1814—1841) — рус. поэт и писатель. Революционно-романтич. творчество Л. пронизывают мотивы бунтующего свободомыслия. В поэзии («Исповедь», «Боярин Орша», «Мцыри», «Демон» и др.), прозе («Вадим»), драматургии («Испанцы», «Маскарад») Л. развенчивает релит, идеи о бренности земной жизни, всеблагом боге, изображает монастырь тюрьмой, умерщвляющей подлинно чело-веч. стремления и чувства, создает образы гордых и мужественных героев, смело бросающих вызов земному и небесному деспотизму.
ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич
ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич
Источник: Атеистический словарь
ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич
(1814–1841) – русский поэт, мыслитель. Философские основания его творчества были предметом исследования Вл. Соловьева, Д. С. Мережковского, В. Ф. Асмуса, Ю. М. Лотмана. Ими были выявлены определенные аналогии идей Л. с творчеством Шопенгауэра («воля к жизни»), Ницше («поэт сверхчеловечества»), Шиллера (в вопросах сущности искусства, отношений художника со своим произведением), с ранними славянофилами (Россия – носительница культурного синтеза «старой» Европы и «старого» Востока; синтеза, в котором, как считал Л., должны слиться «европейская жажда счастья» и восточное стремление к покою).
Для Л. как мыслителя и поэта характерна нелюбовь к отвлеченной мысли, которая не переходит в жизненное действие. Испытав влияние Байрона, французского романтизма и немецкой философии, Л. максимально приземляет отвлеченно-трансцендентные, а потому практически недостижимые идеалы Канта и Шеллинга к условиям русской национальной действительности. Идея практического разума как синтеза мысли и воли к действию становится руководящим принципом и основанием всякой человеческой жизни, стремящейся закрепить себя в зыбкой текучести мира. Для Л. ценность представляет не идея сама по себе и не мысль, «иссушенная наукою бесплодной», но мысль как форма и основание действия, изменяющего человека и его жизнь. Поэт формулирует: «… идеи – создания органические… их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует» («Герой нашего времени»).
На языке Л. форма – это не внешнее выражение содержания поступка, а состояние собранности человека, это качество, с необходимостью вызывающее единственно нужное в данной ситуации действие. По мысли поэта, это означает, что человек, в чьей голове «родилось больше идей», является самым страдательным существом. Ведь многие люди, жалуется он М. А. Лопухиной, «вовсе не созданы мыслить, потому что мысль сильная и свободная – такая для них редкость». Не оттого ли «гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим сложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара»? («Герой нашего времени»). Мысль эта отчетливо выражена в «Княгине Лиговской»: «Свет не терпит в кругу своем ничего сильного, потрясающего, ничего, что бы могло обличить характер и волю: – свету нужны французские водевили и русская покорность чужому мнению». В светской искривленности жизненного пространства и существуют герои Л. – мыслителя, эпатирующего окружающих, и поэта, мифологизирующего собственную личность в духе романтических веяний времени.
Идеализм умонастроения приводит Л. к признанию высшего значения «Я» человека как центра и единственной силы, организующей мироздание. «Страшно подумать, что настанет день, когда я не смогу сказать: я! При этой мысли весь мир не что иное, как ком грязи» (из письма М. Лопухиной). Но что есть «Я»? Это «смешенье пламени и хлада, смешение небес и ада, сияние лучей и тьма». Понимание двойственности «Я», различающего в акте самопознания собственную двойственность, у Л. (в отличие от идеализма Канта, Шеллинга, по мнению поэта, зовущих дух человека к чистоте бестелесности) являлось началом мук недремлющего сознания, стремящегося к полноте осуществления, к собственному совершенству. «Когда б в покорности незнанья / Нас жить Создатель осудил, / Неисполнимые желанья / Он в нашу душу б не вложил, / Он не позволил бы стремиться / К тому, что не должно свершиться; / Он не позволил бы искать / В себе и в мире совершенства, – / Когда б нам полного блаженства / Не должно вечно было знать». Как жить – вопрос, мучающий Л. «Страдания, любовь и рай» доступны лишь «земле». Но повседневность есть реальность, «где страсти мелкой только жить, где не умеют без боязни ни ненавидеть, ни любить» («Демон»).
Л. задолго до Достоевского наметил идею, разработанную автором «Братьев Карамазовых». «Демон» Л. – символ сверхчеловечества, о котором мечтает «подпольный человек», желающий «всё знать, всё чувствовать, всё видеть», мечтающий до исчерпания постичь «святыни истины, любви и красоты». Такой личностью в границах авантюрно-приключенческого жанра «Героя нашего времени» является Печорин. Он живет в хаотичном, загадочном, необъяснимом мире. Хаотичность и необъяснимость присутствуют в нашей жизни постоянно, но они нами не замечаются в силу обыденности жизненных деталей. У Л. жизненная ситуация моделируется с помощью экстраординарного. Сюжет разворачивается в окружении, богатом приключенческими возможностями (Кавказ, горцы, разбойники, столкновение разных культур), с участием романтических эффектов (ущелье, стремнины, контрабандисты). «Жажда жизни» героя, его «стремление быть для кого-нибудь причиной страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права» далеки от мистики «воли к жизни» Шопенгауэра. Невероятные приключения Печорина в сущности лишь отражают в художественно впечатляющих красках тайну повседневного бытия человека.
Тайна личности Печорина – это тайна каждого, кто стремится реально совершить задуманное, возвыситься над сдерживающими волю принципами и запретами, в борьбе с другими и с собой перешагнуть черту, отделяющую в обыденном сознании добро от зла. «Я готов на все жертвы… но свободы моей не отдам», – говорит Печорин. Однако мир оказывается настолько непрогнозируемым, что герой начинает чувствовать себя марионеткой в руках случая. Печорин не знает, что готовит ему следующий день, как не знает и читатель, что готовит ему следующая страница. Главная проблема лермонтовского миросозерцания – несоответствие реальности предопределения, неотвратимости событий творческой активности как сущности человеческой жизни.
Попытки согласования жизненного предопределения с интенсивным личным началом у Л. являются причиной богоборчества, богоотступничества. Они же вызывают чувство абсолютного одиночества и богооставленности, становятся источником лихорадочных поисков оснований для своего права на самоутверждение. На главный вопрос своей жизни – «бунт или смирение?» – Л. не дал ответа. В последующем на него отвечают опытом своей жизни и творчества Гоголь и Достоевский, Л. Толстой, Вл. Соловьев, Н. Бердяев.
Для Л. как мыслителя и поэта характерна нелюбовь к отвлеченной мысли, которая не переходит в жизненное действие. Испытав влияние Байрона, французского романтизма и немецкой философии, Л. максимально приземляет отвлеченно-трансцендентные, а потому практически недостижимые идеалы Канта и Шеллинга к условиям русской национальной действительности. Идея практического разума как синтеза мысли и воли к действию становится руководящим принципом и основанием всякой человеческой жизни, стремящейся закрепить себя в зыбкой текучести мира. Для Л. ценность представляет не идея сама по себе и не мысль, «иссушенная наукою бесплодной», но мысль как форма и основание действия, изменяющего человека и его жизнь. Поэт формулирует: «… идеи – создания органические… их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует» («Герой нашего времени»).
На языке Л. форма – это не внешнее выражение содержания поступка, а состояние собранности человека, это качество, с необходимостью вызывающее единственно нужное в данной ситуации действие. По мысли поэта, это означает, что человек, в чьей голове «родилось больше идей», является самым страдательным существом. Ведь многие люди, жалуется он М. А. Лопухиной, «вовсе не созданы мыслить, потому что мысль сильная и свободная – такая для них редкость». Не оттого ли «гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим сложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара»? («Герой нашего времени»). Мысль эта отчетливо выражена в «Княгине Лиговской»: «Свет не терпит в кругу своем ничего сильного, потрясающего, ничего, что бы могло обличить характер и волю: – свету нужны французские водевили и русская покорность чужому мнению». В светской искривленности жизненного пространства и существуют герои Л. – мыслителя, эпатирующего окружающих, и поэта, мифологизирующего собственную личность в духе романтических веяний времени.
Идеализм умонастроения приводит Л. к признанию высшего значения «Я» человека как центра и единственной силы, организующей мироздание. «Страшно подумать, что настанет день, когда я не смогу сказать: я! При этой мысли весь мир не что иное, как ком грязи» (из письма М. Лопухиной). Но что есть «Я»? Это «смешенье пламени и хлада, смешение небес и ада, сияние лучей и тьма». Понимание двойственности «Я», различающего в акте самопознания собственную двойственность, у Л. (в отличие от идеализма Канта, Шеллинга, по мнению поэта, зовущих дух человека к чистоте бестелесности) являлось началом мук недремлющего сознания, стремящегося к полноте осуществления, к собственному совершенству. «Когда б в покорности незнанья / Нас жить Создатель осудил, / Неисполнимые желанья / Он в нашу душу б не вложил, / Он не позволил бы стремиться / К тому, что не должно свершиться; / Он не позволил бы искать / В себе и в мире совершенства, – / Когда б нам полного блаженства / Не должно вечно было знать». Как жить – вопрос, мучающий Л. «Страдания, любовь и рай» доступны лишь «земле». Но повседневность есть реальность, «где страсти мелкой только жить, где не умеют без боязни ни ненавидеть, ни любить» («Демон»).
Л. задолго до Достоевского наметил идею, разработанную автором «Братьев Карамазовых». «Демон» Л. – символ сверхчеловечества, о котором мечтает «подпольный человек», желающий «всё знать, всё чувствовать, всё видеть», мечтающий до исчерпания постичь «святыни истины, любви и красоты». Такой личностью в границах авантюрно-приключенческого жанра «Героя нашего времени» является Печорин. Он живет в хаотичном, загадочном, необъяснимом мире. Хаотичность и необъяснимость присутствуют в нашей жизни постоянно, но они нами не замечаются в силу обыденности жизненных деталей. У Л. жизненная ситуация моделируется с помощью экстраординарного. Сюжет разворачивается в окружении, богатом приключенческими возможностями (Кавказ, горцы, разбойники, столкновение разных культур), с участием романтических эффектов (ущелье, стремнины, контрабандисты). «Жажда жизни» героя, его «стремление быть для кого-нибудь причиной страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права» далеки от мистики «воли к жизни» Шопенгауэра. Невероятные приключения Печорина в сущности лишь отражают в художественно впечатляющих красках тайну повседневного бытия человека.
Тайна личности Печорина – это тайна каждого, кто стремится реально совершить задуманное, возвыситься над сдерживающими волю принципами и запретами, в борьбе с другими и с собой перешагнуть черту, отделяющую в обыденном сознании добро от зла. «Я готов на все жертвы… но свободы моей не отдам», – говорит Печорин. Однако мир оказывается настолько непрогнозируемым, что герой начинает чувствовать себя марионеткой в руках случая. Печорин не знает, что готовит ему следующий день, как не знает и читатель, что готовит ему следующая страница. Главная проблема лермонтовского миросозерцания – несоответствие реальности предопределения, неотвратимости событий творческой активности как сущности человеческой жизни.
Попытки согласования жизненного предопределения с интенсивным личным началом у Л. являются причиной богоборчества, богоотступничества. Они же вызывают чувство абсолютного одиночества и богооставленности, становятся источником лихорадочных поисков оснований для своего права на самоутверждение. На главный вопрос своей жизни – «бунт или смирение?» – Л. не дал ответа. В последующем на него отвечают опытом своей жизни и творчества Гоголь и Достоевский, Л. Толстой, Вл. Соловьев, Н. Бердяев.
Источник: Краткий философский словарь.