ЛИРИЧЕСКОЕ ОНО

(lyrical «it»). Фигура деперсонализации в лирической поэзии ХХ века, способ замещение лирического «я» совокупностью безличных или надличных сил.
На решающих сломах истории ХХ века, в эпохи мировых войн и революций, обнажилось действие сил, превышающих волю и сознание человека. «Я» обнаружило свою ненадежность, недостоверность, уклонилось от ответственности. Ответственность взяли на себя структуры – социальные, психические, биологические, генетические, знаковые, языковые. Не человек говорит на языке этих структур, но кто-то или что-то обращается к человеку.
А. Блок обозначил этот перелом как «кризис гуманизма», как прорастание «чрезвычайной жестокости» и «первобытной нежности», животных и растительных форм в человеке [250], что выразилось в его поэме «Двенадцать», где место лирического субъекта занято голосами природных и социальных стихий. Сам Блок назвал творчество А. Белого «песнью системы». О том же свидетельствовал О. Мандельштам: «В нем (поэте. – М. Э.) поют идеи, научные системы, государственные теории…» [251] Эта тяга к внеличному достигла зрелости в модерне и постмодерне, обнаруживая на месте прежнего индивида множественность самодействующих форм бытия. Поэзия Структуры приходит на смену поэзии Я.
Этот воздух пусть будет свидетелем —
Дальнобойное сердце его —
И в землянках всеядный и деятельный —
Океан без окна, вещество… …
Сквозь эфир десятичноозначенный
Свет размолотых в луч скоростей
Начинает число, опрозраченный.
Светлой болью и молью нулей…
 
О. Мандельштам. «Стихи о неизвестном солдате»
Лирика Р. – М. Рильке, П. Валери, О. Мандельштама, Т. Элиота – опыт освоения отчужденных, заличностных, «десятичноозначенных» структур, в которых ощущается присутствие совсем другого Субъекта, выходящего за привычные рамки субъективности: «Человек – мера всех вещей» и т. п. Скорее вещь – а также океан, воздух, микромир, число, язык, бессознательное – становятся мерой человеческого, в них угадывается то Другое, что человек ощущает и в первооснове своего «я». Эта поэзия – уже не самовыражение, а скорее «его-выражение». Движение лирики за пределы лирического «я» обнаруживает глубину другого, более фундаментального опыта, ускользающая структурность и сверхсубъективность которого лучше всего описывается в терминах религиозных, хотя и не связана прямо ни с какой конкретной религиозной традицией (*теоморфизм).
Переход от «я» к «оно» – общий знаменатель таких разных поэтических направлений конца ХХ века, как *концептуализм и *метареализм. Различна природа структур, встроенных в поэзию на правах замещенного я-центра. У концептуалистов это механизмы массового сознания и повседневной речи, которые действуют автоматически, как бы минуя волю и сознание человека, говорят «сквозь» него, а иногда пародийно репрезентируют трансцендентный субъект истории («Вот всех я по местам расставил / Вот этих справа я поставил / Вот этих слева я поставил / Всех прочих на потом оставил» – «Куликово поле» Д. Пригова).
В метареализме лирическое «я» вытесняется саморазвертыванием вселенского континуума, метрикой пред– или надличного бытия, множественностью точек зрения: прибора, рыбы, птицы, ангела… Даже любовь – это не чувство, а скорее контур замкнутого на себя пространства, кривизна которого то взрывается землетрясением, разъединяя влюбленных («Землетрясение в бухте Цэ» Алексея Парщикова), то разбивает зеркало на осколки, бесконечно множа перспективы их взаимоотражений: «Словно зеркало жаждой своей разрывает себя на куски… (это жажда назначить себя в соглядатаи разных сторон…)» (Иван Жданов). Это произведения о любви, но она рассматривается скорее с точки зрения топологии или геофизики, чем законов этики, психологии, «человековедения».
*Концептуализм, Метабола, Метареализм, Своечуждость, Теоморфизм
«Как труп в пустыне я лежал…»: О новой московской поэзии // День поэзии‐88 (альманах). М.: Сов. писатель, 1988. С. 159–162.