концепты дискурсивных наук. Много нареканий вызывает возведение в ранг ценности согласия, К., достигаемого в дискурсе. В К. видят угрозу тоталитаризма и насилия, желание ограничить творчество, умаление достоинств Д. и отрицание мультикультурности. Тот К., который пропагандируется коммуникативистами, например, Ю. Хабермасом и Дж. Роулзом (см.), разительно отличается от навязанного согласия или же согласия, достигнутого второпях, вне напряженной дискурсивной работы. Дискурсивный К. — это пик размышлений, результат резонанса многих умов. Чем большее число людей достигло согласия, тем лучше. К. никого не унижает, он свидетельствует о том, что очередная высота достигнута многими. Здесь нет людей завистливых и эгоцентричных.
Скепсис относительно К. обычно обосновывают творческим потенциалом Д., правотой одиночек перед многими. Такой аргумент не ставит под сомнение ценность дискурсивного К. Дело в том, что речь идет не о любом, а именно о дискурсивном К., т.е. такой аргументации, которая обоснованно никем не опровергнута. При дискурсивном согласии Д. — это не что иное, как недомыслие, которое, разумеется, отнюдь не является признаком творчества. Принципиально по-другому складывается ситуация тогда, когда выясняется, что ранее достигнутое согласие лишь по видимости было хорошо обоснованным, а по сути явилось результатом использования слабых, плохо подтверждаемых практикой аргументов. В этом случае, строго говоря, согласие интерпретаторов не является дискурсивным К. Последний начинает формулироваться во многом заново теми, кто обоснованно отвергает предыдущее согласие. Возникшее несогласие по видимости есть дискурсивный Д., а фактически оно представляет собой становление самого настоящего дискурсивного К. Аргументированная позиция неминуемо приобретет новых сторонников. Важно понимать, что Роулз и Хабермас в своих теоретических построениях не могли обойтись без концепта «полного согласия». Они стремились найти основания для возможности любого, в т.ч. и самого развитого знания. Стоит хоть в какой-то мере ослабить требования, предъявляемые к коммуникативному сообществу, как сразу же выяснится, что оно не в состоянии обеспечить достижения высоких образцов рафинированного знания. Кантианская установка на трансцендентальное знание вынуждает коммуникативистов вводить в качестве его предпосылки идеальное сообщество дискурсивных дуэлянтов. Исследователю, не обремененному кантовским трансцендентализмом, вполне достаточно утверждать, что коммуниканты должны стремиться обеспечить рост знания. Для этого необязательно быть идеальными дискурсантами. Будьте теми, кем являетесь, но стремитесь к творчеству. Тут вновь возникает тема Д., неизменно сопровождающего любой процесс творчества.
Трансцендентальным коммуникативистам всегда резче других возражают постомодернисты. «Мы дорого заплатили за ностальгию по целому и единому, по примирению понятийного и чувственного, по прозрачному и коммуникабельному опыту. За всеобщим пожеланием расслабиться и успокоиться мы слышим, — возмущался Ж. Лиотар, — хриплый голос желания снова начать террор, довершить фанатизм, мечту о том, чтобы охватить и стиснуть в своих объятиях реальность. Ответ на это такой: война целому, будем свидетельствовать о непредставимом, активизировать распри, спасать честь имени» [2. С. 114]. На наш взгляд, Лиотар был излишне суров. Строго говоря, распри ничуть не лучше глобализма, то и другое достойно преодоления за счет всемерного развития этики. Обвинение коммуникативистов в приверженности к глобализму несостоятельно: их влечет далеко не любое единодушие, а лишь К. в рамках развитой социальной теории. Такой К. не способен навредить, но он, разумеется, не исключает и действенности Д. как истока научно-философского творчества.