривать как такое описание, в котором язык-объект не включается в М., и обратно. Когда язык перевода (М.) беднее переводимого (языка-объекта), тогда адекватность описания возможна только в некоторой серии (множестве) переводов. Одним из культурологических следствий является невыразимость мифа в рамках единого повествования, но лишь в ряде различных вариантов. Поливариантность мифа отмечает К. Леви-Стросс.
Несмотря на возможность различных соотношений между М. и языком-объектом культурологического описания, желательно, чтобы М. не входил полностью в язык-объект. Это требование служит сохранению необходимой для объективного описания дистанции культуролога к описываемой им культуре. Описание же культуры "изнутри" не будет неадекватным по причине автореференции, отсутствия точки опоры для ее устранения.
Д. В. Анкин
М. - одна из центральных категорий семантики. Семантическую амбивалентность слова, его способность обозначать как вещи, так и имена вещей, открыли уже древнеиндийские языковеды, такие как Панини (IV в. до н. э.). У философов европейской античности возникает сознание связи логических антиномий с данной амбивалентностью. Так, Секст Эмпирик проводит различие между уровнями языка для устранения софизмов. Августин проводит различие между "именами вещей" и "именами имен". Схоласты продолжают данное различение в форме различия между "первичной интенцией" и "вторичной интенцией". Последняя принадлежит уровню М. и включает такие метатермины, как "термин", "универсалия", "предложение", "род" и др. Буридан использовал эту теорию для разрешения логических антиномий. Смешение первичной и вторичной интенций признавалось как причина парадокса "лжец". Схоласты разработали теорию суппозиций, т. е. различных употреблений термина. Особенно значимы две из них: формальная суппозиция, как использование термина для обозначения предмета из некоторого класса предметов, и материальная, как использование термина для обозначения самого себя, в качестве имени самого себя (например, "слово состоит из 5 букв"). Логические антиномии возникают в результате их смешения. В металогических исследованиях средневековых философов проводилось также различие между именованием (номинацией) и означиванием (сигнификацией).
После схоластов традиция металогических исследований прерывается, вплоть до возникновения математической логики в конце XIX - начале XX в. Понятие М. имплицитно используется уже в исследованиях Г. Фреге. Он рассматривает слова прямой и косвенной речи как знаки знаков, которым нельзя приписать их собственный денотат, но лишь "косвенный денотат", который совпадает с обычным смыслом соответствующего слова. "Косвенным денотатом" предложения является некоторое суждение. Термин "М." вводят в употребление представители Львовско-варшавской школы аналитической философии, термин используется у С. Лесневского, а в дальнейшем у А. Тарского. Из логиков Венского кружка проблемами М. наиболее активно занимался Р. Карнап. Согласно Р. Карнапу, М. включает выражения, соотнесенные со всеми элементами объектного языка: его знаками, качеством и связью выражений, а также правилами их образования и преобразования. М. строится как часть обычного языка, расширяющая язык-объект рядом семантических понятий (истинности, лживости, эквивалентности и др.). В теорию логического М. внесли ряд важных результатов Д. Гильберт и К. Гедель.
А. Тарский заложил основы логической семантики. Он доказал неопределимость понятия истинности средствами предметного языка и предложил семантическое определение истины, формализующее классическое определение Аристотеля. В этом определении истинность рассматривается как семантическая, метаязыковая категория. Им рассмотрены два возможных способа построения М.
1. Семантические понятия вводятся в М. как исходные, а их свойства описываются посредством системы аксиом (что требует доказательство полноты и непротиворечивости семантической теории).
2. Семантические понятия вводятся в М. посредством определений, тогда М. должен: а) включать средства для описания синтаксиса объектного языка; б) быть богаче объектного языка, т. е. всякое выражение последнего должно быть переводимо на М.; в) иметь не менее богатый, чем в языке-объекте, логический словарь; г) включать переменные более высокого, чем в языке-объекте, порядка.
Естественные языки являются семантически замкнутыми. Это значит, что они включают как выражения с внеязыковой референцией, так и имена собственных языковых выражений плюс семантические предикаты "истинно", "ложно", "доказуемо" и др. Поэтому Тарский не считал возможным распространение на них семантического определения истины и логических определений М. и языка-объекта. Естественные языки - также предельно богатые семантические системы, т. е. выполняют функции универсальной знаковой системы, М., на который можно перевести значения прочих знаковых систем. Это приводит к проблематичности использования логического определения М. Последнее предложил Ельмслев, противопоставив простой означивающей системе две комплексные: коннотативные и метаязыковые семиотики. В коннотативных языках форма выражения (означающее) в свою очередь является языком, в М. же форма содержания (означаемое) есть первичный язык, т. е. язык-объект.
Р. Якобсон в числе языковых функций выделяет и метаязыковую функцию использования языка для описания кода. К М. обращаются, когда возникает необходимость уточнения языковых значений кода общения. Информация о коде передается посредством М. Данное положение можно распространить за рамки лингвистики: код всякой знаковой системы определяется и транслируется, а также изменяется благодаря использованию соответствующего М. (за исключением самопроизвольных кодовых помех и трансформаций). Это позволяет использовать понятие М. в культурологии.
В логике требуется, чтобы язык-объект составлял часть М., включался в него. М. лингвистики же, наоборот, составляет часть естественного языка, т. е. включается в язык-объект. Использование категорий языка-объекта в качестве семантических может приводить к противоречивости получаемого описания (за счет автореференции). Невключенность же языка-объекта в М. ведет к неполноте описания, которая, однако, преодолима множественностью взаимодополнительных описаний. Случай перевода можно рассматривать как такое описание, в котором язык-объект не включается в М., и обратно. Когда язык перевода (М.) беднее переводимого (языка-объекта), тогда адекватность описания возможна только в некоторой серии (множестве) переводов. Одним из культурологических следствий является невыразимость мифа в рамках единого повествования, но лишь в ряде различных вариантов. Поливариантность мифа отмечает К. Леви-Стросс.
Несмотря на возможность различных соотношений между М. и языком-объектом культурологического описания, желательно, чтобы М. не входил полностью в язык-объект. Это требование служит сохранению необходимой для объективного описания дистанции культуролога к описываемой им культуре. Описание же культуры "изнутри" не будет неадекватным по причине автореференции, отсутствия точки опоры для ее устранения.
Д. В. Анкин
Источник: Современный философский словарь
МЕТАЯЗЫК
1) в классической философии: понятие, фиксирующее логический инструментарий рефлексии над феноменами семиотического ряда, 2) в философии постмодернизма: термин, выражающий процессуальность вербального продукта рефлексии над процессуальностью языка. Конституируется в процессе формирования постмодернистской концепции критики как стратегии отношения к тексту, характерной для культуры классического типа (см. Kritik) и противопоставлении ей стратегии имманентного анализа текстовой реальности. Постмодернистская трактовка М. восходит к работе Р.Барта "Литература и метаязык" (1957), в рамках которой осуществлено последовательное категориальное разграничение таких феноменов, как "язык-объект" и М. И если "язык-объект - это сам предмет логического исследования", то под М. понимается "тот неизбежно искусственный язык, на котором это исследование ведется", - собственно, конституирования М. выступает условием возможности того, что "отношения и структура реального языка (языка-объекта)" могут быть сформулированы "на языке символов (метаязыке)" (Р.Барт). Специфика постмодернистского операционального употребления понятия "М." связана с тем, что он осмыслен как адекватный и достаточный инструмент для аналитики такого феномена, как "литература", что в контексте классической традиции далеко не являлось очевидным: "писатели в течение долгих веков не представляли, чтобы литературу (само это слово появилось недавно) можно было рассматривать как язык, подлежащий, как и всякий язык, подобному логическому разграничению" /т.е. его дифференциации, подразумевающей выделение в его рамках соответствующего мета-уровня - M.M.I (Р.Барт). Подобная ситуация была обусловлена традиционным для классической культуры дисциплинарным разграничением "языка" и "литературы" (ср. традиционные школьные конъюнкции: "белорусский язык и литература", "русский язык и литература" и т.п.). Подобное положение дел постмодернизм связывает с отсутствием в классической литературе интенции на собственно рефлексивные формы самоанализа: "литература никогда не размышляла о самой себе (порой она задумывалась о своих формах, но не своей сути), не разделяла себя на созерцающее и созерцаемое; короче, она говорила, но не о себе" (Р.Барт). Лишь в контексте становления неклассической культуры "литература стала ощущать свою двойственность, видеть в себе одновременно предмет и взгляд на предмет, речь и речь об этой речи, литературу-объект и металитературу". В качестве этапов становления подобного подхода могут быть выделены следующие: 1) предыстория М., т.е. возникновение того, что Р.Барт обозначает как "профессиональное самосознание литературного мастерового, вылившееся в болезненную тщательность, в мучительное стремление к недостижимому совершенству" (типичной фигурой данного этапа выступает для Р.Барта Г.Флобер); 2) формирование неклассической
(пред-постмодернистской) установки на синкретизм видения феноменологически понятой литературы, с одной стороны, и ее языковой ткани - с другой, т.е., по Р.Барту, "героическая попытка слить воедино литературу и мысль о литературе в одной и той же субстанции письма" (данный этап вполне репрезентативно может быть иллюстрирован творчеством Малларме); собственно, конституирование письма как феномена сугубо неклассической языковой культуры (см. Письмо) и знаменует собой начало подлинной истории М.; 3) конституирование традиции, позволяющей "устранить тавтологичность литературы, бесконечно откладывая самое литературу "на завтра", заверяя вновь и вновь, что письмо еще впереди, делая литературу из самих этих заверений" (данный этап прекрасно моделируется творчеством М.Пруста); 4) разрушение незыблемой в свое время (в рамках классической культуры) идеи референции, когда "слову-объекту стали намеренно, систематически приписывать множественные смыслы, умножая их до бесконечности и не останавливаясь окончательно ни на одном фиксированном означаемом", что наиболее ярко было продемонстрировано сюрреализмом в рамках модернизма (см. Модернизм) и фактически подготовило почву для возникновения постмодернистской концепции "пустого знака" (см. Пустой знак); и, наконец, 5) оформление парадигмы так называемого "белого письма", ставящего своей целью "создать смысловой вакуум, дабы обратить литературный язык в чистое здесь-бытие (etre-la)" (творчество А.Роб-Грийе) и непосредственно предшествующее постмодернистской концепции означивания (см. Означивание). Собственно постмодернистский подход к феномену М. связан с тем, что в "наш век (последние сто лет)" адекватные поиски ответа на то, что есть литература, по оценке Р.Барта, "ведутся не извне, а внутри самой литературы" (см. Kritik). Собственно, постмодернистская критика в своей процессуальности фактически и представляет собой не что иное, как "лишь метаязык" (Р.Барт). Однако М. не может рассматриваться в постмодернистской системе отсчета лишь в качестве своего рода "вторичного языка... который накладывается на язык первичный (язык-объект)" (Р.Барт). Основным требованием, предъявляемым постмодернистской критикой к М., является требование наличия у него интегративного потенциала (потенциала интегративности): М. должен быть способен (в силу таких своих свойств, как "связность", "логичность" и "систематичность") в максимальной степени "интегрировать (в математическом смысле)" ("вобрать в себя" или "покрыть собою") язык того или иного анализируемого автора или произведения, выступив по отношению к нему в качестве квази-системы. Вместе с тем, в процессе критики, т.е., по Р.Барту взаимодействия ("взаимного "трения") языка-объекта и М., сама литература не может сохранить внерефлексивной автохтонности и разрушается как язык-объект, "сохраняясь лишь в качестве метаязыка". В этом контексте постмодернистские романы (литература) фактически являются трактатами о языке, романами о приключениях языка, наррациями М. о самом себе (см. Нарратив), - по оценке Фуко, неклассическая литература типа романов де Сада и Батая (см. Сад), как раз и моделирует ту сферу, где "язык открывает свое бытие" (Фуко). Важнейшими особенностями постмодернистской интерпретации М. являются следующие: во-первых, в контексте постмодернистской концепции симуляции (см. Симуляция) феномен М. осмыслен в качестве симулякра (см. Симулякр): "истина нашей литературы - ...это маска, указывающая на себя пальцем" (Р.Барт); во-вторых. М. понимается не только (и не столько) в качестве наличного логического инструментария анализа языковых феноменов, сколько в качестве процессуальности вербального продукта рефлексии над процессуальностью языка; в-третьих, сама эта процессуальность интерпретируется как трансгрессивная по своей природе (см. Трансгрессия), ибо язык, согласно постмодернистской точке зрения, открывает свое бытие именно и только "в преодолении своих пределов" (Фуко), - таким образом, поиск литературой своей сущности, т.е. мета-анализ собственной языковой природы может осуществляться лишь "на самой ее грани, в той зоне, где она словно стремится к нулю, разрушаясь как объект-язык и сохраняясь лишь в качестве метаязыка" (Р.Барт). В этом отношении современная литература ведет своего рода перманентную "игру со смертью", и в этом отношении она "подобна расиновской героине (Эрифиле в "Ифигении"), которая умирает, познав себя, а живет поисками своей сущности" (Р.Барт). Но именно ее смерть (в классическом ее смысле) оборачивается условием возможности новой жизни (жизни в новом качестве): литература "переживает свою смерть". Подобная квазирефлексивность литературы выступает, по постмодернистской оценке, именно тем условием, благодаря которому "сами поиски метаязыка становятся новым языком-объектом" (Р.Барт), что открывает новый горизонт возможностей его бытия.
(пред-постмодернистской) установки на синкретизм видения феноменологически понятой литературы, с одной стороны, и ее языковой ткани - с другой, т.е., по Р.Барту, "героическая попытка слить воедино литературу и мысль о литературе в одной и той же субстанции письма" (данный этап вполне репрезентативно может быть иллюстрирован творчеством Малларме); собственно, конституирование письма как феномена сугубо неклассической языковой культуры (см. Письмо) и знаменует собой начало подлинной истории М.; 3) конституирование традиции, позволяющей "устранить тавтологичность литературы, бесконечно откладывая самое литературу "на завтра", заверяя вновь и вновь, что письмо еще впереди, делая литературу из самих этих заверений" (данный этап прекрасно моделируется творчеством М.Пруста); 4) разрушение незыблемой в свое время (в рамках классической культуры) идеи референции, когда "слову-объекту стали намеренно, систематически приписывать множественные смыслы, умножая их до бесконечности и не останавливаясь окончательно ни на одном фиксированном означаемом", что наиболее ярко было продемонстрировано сюрреализмом в рамках модернизма (см. Модернизм) и фактически подготовило почву для возникновения постмодернистской концепции "пустого знака" (см. Пустой знак); и, наконец, 5) оформление парадигмы так называемого "белого письма", ставящего своей целью "создать смысловой вакуум, дабы обратить литературный язык в чистое здесь-бытие (etre-la)" (творчество А.Роб-Грийе) и непосредственно предшествующее постмодернистской концепции означивания (см. Означивание). Собственно постмодернистский подход к феномену М. связан с тем, что в "наш век (последние сто лет)" адекватные поиски ответа на то, что есть литература, по оценке Р.Барта, "ведутся не извне, а внутри самой литературы" (см. Kritik). Собственно, постмодернистская критика в своей процессуальности фактически и представляет собой не что иное, как "лишь метаязык" (Р.Барт). Однако М. не может рассматриваться в постмодернистской системе отсчета лишь в качестве своего рода "вторичного языка... который накладывается на язык первичный (язык-объект)" (Р.Барт). Основным требованием, предъявляемым постмодернистской критикой к М., является требование наличия у него интегративного потенциала (потенциала интегративности): М. должен быть способен (в силу таких своих свойств, как "связность", "логичность" и "систематичность") в максимальной степени "интегрировать (в математическом смысле)" ("вобрать в себя" или "покрыть собою") язык того или иного анализируемого автора или произведения, выступив по отношению к нему в качестве квази-системы. Вместе с тем, в процессе критики, т.е., по Р.Барту взаимодействия ("взаимного "трения") языка-объекта и М., сама литература не может сохранить внерефлексивной автохтонности и разрушается как язык-объект, "сохраняясь лишь в качестве метаязыка". В этом контексте постмодернистские романы (литература) фактически являются трактатами о языке, романами о приключениях языка, наррациями М. о самом себе (см. Нарратив), - по оценке Фуко, неклассическая литература типа романов де Сада и Батая (см. Сад), как раз и моделирует ту сферу, где "язык открывает свое бытие" (Фуко). Важнейшими особенностями постмодернистской интерпретации М. являются следующие: во-первых, в контексте постмодернистской концепции симуляции (см. Симуляция) феномен М. осмыслен в качестве симулякра (см. Симулякр): "истина нашей литературы - ...это маска, указывающая на себя пальцем" (Р.Барт); во-вторых. М. понимается не только (и не столько) в качестве наличного логического инструментария анализа языковых феноменов, сколько в качестве процессуальности вербального продукта рефлексии над процессуальностью языка; в-третьих, сама эта процессуальность интерпретируется как трансгрессивная по своей природе (см. Трансгрессия), ибо язык, согласно постмодернистской точке зрения, открывает свое бытие именно и только "в преодолении своих пределов" (Фуко), - таким образом, поиск литературой своей сущности, т.е. мета-анализ собственной языковой природы может осуществляться лишь "на самой ее грани, в той зоне, где она словно стремится к нулю, разрушаясь как объект-язык и сохраняясь лишь в качестве метаязыка" (Р.Барт). В этом отношении современная литература ведет своего рода перманентную "игру со смертью", и в этом отношении она "подобна расиновской героине (Эрифиле в "Ифигении"), которая умирает, познав себя, а живет поисками своей сущности" (Р.Барт). Но именно ее смерть (в классическом ее смысле) оборачивается условием возможности новой жизни (жизни в новом качестве): литература "переживает свою смерть". Подобная квазирефлексивность литературы выступает, по постмодернистской оценке, именно тем условием, благодаря которому "сами поиски метаязыка становятся новым языком-объектом" (Р.Барт), что открывает новый горизонт возможностей его бытия.
Источник: История Философии: Энциклопедия