МАХАЯНА-ВИМЩИКА

(санскр. maha–ya–na-vim∙sika–, тиб. theg pa chen po nyi shu pa, «Двадцать строф о Великой колеснице») — данное произведение Нагарджуны представляет собой самое сжатое изложение философскорелигиозной сущности Махаяны и её основополагающих учений. В тексте использованы терминология и выразительные средства «неполемической» шастры, т.е. того раздела литературы школы, который предназначался не для учёных и религиозных дискуссий, а для обсуждения между сторонниками школы мадхьямака. Это собрание кратких положений школы, знание которых облегчает также учительскую деятельность. Для этого достаточно взять любую строфу и развивать её основную мысль толкованием, цитатами из текстов, яркими примерами и сравнениями. В сохранившемся санскритском манускрипте VIII–IX вв., найденном в буддийском тибетском монастыре Нгор, говорится о 20 строфах Нагарджуны, но сама рукопись состоит из 28 строф, причем первые 7, очевидно, добавлены одним из переписчиков, поскольку посвятительной строфой является восьмая. Без добавленной части этот труд дважды переводился на тибетский язык с несхожих оригиналов (в 20 и 23 строфы), отличающихся также порядком расположения строф. В Х в. у текста появился китайский вариант в 24 строфы, не похожий на все предыдущие порядком строф. Таким образом, можно сделать вывод о существовании нескольких санскритских версий трактата, что свидетельствует о его популярности, авторитетности у нескольких локальных учительских традиций мадхьямаки. Ситуация, в которой давались поучения, и уровень готовности слушателей определяли последовательность изложения. Монаху приходилось самостоятельно решать, о чём поведать раньше: об иллюзорности, призрачности мира обычных восприятий или о пустотности, неразличимости сансары и нирваны. Сделать речь образной ему помогали приведённые автором трактата сравнения. Природа всех существ одинакова, как одинакова природа их «отражений в зеркале» (11-я строфа). За лжепримысливание существа горят в аду так же, как «камыш в огне» (14-я строфа). Страх художника перед изваянным или нарисованным им изображением демона таков же, как и страх глупца перед создаваемой им самим чередой будущих рождений и мук (16-я строфа). Структурно выпадающие из текста первые 7 строф санскритского оригинала на самом деле чрезвычайно важны именно для проповедников-мадхьямиков. Ведь они были известны в Индии преимущественно своим пафосом ниспровергателей общепринятых ценностей и истин. Последователям Нагарджуны (да и ему самому) постоянно приходилось доказывать, что их негативная диалектика и полемическая позиция вовсе не тождественны философии разрушения и всеобщего уничтожения (уччхеда-вада). Уже в первых строках санскритской «М.-в.» раскрывается кардинальная идея шунья-вады: пустота — это и есть наивысшее, сверхъинтуитивное знание (джняна), но это единое и неделимое состояние сознания невозможно обрести, не научившись использовать относительные истины в нереальном двойственном мире, т.е. в мире различий, противостояний, противоречий. Это умение позволяет мадхьямикам учить о природе Будды, о путях и уровнях совершенствования (бхуми), в том числе и прибегая к цитатам и пересказам знаменитой «Ланка-аватара-сутры» в строфах 4–7. Среди содержательных проблем «Двадцати строф о Махаяне» учёных удивляет, прежде всего, упоминание доктрины «только-сознания» (санскр. citta-ma–tra) в 4-й и 25-й строфах. В истории буддизма эта доктрина развивалась школой йогачаров. Но в принципе, идея «толькосознания» была провозглашена в авторитетной и для мадхьямиков «Ланка-аватара-сутре». Подробно эта доктрина изложена в 5–7-й главах «Самадхи-нирмочанасутры», которые были созданы, по-видимому, уже позже трактатов основоположников йогачары Майтреянатхи и Асанги, т.е. после IV в. Поскольку последние творили позже, чем Нагарджуна, то для него эта идея ещё не была связана с йогачарой, что произошло позднее и после чего мадхьямики критиковали читта-матра-ваду. «Само сознание (санскр. citta-ma–tra) выпускает из себя все это» (строфа 25-я). Для мадхьямиковского истолкования этой идеи важно, что акцент делается на отсутствие в медитирующем уме чего бы то ни было самостоятельно существующего (санскр. nihsvabha–va), на видение мира пустым (строфа 21-я), на понимание единства сансары и нирваны (строфа 22-я), которые не существуют порознь. Все эти идеи являются установками, определяющими характер как философии, так и религиозной проповеди. Йогачарины в медитации ставили иные акценты, которые и вылились в утверждения о том, что «есть только сознание», «есть только нирвана» и т.д. Перевод и исследование см.: Андросов В.П. Буддизм Нагарджуны…