французский философ (р. Версаль, 1924). Сотрудничал в журнале «Социализм или варварство». Предмет его исследований — теория искусства, различные формы дискурса («Дискурс, фигура», 1971) и фрейдо-марк-сизм («Безотчетно-побудительные механизмы», 1973). Старается показать, что в основе политической экономии лежат желания и их изменения («Либидальная экономика», 191 А).
ЛИОТАР ЖАН-ФРАНСУА
ЛИОТАР ЖАН-ФРАНСУА
Источник: Философский словарь
ЛИОТАР ЖАН-ФРАНСУА
(1924-1998)- французский философ, основатель философского постмодернизма. Считал, что развитие науки привело ее к самоотрицанию. На смену науке в информационном обществе пришла, мол, агонистика прагматических языковых игр. Тезис о самоотрицании науки несостоятелен. Наука отрицает свои устаревшие формы, не более того. Разработанная Л. концепция широко используется в гуманитарных науках, особенно при попытках осмыслить плюрализм тех или иных воззрений.
Источник: Философия науки. Краткий энциклопедический словарь. 2008 г.
ЛИОТАР Жан Франсуа
французский философ; р. 10.8.1924 (Версаль) — ум. 24.4.1998 (Париж); в рамках «постмодернизма» сформулировал в качестве основной проблемы современности столкновение гетерогенных типов обсуждения, различных видов знаний и форм жизни и пытался через «новое прочтение» философов, таких, как Кант и Витгенштейн, создать новую философию, которая своим появлением обязана наличию разногласий. Осн. соч.: La phénoménologie, 1954; La condition postmodeme, 1979, нем. изд. 1986 (рус. пер.: Состояние постмодерна, 1998); Le différend, 1983, нем. изд. 1987; Economie libidinale, 1973, нем. изд. 1984; L’enthousiasme, 1986, нем. изд. 1988.
W. Welsch. Unsere postmodeme Moderne, 1987; W. ReeseSchäfer, W. Van Reijen, D. Veermann. L. zur Einf., 1988.
W. Welsch. Unsere postmodeme Moderne, 1987; W. ReeseSchäfer, W. Van Reijen, D. Veermann. L. zur Einf., 1988.
Источник: Философский словарь [Пер. с нем.] Под ред. Г. Шишкоффа. Издательство М. Иностранная литература. 1961
ЛИОТАР ЖАН ФРАНСУА
1924-1996) – французский философ, постмодернист, преподавал философию в университетах Парижа, США, Канады. В юношеские годы симпатизировал марксизму, занимался психоанализом, разделял леворадикальные идеи. Разработал концепцию «нерепрезентативной эстетики», стремясь «спасти честь мышления после Освенцима»: трагедия тоталитаризма в Европе связана с самой сутью европейского мышления, которое ориентировано на поиск безальтернативной истины (идея христианского спасения, эмансипации, научно-технического прогресса и т.п. Он выявляет в европейской культуре тенденцию формализации знаний. Основной формой употребления знаний являются нарративы – повествовательные структуры, которые организуют определенный вид дискурса в определенные исторические периоды. Он выделяет: 1) «легитимирующие» макронарративы, цель которых – обосновать господство существующего политического строя, законов, моральных норм, присущего им образа мышления и структуры социальных институтов; 2) «языческие» микронарративы, которые обеспечивают целостность обыденной жизни в ее повседневном опыте на уровне отдельных первичных коллективов (напр., семьи), и не претендуют на позиции власти; 3) сам дискурс является метанаррацией и создает «социальную мифологию», которая поддерживает функционирование всех механизмов управления. Деятельность Лиотара характеризуется постоянной оппозицией метанарративам (рассказам) и обобщенности. Эти «мета-нарративы» являются грандиозными, крупномасштабными доктринами и философиями мира, типа исторического прогресса, познаваемости всего наукой, или возможности абсолютной свободы, в которые человечество уже давно не верит. Постсовременность характеризуется также большим количеством микро-нарративов. Для анализа этого понятия Лиотар рассматривает термин «языковые игры», называя его иногда«фразовым режимом», обозначая разнообразие общностей значений, неисчислимые и несоизмеримые отдельные системы, в которых производятся значения и правила для их циркуляции.
Источник: Философия науки и техники: словарь
ЛИОТАР Жан-Франсуа
(1924 - 1998) - французский философ, представитель философии постмодернизма. Принадлежал к левомарксистской группе «Социализм или варварство», увлекался феноменологией. Вместе с Ж. Дерридой основал Международный философский колледж. Автор работ «Дискурсы, фигуры» (1971), «Ситуация постмодерна» (1979), «Спор» (1983). Широкую известность Лиотару принес цикл работ, посвященных постмодернизму. Отличительным признаком эпохи постмодерна, по Лиотару, является недоверие в отношении метарассказов, т. е. в отношении объяснительных систем, служащих для «самооправдания буржуазного общества» и навязываемых властью. Европейская культура прошла через христианство, эмансипацию, социализм, технологию как различные способы осуществления диктата одного, единственного повествования нал всеми типами множественных повествований. Современная культура представляет собой множество разнообразных взаимонесоизмеримых языковых игр. Любой субъект социальной системы способен произносить «хорошие» высказывания всех типов (денотативные, прескрептивные, перформативные), т. е. обладает равной компетенцией. Эпоха постмодерна, оттачивая чувствительность людей к различиям языковых игр, усиливает способность человека выносить их взаимонесоизмеримостъ. Особое внимание Лиотара привлекает факт институциализации любой заранее определенной позиции, в том числе и инсгатутипизация «великого отказа» от «классической культурной традиции» искусством авангарда. Институции накладывают ограничения на правила игры, побуждая автора высказывания говорить об определенных вещах и в определенной манере. Каждый из институтов стремится узаконить себя не только в качестве истинного, но и справедливого. Так, наука выступает как совокупность денотативных высказываний, т. е. высказываний, выражающих описание предметов, которые могут быть оценены с точки зрения ИСТИНЫ ИЛИ ЛЖИ. Дополнительными ограничениями научного дискурса являются доступность предметов эксплицитным условиям наблюдения, возможность решить вопрос О принадлежности высказывания релевантному языку, обращение требуемой компетенции только к лицу, высказывающему суждения. По мнению Лиотара, наука не может легитимировать не только другие языковые игры, но и саму себя. Эпоха постмодерна - это эпоха делигитимации, равноправия различных типов нарративного знания, которое передает набор прагматических правил, конституирующих социальную связь. (Лозунг междисциплинарности в наибольшей степени соответствует научному знанию этого периода.) Наиболее приспособлена к многообразию языковых игр нарративная (повествовательная) форма рассказа-сообщения, которая с древних времен играет огромную роль в интеграции социума. В повествовании свободно сочетаются описательные, предписывающие, оценивающие и другие высказывания. Повествование, способное производить новые высказывания, предполагает общение людей и включает в себя признание гетероморфности языковых игр, множественности конечных метааргументов и требует свободного доступа к носителям информации и банкам данных. Последнее требование особенно важно, поскольку легитимация научного знания и образования осуществляется в современной социальной системе как наследнице эпохи модерна через эффективность (наилучшее соотношение вход-выход) и результативность знаний.
Источник: Краткий философский словарь 2004
ЛИОТАР (Lyotard) Жан-Франсуа (р. 1924)
французский философ, создатель концепции "нарратологии", обосновывающей ситуацию постмодернизма в философии. На его творчество заметно повлияло неокантианство, философия жизни, экзистенциализм, аналитическая традиция и "философия власти" Фуко. Время написания основных его работ ("Экономика похоти", 1974; "Спор", 1983; "Склеп интеллигенции", 1984 и др.) приходится на 70-80-е, наиболее известной является "Состояние постмодерна" (1979). Именно в этой работе Л. выявляет доминирующую роль в европейской культуре тенденций формализации знания. Основной формой "употребления" знания являются "нарративы" - повествовательные структуры, характеризующие определенный тип дискурса в различные исторические периоды. Л. выделяет "легитимирующие" макронарративы, цель которых - обосновать господство существующего политического строя, законов, моральных норм, присущего им образа мышления и структуры социальных институтов. Наряду с макронаррациями существуют также и "языческие" микронарративы, которые обеспечивают целостность обыденной жизни в ее повседневном опыте на уровне отдельных первичных коллективов (напр., семьи), и не претендуют на позиции власти. Сам дискурс, по Л., является метанаррацией и создает "социальную мифологию", которая поддерживает функционирование всех механизмов управления. Специфика же нашего времени как "после современного" ("постмодерна") заключается, согласно Л., в утрате макронарративами своей легитимирующей силы после катастрофических событий 20 в. (например, Освенцим). Постоянная смена идеологий подтверждает, что вера в господство разума, правовую свободу и социальный прогресс подорвана. Кризис ценностей и идеалов Просвещения, синтезированных в спекулятивной философии Гегеля, означает отход от тотальности всеобщего и возврат к самоценности индивидуального опыта на микроуровне. "Проект современности", таким образом, ориентирован на автономию морального закона и с необходимостью обращается к метафизике Канта. Право на индивидуальный выбор в своей реализации приводит к практике сосуществования множества различных языков, гетерогенных "языковых игр", полное тождество которых невозможно ввиду различия их целей ("денотативные", означивающие игры) и стратегий ("прескриптивные", действующие языковые игры). Задачей социальной политики становится не насильственная унификация множественности в единое "коллективное тело" социума и даже не поиск универсального языка для возможности диалога между ними, но сохранение именно этой разнородности, поддержка практики различных "языковых игр". В работах 80-х Л. приступает к конкретному рассмотрению терминологии языка власти, отталкиваясь от структуралистской модели соотношения "синхронии" и "диахронии". С точки зрения практического использования языка в качестве инструмента власти, существуют различные методы обработки языкового материала: начиная с минимальных нарративных единиц - слов, из которых строятся предложения, и заканчивая специальными типами дискурса, подчиненными конкретной цели. Так появляются "режимы" предложений и "жанры" дискурса как методологические процедуры и "правила пользования" языком, посредством которых власть манипулирует им, присваивая себе его содержание различными способами словоупотребления. Несмотря на зависимость таких правил от контекста истории, "проигравшим" всегда неизбежно оказывается референт, потребитель, подчиненный. В сфере коммуникации власть реализуется как технология удержания выгодного для нее "баланса сил": производимый посредством риторики дискурс власти захватывает позицию "центра" в коммуникативной среде и стремится подчинить себе все остальные дискурсивные практики, не допуская их смешения в распределении полномочий и ускользания из-под контроля в сферу "языковых игр". Современная ситуация представлена Л. как онтологическая экстраполяция "языковой игры", в которой преобладание "проскрипции" приводит к подавляющему доминированию экономического дискурса. Оппозиция по отношению к этой ситуации выражает радикализм Л. в его стремлении довести "разоблачение" практики центрирования власти до утопического предела ее полного исчерпания. В результате, наделяя только один дискурс всеми властными полномочиями и придавая ему статус господствующего, Л. тем самым продолжает традиционную линию метафизики.
А .Я. Сарна
А .Я. Сарна
Источник: Новейший философский словарь
ЛИОТАР (Lyotard) Жан-Франсуа
p.1924) - франц. философ. С 1959 преподавал философию в ун-тах Парижа (Сорбонна, Нантер), с 1972 по 1987 - проф. ун-та Сент-Дени, а также пригашенный проф. в различных ун-тах США и Канады, соучредитель (наряду с Деррида) Международного философского колледжа. В юности испытал сильное влияние марксизма и психоанализа, в начале 60-х был членом лево-радикальной группы "Социализм или варварство".
Международную известность принесла Л. кн. "La condition postmoderne" (1979), однако постмодернизм никогда не был самостоятельной темой его творчества. В центре размышлений Л. находится проблематика "нерепрезентативной эстетики", развить которую Л. стремится в противовес моделям репрезентации, утвердившимся в искусствоведении и в философии после Гегеля. Событие ускользает от репрезентации - не поддается однозначному схватыванию в понятиях и образах, оставаясь принципиально неопределенным. Никакое изображение не изображает событие, изображение лишь отсылает к неизобразимому, указывает на непредставимое.
Но событийность далеко не ограничивается сферой искусства. Она пронизывает собой любое высказывание. Отсюда другая важная для Л. тема - тема распри (differend). Спор, несогласие {dissens) первичен по отношению к согласию (consens), ибо высказывания, будучи событиями, не могут быть подведены под общий знаменатель некоего универсального правила. Утверждая первичность несогласия перед согласием, Л. решает далеко не чисто полемические задачи (отмеживаваясь, например, от Хабермаса и Апеля). Исходный пункт размышлений Л. о differend: как "спасти честь мышления после Освенцима". Эксцессы тоталитаризма XX в. внутренне связаны с историей европейской мысли. Эту мысль необходимо перепродумать, чтобы блокировать ее тоталитарные тенденции. Имплицитный тоталитаризм заложен во всяком притязании на монопольное обладание истиной. С такими притязаниями выступают все большие идеологии или, как их называет Л., "метанаррации". Современная эпоха (modern) особенно богата метанаррациями: к дискурсу спасения (христианство) она прибавила дискурс эмансипации, дискурс научно-технического прогресса и т.д. Специфика ситуации "постмодерна" - в радикальном недоверии к любым метанаррациям.
Проблематика книги о постмодерне - лишь интегративная часть проблематики кризиса легитимации, разрабатываемой Л. под рубрикой differend. Метанаррации стремятся узаконить себя не только в качеств истинных, но и в качестве справедливых. Их легитимация тождественна легитимации определенных социальных институтов, обоснованию и оправданию определенного способа общественного устройства. Метанаррация поэтому теснейшим образом связана с властью. Утверждение одного типа дискурса (одной из возможных "языковых игр") в качестве универсального совпадает с утверждением универсальности определенной социальной системы. Господство правил и норм одной, "легитимной" формы рациональности и третирование всех иных ее форм как неполноценных или незрелых есть вместе с тем третирование всех иных, "нелегитимных" форм жизни. На деле, как показывает, опираясь на Витгенштейна, Л., нет и не может быть универсального языка, как нет и не может быть универсальной рациональности - есть лишь различные "языковые игры". Среди них можно выделить денотативные (ориентированных на значение) и прескриптивные (ориентированных на действие). Но денотативные высказывания опираются в конечном итоге на некоторые правила, которые носят не денотативный, а прескриптивный характер. В попытке затушевать это обстоятельство их называют метапрескриптивными высказываниями. Однако очевидно, что источник метапрескрипций следует искать не в логической, а в социальной сфере, не в семантике, а в прагматике. Социальная прагматика, разрабатываемая Л., выявляет сложное переплетение гетерогенных высказываний, демонстрируя при этом, что никакой метапрескрипций, общей всем "языковым играм", установить невозможно. Более того, устанавливать ее не нужно и вредно, ибо всякое притязание на создание гомогенной системы высказываний таит в себе опасность террора.
В.С.Малахов
Ответ на вопрос: что такое постмодерн? // Ad Marginem&93. M., 1994; Гибкое приложение к вопросу о постмодернизме // Ступени. Философский журнал. СПб., 1994, №2(9); Переписать современность // Там же; Заметки о смыслах "Пост"// Иностранная литература. 1994, №1; Discours, figure. P., 1971; Economie libidinale. P., 1974; Instructions paiennes. P.,1977; La condition postmoderne. P., 1979; Le differend. P., 1983; Tombeau de l&intellectuel et autre papiers. P., 1984; Le postmoderne expliqueaux enfants. P., 1986; Lecons sur l&Analytique du sublime. P., 1991.
W.Reese-Schafer/B.H.F.Taurek (Hg.). J.F.Lyotard. Cuxhaven, 1989.
Международную известность принесла Л. кн. "La condition postmoderne" (1979), однако постмодернизм никогда не был самостоятельной темой его творчества. В центре размышлений Л. находится проблематика "нерепрезентативной эстетики", развить которую Л. стремится в противовес моделям репрезентации, утвердившимся в искусствоведении и в философии после Гегеля. Событие ускользает от репрезентации - не поддается однозначному схватыванию в понятиях и образах, оставаясь принципиально неопределенным. Никакое изображение не изображает событие, изображение лишь отсылает к неизобразимому, указывает на непредставимое.
Но событийность далеко не ограничивается сферой искусства. Она пронизывает собой любое высказывание. Отсюда другая важная для Л. тема - тема распри (differend). Спор, несогласие {dissens) первичен по отношению к согласию (consens), ибо высказывания, будучи событиями, не могут быть подведены под общий знаменатель некоего универсального правила. Утверждая первичность несогласия перед согласием, Л. решает далеко не чисто полемические задачи (отмеживаваясь, например, от Хабермаса и Апеля). Исходный пункт размышлений Л. о differend: как "спасти честь мышления после Освенцима". Эксцессы тоталитаризма XX в. внутренне связаны с историей европейской мысли. Эту мысль необходимо перепродумать, чтобы блокировать ее тоталитарные тенденции. Имплицитный тоталитаризм заложен во всяком притязании на монопольное обладание истиной. С такими притязаниями выступают все большие идеологии или, как их называет Л., "метанаррации". Современная эпоха (modern) особенно богата метанаррациями: к дискурсу спасения (христианство) она прибавила дискурс эмансипации, дискурс научно-технического прогресса и т.д. Специфика ситуации "постмодерна" - в радикальном недоверии к любым метанаррациям.
Проблематика книги о постмодерне - лишь интегративная часть проблематики кризиса легитимации, разрабатываемой Л. под рубрикой differend. Метанаррации стремятся узаконить себя не только в качеств истинных, но и в качестве справедливых. Их легитимация тождественна легитимации определенных социальных институтов, обоснованию и оправданию определенного способа общественного устройства. Метанаррация поэтому теснейшим образом связана с властью. Утверждение одного типа дискурса (одной из возможных "языковых игр") в качестве универсального совпадает с утверждением универсальности определенной социальной системы. Господство правил и норм одной, "легитимной" формы рациональности и третирование всех иных ее форм как неполноценных или незрелых есть вместе с тем третирование всех иных, "нелегитимных" форм жизни. На деле, как показывает, опираясь на Витгенштейна, Л., нет и не может быть универсального языка, как нет и не может быть универсальной рациональности - есть лишь различные "языковые игры". Среди них можно выделить денотативные (ориентированных на значение) и прескриптивные (ориентированных на действие). Но денотативные высказывания опираются в конечном итоге на некоторые правила, которые носят не денотативный, а прескриптивный характер. В попытке затушевать это обстоятельство их называют метапрескриптивными высказываниями. Однако очевидно, что источник метапрескрипций следует искать не в логической, а в социальной сфере, не в семантике, а в прагматике. Социальная прагматика, разрабатываемая Л., выявляет сложное переплетение гетерогенных высказываний, демонстрируя при этом, что никакой метапрескрипций, общей всем "языковым играм", установить невозможно. Более того, устанавливать ее не нужно и вредно, ибо всякое притязание на создание гомогенной системы высказываний таит в себе опасность террора.
В.С.Малахов
Ответ на вопрос: что такое постмодерн? // Ad Marginem&93. M., 1994; Гибкое приложение к вопросу о постмодернизме // Ступени. Философский журнал. СПб., 1994, №2(9); Переписать современность // Там же; Заметки о смыслах "Пост"// Иностранная литература. 1994, №1; Discours, figure. P., 1971; Economie libidinale. P., 1974; Instructions paiennes. P.,1977; La condition postmoderne. P., 1979; Le differend. P., 1983; Tombeau de l&intellectuel et autre papiers. P., 1984; Le postmoderne expliqueaux enfants. P., 1986; Lecons sur l&Analytique du sublime. P., 1991.
W.Reese-Schafer/B.H.F.Taurek (Hg.). J.F.Lyotard. Cuxhaven, 1989.
Источник: Современная западная философия: словарь
ЛИОТАР Жан Франсуа
(1924, Версаль – 1998, Париж) – постфрейдист, одним из первых поставивший проблему корреляции постмодернизма и современной науки. В книге «Состояние постмодерна. Доклад о знании» (1979) выдвинул гипотезу об изменении статуса познания в контексте постмодернистской культуры и постиндустриального общества. Научный, философский, эстетический, художественный постмодернизм связывается им с неверием в метаповествование, кризисом метафизики и универсализма. Темы энтропии, разногласия, плюрализма, прагматизма языковой игры вытеснили «великие рассказы» о диалектике, просвещении, антропологии, герменевтике, структурализме, истине, свободе, справедливости и т. д. Прогресс современной науки превратил цель, функции, героев классической и модернистской философии истории в языковые элементы, прагматические ценности антииерархической, дробной, терпимой постмодернистской культуры с ее утонченной чувствительностью к гетерогенности объектов. Специфика состояния постмодерна – разочарование в недавнем идеале научности, связанном с оптимизацией систем, их мощью и эффективностью. Соотнесение научных открытий с вопросами этики и политики высветило опасность превращения нового знания в информационный товар – источник наживы и инструмент власти. В этой связи критериальные оценки истинности и объективности научного познания дополняются ценностно-целевыми установками на справедливость, гуманизм, красоту. Введение эстетического критерия оценки современного знания побудило Л. сконцентрировать внимание на ряде новых для философии науки тем: проблемное поле – легитимация знания в информационном обществе; метод – языковые игры; природа социальных связей – современные альтернативы и постмодернистские перспективы; прагматизм научного знания и его повествовательные функции. Научное знание рассматривается как своего рода речь – объект исследования лингвистики, теории коммуникации, кибернетики, машинного перевода. Признаком постмодернистской ситуации является отсутствие как универсального повествовательного метаязыка, так и традиционной легитимации знания. Особенно бурно этот процесс идет в эстетике. Постмодернистская эстетика отличается многообразием правил языковых игр, их экспериментальностью, машинностью, антидидактичностью: корень превращается в корневище, нить – в ткань, искусство – в лабиринт. Правила эстетических игр меняются под воздействием компьютерных технологий. Постмодернистский этап развития искусства Л. определяет как эру воображения и экспериментов, время сатиры. Солидаризируясь с Т. Адорно и Дж. Джойсом, он провозглашает единственно великим искусством пиротехнику – «бесполезное сжигание энергии радости». Подобно пиротехнике, кино и живопись производят настоящие, т.е. бесполезные, видимости – результаты беспорядочных пульсаций, главная характеристика которых – интенсивность наслаждения. Беды современной культуры порождены отсутствием кода либидо, торможением либидозных пульсаций. Цель современного художественного и научного творчества – разрушение внешних и внутренних границ в искусстве и науке, свидетельствующее о высвобождении либидо. В книге «О пульсационных механизмах» (1980) Л. определяет искусство как универсальный преобразователь энергии либидо, подчиняющийся единственному правилу – интенсивности воздействия либидозных потоков. Ядром его «аффирмативной либидозной экономической эстетики» – прикладного психоанализа искусства – является метафизика желаний и пульсаций, побуждающая исследовать функционирование механизмов влечения применительно к литературе, живописи, музыке, театру, кино и другим видам искусства. Критикуя З. Фрейда за приверженность к изобразительности, удовлетворяющей сексуальные влечения путем символического замещения, Л. видит задачу постмодернистского искусства в методическом раскрытии логики функционирования либидозных механизмов, логики их системы. Искусство для него – это превращение энергии в другие формы, но механизмы такого превращения не являются социальными либо психическими.
Так, в живописи либидо подключается к цвету, образуя механизм трансформации своей энергии путем покрывания холста краской, ногтей – лаком, губ – помадой и т.д. Если подключить либидо к языку, произойдет превращение либидозной энергии в аффекты, душевные и телесные движения, порождающие, в свою очередь, войны, бунты и т.д. Л. считает постмодернизм частью модернизма, спрятанной в нем («Постмодернизм для детей», 1986). В условиях кризиса гуманизма и традиционных эстетических ценностей (прекрасного, возвышенного, гениального, идеального) мобильная постмодернистская часть вышла на первый план и обновила модернизм плюрализмом форм и технических приемов, сближением с массовой культурой.
Соч.: Состояние постмодерна. СПб., 1998; Феноменология. СПб., 2001; Des dispositifs pulsionnels. P., 1980; Le postmoderne expliqué aux enfants. P., 1986; Dérive à partir de Marx à Freud. P., 1994. Лит.: J.F. Lyotard. Cuxhaven, 1989; Lyotar à Nanterre. P., 2010. H.Б. Маньковская
Так, в живописи либидо подключается к цвету, образуя механизм трансформации своей энергии путем покрывания холста краской, ногтей – лаком, губ – помадой и т.д. Если подключить либидо к языку, произойдет превращение либидозной энергии в аффекты, душевные и телесные движения, порождающие, в свою очередь, войны, бунты и т.д. Л. считает постмодернизм частью модернизма, спрятанной в нем («Постмодернизм для детей», 1986). В условиях кризиса гуманизма и традиционных эстетических ценностей (прекрасного, возвышенного, гениального, идеального) мобильная постмодернистская часть вышла на первый план и обновила модернизм плюрализмом форм и технических приемов, сближением с массовой культурой.
Соч.: Состояние постмодерна. СПб., 1998; Феноменология. СПб., 2001; Des dispositifs pulsionnels. P., 1980; Le postmoderne expliqué aux enfants. P., 1986; Dérive à partir de Marx à Freud. P., 1994. Лит.: J.F. Lyotard. Cuxhaven, 1989; Lyotar à Nanterre. P., 2010. H.Б. Маньковская
Источник: Философы Франции. Humanitas.-М. Гардарики 2008.-320 с.
ЛИОТАР Жан-Франсуа
10 августа 1924, Версаль — 24 апреля 1998 — Париж) — французский постфрейдист, одним из первых поставил проблему корреляции постмодернизма и постнеклассической науки. Преподавал философию в университетах Парижа, в 1972—87 — профессор университета Сент-Дени, преподавал также в различных университетах США и Канады. В книге «Состояние постмодерна. Доклад о Знании» (La condition postmodeme, 1979) он выдвинул гипотезу об изменении статуса познания в контексте постмодернистской культуры и постиндустриального общества. Научный, философский, эстетический и художественный постмодернизм связывается им с неверием в метаповествование, кризисом метафизики и универсализма. Темы энтропии, разногласия, плюрализма, прагматизма языковой игры вытеснили «великие рассказы» о диалектике, просвещении, антропологии, герменевтике, структурализме, истине, свободе, справедливости и т. д. Прогресс современной науки превратил цель, функции, героев классической и модернистской философии истории в языковые элементы, прагматические ценности антииерархической, дробной, терпимой постмодернистской культуры с ее утонченной чувствительностью к гетерогенности объектов. Специфика состояния постмодерна заключается в разочаровании в недавнем идеале научности, связанном с оптимизацией систем, их мощью и эффективностью. Соотнесение научных открытий с вопросами этики и политики высветило опасность превращения нового знания в информационный товар — источник наживы и инструмент власти. В этой связи оценки истинности и объективности научного познания дополняются ценностно-целевыми установками не только на эффективность, но и на справедливость, гуманистичность, красоту.
Введение эстетического критерия оценки постнеклассического знания побудило сконцентрировать внимание на ряде новых для философии науки тем: проблемное поле — легитимация знания в информатизированном обществе; метод — языковые игры; природа социальных связей — современные альтернативы и постмодернистские перспективы; прагматизм научного знания и его повествовательные функции. Научное знание рассматривается как своего рода речь — объект исследования лингвистики, теории коммуникации, кибернетики, машинного перевода. Признаком постмодернистской ситуации является отсутствие как универсального повествовательного метаязыка, так и традиционной легитимации знания. Особенно бурно этот процесс идет в эстетике. Постмодернистская эстетика отличается многообразием правил языковых игр, их экспериментальностью, машинностью, антидидакгичностью: корень превращается в корневище, нить — в ткань, искусство — в лабиринт. Правила эстетических игр меняются под воздействием компьютерной техники.
Постмодернистский этап развития искусства Лиотар определяет как эру воображения и экспериментов, время сатиры. Солидаризируясь с Адорно и Джойсом, он провозглашает единственно великим искусством пиротехнику — «бесполезное сжигание энергии радости». Подобно пиротехнике, кино и живопись производят настоящие, т. е. бесполезные, видимости — результаты беспорядочных пульсаций, чья главная характеристика — интенсивность наслаждения. Если в архаических и восточных обществах неизобразительное абстрактное искусство (песни, танцы, татуировка) не препятствовало истечению либидозной энергии, то беды современной культуры порождены отсутствием кода либидо, торможением либидозных пульсаций. Цель современного художественного и научного творчества — разрушение внешних и внутренних границ в искусстве и науке, свидетельствующее о высвобождении либидо.
В книге «О пульсационных механизмах» (1980) Лиотар определяет искусство как универсальный трансформатор либидозной энергии, подчиняющийся единственному правилу — интенсивности воздействия либидозных потоков. Ядром его «аффирмативной либидозной экономической эстетики» — прикладного психоанализа искусства — является метафизика желаний и пульсаций, побуждающая исследовать функционирование механизмов влечения применительно к литературе, живописи, музыке, театру, кино и другим видам искусства.
Лиотар считает постмодернизм частью модернизма, которая спрятана в последнем («Постмодернизм для детей», 1986). В условиях кризиса гуманизма и традиционных эстетических ценностей (прекрасного, возвышенного, гениального, идеального) мобильная постмодернистская часть вышла на первый план, обновив модернизм плюрализмом форм и технических приемов, а также сближением с массовой культурой.
Соч.: Des dispositifs pulsionnels. P., 1980; Le postmoderne explique aux enfants. P., 1986; Derive a partir de Marx a Freud. P., 1994; Ответ на вопрос: что такое постмодерн? — В кн.: Ad Marginem93. M., 1994; Гибкое приложение к вопросу о постмодернизме.— «Ступени. Философский журнал» (СПб.), 1994, № 2(9); Переписать современность.— Там же; Заметки о смыслах «Пост».— «Иностранная литература», 1994, № 1; Состояние постмодерна. СПб., 1998. Лит.: J. F. Lyoiard. Cuxhaven, 1989.
Б. Маньковская
Введение эстетического критерия оценки постнеклассического знания побудило сконцентрировать внимание на ряде новых для философии науки тем: проблемное поле — легитимация знания в информатизированном обществе; метод — языковые игры; природа социальных связей — современные альтернативы и постмодернистские перспективы; прагматизм научного знания и его повествовательные функции. Научное знание рассматривается как своего рода речь — объект исследования лингвистики, теории коммуникации, кибернетики, машинного перевода. Признаком постмодернистской ситуации является отсутствие как универсального повествовательного метаязыка, так и традиционной легитимации знания. Особенно бурно этот процесс идет в эстетике. Постмодернистская эстетика отличается многообразием правил языковых игр, их экспериментальностью, машинностью, антидидакгичностью: корень превращается в корневище, нить — в ткань, искусство — в лабиринт. Правила эстетических игр меняются под воздействием компьютерной техники.
Постмодернистский этап развития искусства Лиотар определяет как эру воображения и экспериментов, время сатиры. Солидаризируясь с Адорно и Джойсом, он провозглашает единственно великим искусством пиротехнику — «бесполезное сжигание энергии радости». Подобно пиротехнике, кино и живопись производят настоящие, т. е. бесполезные, видимости — результаты беспорядочных пульсаций, чья главная характеристика — интенсивность наслаждения. Если в архаических и восточных обществах неизобразительное абстрактное искусство (песни, танцы, татуировка) не препятствовало истечению либидозной энергии, то беды современной культуры порождены отсутствием кода либидо, торможением либидозных пульсаций. Цель современного художественного и научного творчества — разрушение внешних и внутренних границ в искусстве и науке, свидетельствующее о высвобождении либидо.
В книге «О пульсационных механизмах» (1980) Лиотар определяет искусство как универсальный трансформатор либидозной энергии, подчиняющийся единственному правилу — интенсивности воздействия либидозных потоков. Ядром его «аффирмативной либидозной экономической эстетики» — прикладного психоанализа искусства — является метафизика желаний и пульсаций, побуждающая исследовать функционирование механизмов влечения применительно к литературе, живописи, музыке, театру, кино и другим видам искусства.
Лиотар считает постмодернизм частью модернизма, которая спрятана в последнем («Постмодернизм для детей», 1986). В условиях кризиса гуманизма и традиционных эстетических ценностей (прекрасного, возвышенного, гениального, идеального) мобильная постмодернистская часть вышла на первый план, обновив модернизм плюрализмом форм и технических приемов, а также сближением с массовой культурой.
Соч.: Des dispositifs pulsionnels. P., 1980; Le postmoderne explique aux enfants. P., 1986; Derive a partir de Marx a Freud. P., 1994; Ответ на вопрос: что такое постмодерн? — В кн.: Ad Marginem93. M., 1994; Гибкое приложение к вопросу о постмодернизме.— «Ступени. Философский журнал» (СПб.), 1994, № 2(9); Переписать современность.— Там же; Заметки о смыслах «Пост».— «Иностранная литература», 1994, № 1; Состояние постмодерна. СПб., 1998. Лит.: J. F. Lyoiard. Cuxhaven, 1989.
Б. Маньковская
Источник: Новая философская энциклопедия
Лиотар (Lyotard) Жан-Франсуа
1924-1998) Французский эстетик-постфрейдист, одним из первых поставивший проблему корреляции эстетики постмодернизма и постнеклассической науки. В своей книге «Состояние постмодерна. Доклад о знании» (1979) он выдвинул гипотезу об изменении статуса познания в контексте постмодернистской культуры и постиндустриального общества. Научный, философский, эстетический, художественный постмодернизм связывается им с неверием в метаповествование, кризисом метафизики и универсализма. Темы энтропии, разногласия, плюрализма, прагматизма языковой игры вытеснили «великие рассказы» о диалектике, просвещении, антропологии, герменевтике, структурализме, истине, свободе, справедливости и т.д., основанные на духовном единстве, консенсусе между говорящими. Прогресс современной науки превратил цель, функции, героев классической и модернистской философии истории в языковые элементы, прагматические ценности антииерархичной, дробной, терпимой постмодернистской культуры с ее утонченной чувствительностью к дифференциации, несоизмеримости, гетерогенности объектов. Введение эстетического критерия оценки постнеклассического знания побудило сконцентрировать внимание на ряде новых для философии науки тем: проблемное поле — легитимация знания в информатизированном обществе, метод — языковые игры; природа социальных связей — современные альтернативы и постмодернистские перспективы; прагматизм научного знания и его повествовательные функции. Научное знание рассматривается как своего рода речь — предмет исследования лингвистики, теории коммуникации, кибернетики, машинного перевода. Специфика постмодернистской ситуации заключается в отсутствии как универсального повествовательного метаязыка, так и традиционной легитимации знания. В современных условиях, когда точки роста нового знания возникают на стыках наук, любые формы регламентации отторгаются. Особенно бурно этот процесс идет в эстетике. Постмодернистская эстетика отличается многообразием правил языковых игр, их экспериментальностью, машинностью, антидидактичностью: корень превращается в корневище, нить — в ткань, искусство — в лабиринт. Кроме того, правила эстетических игр меняются под воздействием компьютерной техники. Постмодернистский этап развития искусства Л. определяет как эру воображения и экспериментов, время сатиры. Эстетическое наслаждение отличается бесполезностью: спичкой можно зажечь огонь, а можно просто зажечь ее без всякой цели, чтобы полюбоваться огнем. Тогда произойдет разрушение энергии, ее потеря. Так и художник, творящий видимость, напрасно сжигает вложенную в нее эротическую силу. Солидаризируясь с Адорно и Джойсом, Л. провозглашает единственно великим искусством пиротехнику — «бесполезное сжигание энергии радости». Подобно пиротехнике, кино и живопись производят настоящие, то есть бесполезные видимости — результат беспорядочных пульсаций, чья главная характеристика — интенсивность наслаждения. Если в архаических и восточных обществах неизобразительное абстрактное искусство (песни, танцы, татуировка) не препятствовали истечению либидозной энергии, то беды современной культуры порождены отсутствием кода либидо, торможением либидозных пульсаций. Цель современного художественного и научного творчества — разрушение внешних и внутренних границ в искусстве и науке, свидетельствующее о высвобождении либидо. В книге «О пульсационных механизмах» (1980) Л. определяет искусство как универсальный трансформатор либидозной энергии, подчиняющийся единственному правилу — интенсивности воздействия либидозных потоков. Ядром его «аффирматив-ной либидозной экономической эстетики» является бьющая через край метафизика желаний и пульсаций, побуждающая исследовать функционирование пульсационных механизмов применительно к литературе, живописи, музыке, театру, кино и другим видам искусства. Критикуя Фрейда за приверженность к изобразительности, удовлетворяющей сексуальные влечения путем символического замещения, он видит задачу постмодернистского искусства в методическом раскрытии логики функционирования либидозных механизмов, логики их системы. Для этой системы характерны мутации бесхозных желаний. Искусство для Л. — это превращение энергии в другие формы, но механизмы такого превращения не являются социальными либо психическими. Так, в живописи либидо подключается к цвету, образуя механизм трансформации своей энергии путем покрывания холста краской, ногтей — лаком, губ — помадой и т.д. Если подключить либидо к языку, произойдет превращение либидозной энергии в аффекты, душевные и телесные движения, порождающие, в свою очередь, войны, бунты и т.п. Свой подход Л. называет прикладным психоанализом искусства. Его применение к постмодернистской живописи приводит к заключению о приоритете беспорядка, свидетельствующему о том, что живописец стремится заменить недосягаемую природу, непостижимую действительность преображенными объектами своего желания. Современный театр видится Л. застывшим созвездием либидозных аффектов, слепком их мощи и интенсивности. Театр должен извлекать высочайшую энергию из пульсационных потоков, изливая ее в зал, за кулисы, вне театрального здания. Подобное извержение трансформированной либидозной энергии должно привести к рождению энергетического театра, первые намеки которого Л. усматривает в опытах театрального постмодерна. «Акино» будущего, по его мнению, располагается на двух полюсах кино, понятого как графика движений в сферах неподвижности и подвижности. Наиболее перспективна для киноискусства неподвижность, так как гнев, ярость, изумление, ненависть, наслаждение, любая интенсивность — это движение на месте. Идеальным подобием интенсивнейшего фантазма является живая картина. Последняя, отождествляемая с эротическим объектом, пребывает в покое, субъект же — зритель — перевозбужден, но его наслаждение бесплодно, либидозный потенциал сгорает зря, происходит «пиротехнический» эстетический эффект. Л. считает постмодернизм частью модернизма, спрятанной в нем («Постмодерн для детей», 1986). В условиях кризиса гуманизма и традиционных эстетических ценностей (прекрасного, возвышенного, совершенного, гениального, идеального), переживаемого модернизмом, необратимого разрушения внешнего и внутреннего мира в абсурдизме (дезинтеграция персонажа и его окружения в прозе Джойса, Кафки, пьесах Пиранделло, живописи Эрнста, музыке Шенберга), чьим героем стал человек без свойств, мобильная постмодернистская часть вышла на первый план и обновила модернизм плюрализмом форм и технических приемов, сближением с массовой культурой. Осн. соч.: La Condition postmoderne. Rapport sur le savoir. P., 1979; Des dispositifs pulsionnels. P., 1980; Le Postmodeme explique aux enfants. P., 1986. H.M.
ЛИОТАР Жан-Франсуа (р. в 1924)
французский философ, теоретик "нерепрезентативной эстетики", создатель концепции "нарратологии", обосновывающей ситуацию постмодернизма в философии. С 1959 преподавал философию в университетах Парижа (Нантер, Сорбонна), с 1972 по 1987 - профессор университета Сент-Дени, соучредитель (вместе с Деррида) Международного философского колледжа. На его творчество заметно повлияло неокантианство, философия жизни, экзистенциализм, аналитическая традиция и "философия власти" Фуко. Основные сочинения: "Феноменология" (1954), "Отклонение исходя из Маркса и Фрейда" (1968), "Либидинальная экономия" (1974), "Состояние постмодерна" (1979), "Спор" (1983), "Склеп интеллигенции" (1984) и др. Отражая в одной из своих ранних работ ("Феноменология") главные тенденции этого философского течения в 1950-х, Л. зафиксировал перемещение интересов его представителей от математики к наукам о человеке, от полемики против историцизма к поискам возможных компромиссов с марксизмом. Так, классическая установка феноменологов - сделать "я воспринимаю" основанием "я мыслю" (здесь cogito являет собой аналог "я оцениваю" предикативного высказывания) - была ориентирована на фундацию предикативной деятельности деятельностью "до-предикативной". Но поскольку реальным измерением данной процедуры выступало описание в дискурсе предшествующего дискурсу, постольку "до-предикативное" не могло быть восстановлено таким, каким оно существовало до того, как было озвучено и эксплицировано. По мысли Л., отношение "я воспринимаю" к миру видимому суть то, что именуется у Гуссерля "жизненным миром": "ввиду того, что этот исходный жизненный мир является до-предикативным, любое предсказание, любой дискурс, конечно же, его подразумевают, но им его и недостает, и о нем, собственно говоря, нечего сказать. [...] Гуссерлианское описание [...] есть борьба языка против него самого для достижения изначального. [...] В этой борьбе поражение философа, логоса, не вызывает сомнений, поскольку изначальное, будучи описанным, не является более изначальным как описанным". При этом резюмируя споры о природе "вечных истин", осуществляемые в рамках феноменологической парадигмы, Л. отмечал: "... не существует абсолютной истины, этого постулата, объединяющего догматизм и скептицизм; истина определяется в процессе становления как ревизия, коррекция и преодоление самой себя, и этот диалектический процесс всегда протекает в лоне живого настоящего". Факт истинности по сути становится уделом истории. Собственную концепцию "нерепрезентативной эстетики" Л. посвятил преодолению моделей репрезентации, утвердившихся в искусствоведении после эстетической системы Гегеля. "Событие" (см. Событие, Событийность), по Л., в принципе неопределимо и "несхватываемо": любое изображение всего только указывает на принципиально непредставимое. При этом, согласно Л., "событийность" (не могущая быть подведена под какое-либо универсальное правило) имманентно содержится в любом высказывании: "распря", "несогласие" в этом контексте очевидно приоритетны перед "согласием". Тем самым Л. стремился разрешить наиблагороднейшую задачу: "спасти честь мышления после Освенцима". По его мнению, трагедия тоталитаризма в Европе неразрывно связана с самой сутью европейского мышления, ориентированного на поиск безальтернативной истины. Такие притязания, по Л., в первую очередь характерны идеологиям модернистского типа или "метанаррациям". Ход рассуждений Л. в данном контексте был таким. Ницше диагностировал приход нового нигилизма, подразумевающего в данном конкретном случае следующее: революционеры воображают, будто бы их оппозиция существующему социальному порядку фундирована истиной. Данная истина, выступающая в облике "революционной теории", постулирует, что современный способ производства и обусловленная им надстройка обречены вследствие имманентного противоречия, что будущее наличного настоящего идет к катастрофе (всемирная война, планетарное утверждение фашизма). Избежать этого можно якобы только в том случае, если человечество сумеет посредством радикально-силового решения найти путь к иному способу производства. И тут революционер, по мысли Л. ("Либидинальная экономия"), осознает следующее. Он полагал себя вещающим от имени истины и выражающим нравственный идеал. Революционные ожидания не сбылись. Как следствие - крах революционных ценностей, определяемых ныне как ценности религиозные (поиск спасения людей путем отмщения всем виновным) и клерикальные (просвещенный интеллектуал выступает ныне в ипостаси доброго пастыря масс). Социализм, по Л., оказывается несомненно менее революционен нежели капиталистическая реальность, причинами тому - религиозность социализма и - напротив - циничность вкупе с абсолютным неверием мира капитала. Таким образом, согласно Л., истина революционной теории - не более чем идеал, она являет собой лишь выражение желания истины. "Революционная истина" обусловлена той же верой в истину, что и религия. Согласно Л., капитализм нет надобности упрекать в цинизме и безверии: поскольку капитализм ликвидирует все, что человечество почитало святым, постольку эту тенденцию нужно сделать "еще более ликвидирующей". Согласно Л., "конец истории" в этом контексте необходимо понимать как выход человечества из исторического времени с целью очутиться во "времени мифов". Потому философия и должна снять былую маску критики, которую она носила при господстве единственной истины (например, монотеизма), ей теперь пригодится маска политеистического типа. Л. пишет ("Либидинальная экономия"): "Значит, после этого вы отвергаете спинозистскую или ницшеанскую этику, разделяющую движения, обладающие большим бытием, и движения, обладающие меньшим бытием, действие и противодействие? - Да, мы опасаемся, что под покровом этих дихотомий вновь возникнет целая мораль и целая политика, их мудрецы, их борцы, их суды и их тюрьмы. [...] Мы говорим не как освободители желания". Согласно Л., мир не может пониматься иначе как в конечном счете выдуманное повествование. В лоне истории, исторического времени мир являл собой истину, открытую единственному логосу. Пришло время совершить обратный переход: в этом главный смысл идеи Л. о "закате метанарраций" (см. Закат метанарраций). Как же возможен скачок от logos к muthos? Только демонстрацией того, что сам логос был мифом. Философия жестко разделяла дискурс теоретический и нарративный: в первом содержится утверждение того, что есть всегда и везде. Во втором все сомневаются, он гласит: "некогда...". Всеобщее и особенное противоположены. Это необходимо преодолеть. Л. пишет: "теории сами представляют собой повествования, только в скрытом виде, и не следует позволять вводить себя в заблуждение их претензией на всевременность". Л. фундирует данный тезис "логикой случая" древнегреческих софистов. Указанная логика сводила всеобщую логику к логике частной, частную логику к логике отдельного события; тем не менее она не становилась в итоге ни более истинной истиной, ни более универсальной логикой. Придание любому дискурсу статуса нарративного отказывает абсолютному дискурсу в праве на существование: "...фактически мы всегда находимся под влиянием какого-либо повествования, нам уже всегда что-то сказано, и о нас всегда уже что-то сказано". Нарративное повествование никогда не ссылается на стерильный факт, на безмолвное событие, его основа - история, грохот многочисленных слов; оно никогда не заканчивается: повествующий обращается к слушателю, который сам некогда станет повествующим, само же повествование обратится в пересказываемое. Не более и не менее этого. В работе "Состояние постмодерна" Л. выявляет доминирующую роль в европейской культуре тенденций формализации знания. Основной формой "употребления" знания являются "нарративы" - повествовательные структуры, характеризующие определенный тип дискурса в различные исторические периоды. Л. выделяет "легитимирующие" макронарративы, цель которых - обосновать господство существующего политического строя, законов, моральных норм, присущего им образа мышления и структуры социальных институтов. Наряду с макронаррациями существуют также и "языческие" микронарративы, которые обеспечивают целостность обыденной жизни в ее повседневном опыте на уровне отдельных первичных коллективов (например, семьи), и не претендуют на позиции власти. Сам дискурс, по Л., является метанаррацией и создает "социальную мифологию", которая поддерживает функционирование всех механизмов управления. Специфика же нашего времени как "послесовременного" ("постмодерна") заключается, согласно Л., в утрате макронарративами своей легитимирующей силы после катастрофических событий 20 в. Постоянная смена идеологий подтверждает, что вера в господство разума, правовую свободу и социальный прогресс подорвана. Кризис ценностей и идеалов Просвещения, синтезированных в спекулятивной философии Гегеля, означает, с точки зрения Л., отход от тотальности всеобщего и возврат к самоценности индивидуального опыта на микроуровне. "Проект современности", таким образом, ориентирован на автономию морального закона и с необходимостью обращается к метафизике Канта. Право на индивидуальный выбор в своей реализации приводит к практике сосуществования множества различных языков, гетерогенных "языковых игр", полное тождество которых невозможно ввиду различия их целей ("денотативные", означивающие игры) и стратегий ("прескриптивные", действующие языковые игры). Задачей социальной политики становится не насильственная унификация множественности в единое "коллективное тело" социума и даже не поиск универсального языка для возможности диалога между ними, но сохранение именно этой разнородности, поддержка практики различных "языковых игр". (Тем не менее Л. составил, видимо, первый список языковых монстров 20 в.: "рабочий-стахановец, руководитель пролетарского предприятия, красный маршал, ядерная бомба левых, полицейский - член профсоюза, коммунистический трудовой лагерь, социалистический реализм".) В работах 1980-х Л. приступает к конкретному рассмотрению терминологии языка власти, отталкиваясь от структуралистской модели соотношения "синхронии" и "диахронии". С точки зрения практического использования языка в качестве инструмента власти, существуют различные методы обработки языкового материала: начиная с минимальных нарративных единиц - слов, из которых строятся предложения, и заканчивая специальными типами дискурса, подчиненными конкретной цели. Так появляются "режимы" предложений и "жанры" дискурса
как методологические процедуры и "правила пользования" языком, посредством которых власть манипулирует им, присваивая себе его содержание различными способами словоупотребления. Несмотря на зависимость таких правил от контекста истории, "проигравшим" всегда неизбежно оказывается референт, потребитель, подчиненный. В сфере коммуникации власть реализуется как технология удержания выгодного для нее "баланса сил": производимый посредством риторики дискурс власти захватывает позицию "центра" в коммуникативной среде и стремится подчинить себе все остальные дискурсивные практики, не допуская их смешения в распределении полномочий и ускользания из-под контроля в сферу "языковых игр". Современная ситуация представлена Л. как онтологическая экстраполяция "языковой игры", в которой преобладание "проскрипции" приводит к подавляющему доминированию экономического дискурса. Оппозиция по отношению к этой ситуации выражает радикализм Л. в его стремлении довести "разоблачение" практики центрирования власти до утопического предела ее полного исчерпания. В результате, наделяя только один дискурс всеми властными полномочиями и придавая ему статус господствующего, Л. тем самым продолжает традиционную линию метафизики. (См. также Закат метанарраций, Метанаррация, Нарратив, Постмодернистская чувствительность, Modern.)
как методологические процедуры и "правила пользования" языком, посредством которых власть манипулирует им, присваивая себе его содержание различными способами словоупотребления. Несмотря на зависимость таких правил от контекста истории, "проигравшим" всегда неизбежно оказывается референт, потребитель, подчиненный. В сфере коммуникации власть реализуется как технология удержания выгодного для нее "баланса сил": производимый посредством риторики дискурс власти захватывает позицию "центра" в коммуникативной среде и стремится подчинить себе все остальные дискурсивные практики, не допуская их смешения в распределении полномочий и ускользания из-под контроля в сферу "языковых игр". Современная ситуация представлена Л. как онтологическая экстраполяция "языковой игры", в которой преобладание "проскрипции" приводит к подавляющему доминированию экономического дискурса. Оппозиция по отношению к этой ситуации выражает радикализм Л. в его стремлении довести "разоблачение" практики центрирования власти до утопического предела ее полного исчерпания. В результате, наделяя только один дискурс всеми властными полномочиями и придавая ему статус господствующего, Л. тем самым продолжает традиционную линию метафизики. (См. также Закат метанарраций, Метанаррация, Нарратив, Постмодернистская чувствительность, Modern.)
Источник: История Философии: Энциклопедия