лингвистической относительности гипотеза

ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ ГИПОТЕЗА — положение о детерминации восприятия, мышления и познания структурами языка. Философские корни Л. о. г., ставящей проблему категориального упорядочивания опыта, можно найти еще в «Критике чистого разума» Канта, вводящего понятие об априорных категориях человеческого сознания. В лингвистике истоки постановки вопроса о связи языка и общественного сознания восходят к трудам В. Гумбольдта и неогумбольдтианцев (Й. Трир, В. Порциг, Л. Вейсгебер), развивавших идею о том, что «внутренняя форма» каждого национального языка определяет специфику видения мира и мировоззрения каждого народа. Проведенные в рамках «теории поля» многочисленные исследования классификационных систем языка («имена родства», термины восприятия цветов, вкусовых ощущений, названий животного и растительного мира и т.п.) показали определенные различия в категоризации, присущие различным языковым культурам, неполное совпадение семантических полей сходной лексики различных национальных языков.         В современном виде Л. о. г. сформировалась благодаря этнолингвистическим исследованиям амер. антропологической школы и представлена именами лингвистов Э. Сэпира и его последователя Б. Уорфа, который и ввел данный термин. Позиция Сэпира сводится к тому, что языковые навыки и нормы бессознательно определяют образы мира, присущие носителям того или иного языка. «Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления, главным образом, благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения» (Э. Сэпир). Различные культуры, по его мнению, — это различные миры, а не один мир, по-разному обозначенный словесными ярлыками. Каждый язык задает свое видение мира, и различие между картинами тем больше, чем дальше отстоят языки друг от друга. Разбирая особенности языка индейцев хоппе и нутка, Уорф конкретизирует положения Сэпира, показывая влияние грамматического строя языка на процессы категоризации. Для европейских языков характерно деление слов на существительные и глаголы; напр., говорят «молния блеснула». На языке хоппе событие выражается одним глаголом: «сверкнуло», и существует классификация событий, исходя из их длительности. Так, слова «молния», «волна», «пламя» в языке хоппи являются глаголами, в отличие от слов «облако», «буря», выражаемых существительными, т.к. они указывают на события более длительные. В языке нутка вообще отсутствует деление слов на существительные и глаголы, и предметы описываются через формы действия с ними. Грамматический строй языка навязывает, по мнению Уорфа, способ упорядочения и описания мира.         Общая направленность Л. о. г., состоящая в выделении активной, формирующей роли языка в познавательных процессах, не вызывает возражения большинства психологов и лингвистов. В отечественной психологии подчеркивается опосредующее влияние языковых значений на процессы категоризации в мышлении, восприятии, памяти, внимании и т.д. Значения, как единицы общественного сознания, кристаллизующие совокупный общественный опыт (А.Н. Леонтьев), являются культурно-историческими образованиями, зависящими от уровня развития общества. Возражения относительно Л. о. г. возникают в связи с абсолютизацией языковой детерминации познавательных процессов, что может вести к агностицизму, к представлению об «отгороженности» познания структурами языка от действительности. Язык не является демиургом сознания, ибо генезис самого языка (его диахрония) является производным от общественной практики, и в языке запечатлеваются «фигуры сознания», присущие определенному уровню развития общественного сознания. Вызывает возражения и присущее Л. о. г. отождествление языка и мышления. Так, в познавательных процессах участвуют не только языковые значения, но и значения, данные в форме перцептивных символов, эталонов; значения могут выражаться в форме символического действия, поведения, так что отсутствие в языке слов для выражения ряда понятий вовсе не означает невозможность презентации их в сознании. Наряду с разговорным языком существуют языки науки, использующие формулы, схемы, чертежи, снимающие специфику членения, вызванную национальными особенностями языка. Наконец, представленность в грамматическом строе национального языка некоторых семантических признаков, напр. категории рода для рус. существительных неодушевленных предметов, вовсе не означает представленности их в сознании и мышлении пользователя языка, хотя не исключено, что фиксация рода (пола) неодушевленных предметов связана с анималистскими представлениями древних и мыслилась ими актуально. В целом же Л. о. г. послужила методологическим толчком в осмыслении взаимосвязи языка и познания, языка и мышления, и в настоящее время является, скорее, обозначением целой области исследований, чем конкретным, однозначным решением указанной проблемы.         В.Ф. Петренко         Л. о. г. (Сепира—Уорфа гипотеза) — концепция, описывающая связь между познанием мира и системой языковых форм конкретных языков. Разработана в 30-х гг. 20 в. амер. лингвистом Э. Сепиром и его учеником Б. Уорфом. Согласно этой концепции, язык невозможно рассматривать как инструмент познавательной деятельности, безразличный к содержанию познания. Наше мышление и наше представление о реальности определяется структурой того языка, которым мы пользуемся. Описывая функцию языка в познании, Сепир обращается к аналогии с системой координат в геометрии. Геометрический объект остается одним и тем же при переходе к др. системе координат. Точно так же и объекты реальности сохраняют тождество себе при переходе от одного языка к др. «Однако формальные способы обозначения того или иного элемента опыта, равно как и той или иной точки пространства, столь различны, что возникающее на их основе ощущение ориентации не может быть тождественно ни для произвольной пары языков, ни для произвольной пары систем отсчета» (Сепир Э. Грамматист и его язык // Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С. 252). Формы мышления, согласно Л. о. г., воспроизведят формы грамматики. Сообразно этим формам осуществляется и познание мира. Исходный опыт соприкосновения с реальностью есть, согласно Уорфу, «калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием» (Уорф Б.Л. Наука и языкознание // Зарубежная лингвистика. М., 1999. С. 95). Эта организация осуществляется исключительно в рамках языковой деятельности и состоит в фрагментации потока впечатлений «в направлении, подсказанном нашим родным языком» (Там же). В конечном счете, все категории, в которых выражается наше знание о мире, не есть нечто, извлеченное нами из реальности самой по себе. Эти категории навязываются языком нашему сознанию, а, соответственно, и той картине мира, которую мы формируем.         Тот факт, что в разных языках возникают совершенно несопоставимые структуры реальности, обнаруживается при сравнении языков, отстоящих достаточно далеко друг от друга. В частности, в рамках индоевропейской языковой семьи вариации грамматических форм и соответствующих им категориальных систем не очень значительны, а потому для тех, кто пользуется (или пользовался) греческим, латинским, английским или русским языкам мир предстает более или менее одинаковым. Но, напр., сопоставление, индоевропейских языков с языками североамер. индейцев (на материале которого и делают, по преимуществу, свои выводы амер. лингвисты) приводит к неожиданным результатам. Так, в индоевропейских языках повсеместно принята грамматическая схема, сообразно которой основа предложения состоит из подлежащего и сказуемого. Поэтому наши суждения о мире всегда ориентированы на указание субъекта, обладающего определенным предикатом. Реальность в результате оказывается структурирована совершенно определенным образом. Мы нацелены на обнаружение в мире устойчивых (субстанциальных) объектов, которым приписываются свойства и состояния. Такую познавательную ориентацию Уорф называет «общеевропейским стандартом». Его относительность обнаруживается при анализе грамматических структур др. языков. Сепир, в частности, описывая язык одного из индейских племен, обращает внимание на то, что в нем отсутствуют конструкции из существительных и глаголов, а в основу предложения положена форма, похожая на наши непереходные глаголы (ближайший аналог: «моросит», или «смеркается»). В той ситуации, когда европеец скажет «камень падает», носитель рассматриваемого языка скажет нечто вроде «камнит вниз». Иными словами, он не будет приписывать объекту (камню) свойство (падение), а обозначит некоторое событие, происходящее в определенное время. Для такого языка, следовательно, не характерна естественная для нас «вещная» онтология. Мир его носителя состоит не из вещей, а из событий.         Гипотеза Сепира и Уорфа имеет гносеологические следствия, отчасти совпадающие с выводами Канта об ограниченности нашего познания заранее заданной системой форм и непостижимости реальности самой по себе. Эта концепция нашла продолжение в различных исследованиях в области теории познания, языковой семантики и онтологии. Наиболее известным из них можно считать онтологический релятивизм У. Куайна, который усиливает концепцию Сепира и Уорфа тезисом о «непостижимости референции», утверждающим невозможнось соотнесения языковых выражений с реальностью самой по себе. Несколько мягче эта позиция выглядит в «плюрализме» Н. Гудмена, утверждающе, что одна и та же (подлинная) реальность может по-разному выражать себя в разных языковых системах.         Г.Б. Гутнер