Мамфорд Льюис

Найдено 3 определения
Показать: [все] [проще] [сложнее]

Автор: [российский] Время: [современное]

МАМФОРД Льюис
(1895—1990) — амер. философ, социолог, культуролог. Выступал против науч.-техн. прогресса, за возрождение ценностей Средневековья («Техника и цивилизация», 1934; «Миф о машине», Т. 1—2. 1967—70). Работы М. по градостроительству и архитектуре оказали значительное влияние на урбанистику в США. Осн. работы М. можно разделить на 3 группы: 1. Социол. анализ амер. культуры и иск-ва; 2. Социология урбанизации; 3. Анализ фундаментальных проблем развития культуры и об-ва. Особый интерес представляют исследования М. о культуре городов и взаимосвязи между техн. прогрессом, развитием цивилизации и чел. ценностями. В кн. «Город в истории» М. обращается к проблемам возникновения, развития и существования города в истор. процессе. Согл. его теории город как опред. эмерджент появляется в древнем об-ве и вызывает всеобъемлющее изменение структуры экон., духовной, культ. жизни социума. Разл. компоненты при включении в городскую единицу преобразуются и превращаются в более сложную и неустойчивую (по сравнению с деревней) схему, но гл. изменения происходят с человеком, результатом чего становится развитие чел. способностей во всех направлениях. Ценность данной работы М. закл. в последовательном изложении эволюционных преобразований, происходящих с городами на протяжении всей истории их развития. Работы М. содержат большой материал, связанный с критикой технократич. сущности капитализма. По его мнению, наука и техника сделались своеобразной религией, а ученые — жрецами. Выход, к-рый он предлагает, — это эстетич. обуздание техники, возвращение ей чел. смысла и содержания; техника и наука должны служить человеку. Труды М. оказали значительное влияние на развитие совр. социологии и культурологии. Соч.: Миф о машине. СПб., 2006. Л.Г.Скульмовская

Источник: История и философия науки. Энциклопедический словарь

Мамфорд Льюис

(1895-1976) амер. философ, культуролог и писатель. Почетный член Амер. ин-та архитектуры, почетный доктор архитектуры в Риме, член Амер. филос. об-ва, Амер. академии искусств и наук. Окончил Колумбийский и Нью-йоркский ун-ты, школу социальных исследований. Преподавал в Дартмут. колледже, Стенфорд. и Пенсильван. ун-тах, в 70-е гг. в Массачусет. технологич. ин-те. Его перу принадлежит около 30 крупных произведений, не считая статей и публикаций. Начал писать как специалист по архитектуре и городскому планированию. Как литератор стал публиковаться с 1919. Затем круг его интересов значительно расширяется, он рассматривает три группы проблем: социол. анализ амер. культуры и искусства; социология урбанизации; теоретико-филос. анализ фундаментальных проблем развития культуры и об-ва. С сер. 30-х гг. М. занялся проблемой взаимоотношений между техникой и цивилизацией, между миром техники и миром человека. Первая его книга “История утопии” (1922) посвящена исследованию лит-ры. Он предлагает классификацию утопий. Демаркационным принципом выступают у него два вида функций: одна — избавление или компенсация — выражает стремление к немедленному освобождению от трудностей и крушений, выпавших на долю человека. Другая пытается обеспечить условия освобождения в будущем (утопии бегства и утопии реконструкции). Осмысливая утопию как поразит. феномен человеч. сознания, М. делает вывод, что многие ин-ты, о к-рых говорится в утопиях, возникли в городе. Именно в начале урбанистской цивилизации не только вскрывается архетип города как утопии, олицетворявшей высший порядок, но и открывается другая сторона утопии — мегамашина, прообраз всех других механич. машин. М. считает, что техника принесла с собой технизацию об-ва, человека и человеч. отношений. Человек стал своего рода перемещенным лицом в созданном им самим мире. Между тем об-во должно развиваться в гармонии с развитием отдельной личности. Все время возрастающий разрыв между уровнями технологии и нравственности привели к ситуации господства “мегамашины” — предельно рационализированной и бюрократизированной надиндивидуальной социальности. Цель М. — подвергнуть сомнению и исходные посылки, и прогнозы, на к-рых основана наша приверженность к существующей форме технич. и научного прогресса как самодовлеющей цели. М. отказывается от определения человека как животного, использующего орудия труда. Он критикует существующую тенденцию датировать доистор. временами непреодолимый интерес совр. человека к орудиям, машинам, техн. мастерству, отвергает тенденцию приписывать орудиям и машинам особый статус в технологии и совершенно пренебрегать не менее важной ролью других приспособлений. Человек обладал одним всецелевым орудием: собственным телом. Возникновение языка было несравнимо более важным для дальнейшего человеч. развития, чем создание ручных топоров. Рассматривать человека как главным образом изготавливающее орудия животное — значит пропустить осн. главы человеч. предистории, фактически решающие этапы развития. В концепции М. важное значение имеет понятие мегамашины — так он называет первичную коллективную машину — человеч. модель всех последующих специализированных машин. То, что совр. экономисты назвали веком машин, имело свое происхождение не в 18 в., но на заре самой цивилизации. Ни древняя, ни современная мегамашина, несмотря на автоматизм отд. механизмов и операций, не появились сами по себе, а были специально изобретены человеком, и значит. часть присущих этому огромному коллективному организму качеств первоначально принадлежала древнему Архетипу — Человеку-Организации. Система как таковая является продолжением данного типа человека — от самых примитивных форм подчиненности традициям до высших форм полит. власти он выступает одновременно и как творец, и как творение, и как создатель, и как последняя жертва мегамашины. Гуманизм и социальная справедливость принесены в жертву техн. прогрессу и техн. империализму. Прогресс стал божеством, наука и техника — религией, а ученые — сословием новых жрецов. Выход М. усматривает в эстетизации техники. “Город в истории” (1961) — всеохватывающее истор. исследование роли городов в человеч. истории. Два тома “Мифа машины” — критич. переоценка роли техники в человеч. развитии. М. ставит вопрос, что же в действительности останется от человеч. жизни, если одна автономная функция за другой будут захватываться машиной. Люди, возможно, должны будут генетически измениться, чтобы соответствовать мегамашине. Соч.: The Story of Utopias. L., 1923; N.Y., 1962; The Myth of the Machine. Technics and Human Development. V. 1-2. N.Y., 1966-70; Utopia: the City and the Machine // Daedalus. Camb., 1965. № 2; Техника и природа человека // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. П.С. Гуревич. Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996

Источник: Большой толковый словарь по культурологии

МАМФОРД Льюис
(1895–1990) – американский философ, социолог, представитель «негативного» технологического детерминизма . М. ставил задачу «внетехнического» обоснования привязанности общества к машине и преодоления фетишистского отношения к технике, превращающей человека в «пассивное, обслуживающее машину животное». Основные работы: «История утопий», «Техника и цивилизация», «Искусство и техника», «Город и история», «Миф машины» и др.
С точки зрения М., существующая приверженность к техническому и научному прогрессу «как цели самой по себе» восходит к распространенному взгляду на человека как, по существу, на животное, изготовляющее орудия труда. Историко-культурные экскурсы М. призваны доказать противоположное. Человек есть животное, «творящее собственный разум и самопрограммирующее себя прежде всего». Техника, производство орудий лишь поддерживают способности человека к самовыражению, дисциплинируют, укрощают его необузданную творческую силу, не позволяя уйти в «магию слов». Человек начинает не с «делания орудий труда, но с переоформления себя, органов собственного тела, которое не создано для какого-либо одного рода деятельности, и – своих внутренних психических ресурсов». В отличие от других антропоидов, человек иррационален. Отсюда его вечная предрасположенность к ошибкам, заблуждениям, «первородному греху». Избавившись от фиксации иррационального на органическом уровне, человек обрел относительное равновесие, но его «сумасбродные отклонения» привели к наиболее ценным открытиям.
Благодаря особенности видеть сны и сновидения человек стал более конструктивно относиться к миру жизни. С другой стороны, он «догадался» о существовании мира, недоступного опыту. «Если бы человек не встречался с драконами и грифонами в своих снах, быть может, он никогда не додумался бы до идеи атома». Еще более важное значение в процессе развития человека и общества М. придает изобретению лингвистических и других символов, способности к общению, упорядочиванию мира, из которых рождаются ритуалы и мифы. Повторяясь, миф сакрализуется, становится священным. Взывая к священным силам, человек приобретает привычку контролировать свое поведение. Миф, игра, символ, ритуал, песня, танец, как подчеркивает М., изначально занимали в жизни сообществ более важное место, нежели утилитарный труд или производство орудий.
Именно в точке пересечения и взаимодополнения этих «символических» искусств «Человек Познающий и Постигающий предстает в той роли, которая характерна для всей его позднейшей истории: он теперь не просто уныло борется за существование, хватая и собирая, изготовляя орудия и охотясь, но уже отчасти отстраняется от этих животных потребностей – танцует, играет, рисует, лепит, жестикулирует, гримасничает, подражает, разговаривает… и возможно, впервые смеется. Именно смеху, а не орудиям предстоит отличать человека и утверждать его господство».
Окультуривание человеком себя, природы и животного мира «вызвало пробуждение жизненных сил, сопровождавшееся чувством благополучия и безопасности», что нашло выражение в образе жизни человека неолита. Неолитический способ существования (кроме использования каменных орудий) напоминает проживание в деревне до наступления периода современной урбанизации. Прочное, устойчивое общение, полововозрастное разделение труда, коллективность производства, «отсутствие любознательности, эксперимента, гармония внутренней («принцип удовольствия») и внешней («принцип реальности») жизни – таковы «реальные успехи неолитической сельской общины». Дальнейшее развитие общества требовало иного устройства. К третьему тысячелетию до н. э. складывается авторитарный социальный организм с централизованной властью. Новое общество образует своеобразную пирамиду социальной иерархии. В центре находится институт царской власти. Идея царя связывается с идеей управления и ограничения человеческого своеволия. Абсолютная власть нуждается в отлаженном механизме послушания.
Так появляется, по М., «миф машины» как «тотального механизма», унифицирующего всех людей, превращающего их в «вещи», которые можно использовать для выполнения заданий и поручений как «покорное стадо». Все становятся винтиками «мегамашины». Мегамашина – это «архетипическая форма», которая получает у М. различные названия в зависимости от условий ее функционирования. Одновременно в этих различных наименованиях выявляется сущность этого сложного понятия. Если речь идет о взаимодействии социального целого независимо от возможностей непосредственных физических контактов, М. называет ее «незримой машиной»; если речь идет о коллективной организации труда – «рабочей машиной». Если же речь идет о механизмах принуждения и уничтожения, то мегамашина именуется «военной машиной». М. считает эту мегамашину самой ранней моделью из всех позднейших машин, хотя постепенно акцент смещался с «человеческих рабочих звеньев на более надежные механические элементы».
В основе этой коллективной машины лежали богословско-магические представления. Посредством мегамашины царская власть стремилась сделать «силу и славу Небес достоянием человека». Мегамашина навязывала людям способы принуждения, наказания и награждения, заставляя человека выполнять одно-единственное задание в течение всей жизни; она расчленяла человека, стандартизовала все сферы жизни. Мегамашина как осуществление стремления к невозможному призвана была создать картину «вечной жизни». Для нее невозможного не было (об этом свидетельствуют грандиозные сооружения древних египтян, вавилонян, народов Индии, Греции, Рима). Благодаря участию в «машине» человек ощутил свои возможности. Именно это, по мнению М., явилось важной составляющей так называемой «городской революции».
Главное достоинство мегамашины – принудительная коллективная форма порядка – в итоге привела к патологии власти. Как альтернатива и соперник мегамашине появляются города. В отличие от мегамашины, мощь города заключается не в механизации производства, а в осмысленном накоплении навыков, возможностей, интересов. Город не «выравнивает человеческие различия, а их подчеркивает». Город – это диалог цитадели (зримого воплощения власти мегамашины) и качества жизни, не входящего в изначальный замысел власти. Протест против мегамашины ярче всего был выражен, по мнению М., в трех религиях – иудаизме, христианстве и исламе. Но этот протест имел узкое значение временного освобождения от бремени принуждения (суббота – день отдыха и свободы). В целом же устройство мегамашины не подверглось радикальной модернизации, она лишь «довела» себя до более высоких степеней автоматизации. Проклятие труда рождает в качестве компенсации мечту о «золотом веке» беззаботной жизни и идею механического автомата, который будет делать работу за человека.
Первая серьезная попытка уделить внимание «подражающим человеку механизмам, а не машинной перемолке человеческих частей» произошла в христианской церкви». М. считает, что именно христианство привнесло в мегамашину «преданность нравственным ценностям и целям, выходившим за рамки установленных норм цивилизации». Не принуждение людей, но действенное управление машинами – главное достижение бенедиктинских монастырей. Труд в течение пяти часов, эстетика труда (просторные помещения, ухоженные сады, организация производства, перемена труда), интеллектуальные занятия сделали монастырь первой моделью «государства всеобщего благосостояния». Здесь же, по мнению М., были заложены основания и для капиталистического устройства, и для дальнейшей механизации, и для нравственного возвышения трудового процесса. «Трудиться – значит молиться». То есть труд и ритуал взаимозаменимы, и вместе с тем каждый из них направлен к некоему возвышенному предназначению. Гармония труда, самосовершенствования и отдыха с неизбежностью должны были привести к успеху.
Но христианская церковь «в критический момент XIV века обратила всё свое могущество на поддержание сил, специализировавшихся на власти, – абсолютизма, милитаризма и капитализма – оторванных от общественных интересов монастырей, гильдии и свободного города». То, что произошло, пишет М., не удивило бы Маркса, «однако это остается одним из наиболее противоречивых поворотных моментов истории». Франциск Ассизский, пытаясь возродить ранние идеи христианства, оказался раздавленным капиталистической машиной и был обречен на неудачливость бедняка. Фоме Аквинскому оставалось лишь констатировать, что страсть к деньгам не знает ныне границ. По М., в условиях капитализма была даже искажена первоначальная «теория накопления капитала, сформулированная в Средние века: накапливая земные заслуги путем воздержания и самопожертвования, мы тем самым приуготовляем себе награду на Небесах». Уже в XIII веке богословы убеждают трудиться ради накопления, которое приведет к возрастанию богатства. Капитализм, удовлетворяя страсть к материальному богатству, способствует техническим новшествам, но теперь инициатива переходит к машине. Мегамашина, которая была изначально делом и приметой «божественной царской власти», становится окончательно бездушной и безликой. Ее высшие ценности – «Власть, Прибыль, Престиж… все они, практически не меняя личин, явились из эпохи пирамид», то есть из третьего тысячелетия до н. э.

Источник: Краткий философский словарь.

Найдено научных статей по теме — 1

Читать PDF
83.96 кб

Техника власти и власть техники в философии Льюиса Мамфорда

Покровская Яна Сергеевна
Почему в ХХ столетии техника перестает быть социально нейтральной? В чем заключается «проклятие машины»? Каковы особенности индустриально-технократического устройства в государстве?