доктрина Канта и его учеников. Принято различать, в частности: 1) кантианцев. — учеников и классических комментаторов, таких как Файхингер, Шмид, Бек; иногда критиков, таких как Рейнхольд, Шульц (кон. XVIII в.); 2) посткантианцев,/пытавшихся возвести анализ познания к теории абсолюта: Фихте, Шеллинг, Гегель (конец XVIII — начало XIX в.); 3) неокантианцев (XIXв.), ограничивающихся историей познания и логикой: О. Либман, философы Марбургскоп школы и Баденскоп школы.
КАНТИАНСТВО
КАНТИАНСТВО
Источник: Философский словарь
Кантианство
1. Учение И. Канта. 2. Совокупность учений, примыкающих к учению И. Канта. Появление «критической» системы И. Канта вызвало ожесточенную полемику, в ходе которой сложилась группа его сторонников, популяризировавших и защищавших взгляды И. Канта от обвинений в иррелигиозности и политическом радикализме. Кантианство проникает в историю философии и другие дисциплины: право, историю, протестантскую теологию и философию религии. Первые представители кантианства сочетали взгляды И. Канта с элементами различных философских и религиозных учений. Более основательную переработку системы И. Канта осуществил К. Л. Рейнгольд, чьи «Письма о кантовской философии» способствовали усилению влияния кантианства. В середине 60-х годов XIX века кантианство перерастает в неокантианство, что сопровождается усилением критики И. Канта «справа», с позиций более последовательного идеализма. Все развитие кантианства подчинено задаче устранения внутренних противоречий учения И. Канта за счет избавления от материалистических и диалектических его элементов. Не представляя единой школы, кантианство существует и сейчас в виде тенденции.
КАНТИАНСТВО
критицизм, 1) учение Канта. 2) Совокупность учений, примыкающих к учению Канта. Появление «критич.» системы Канта вызвало ожесточенную полемику, в ходе к-рой сложилась группа его сторонников, популяризировавших и защищавших взгляды Канта от обвинений в иррелигиояности и политич. радикализме (И. Шульце, X. Шмидт, Г. Меллин, С. Мутшелле и др. в Германии, III. Вилле во Франции, М. Кинкер в Голландии). К. проникает в историю философии (К. Хайденрайх, И. Громан, В. Г. Тенноман) и др. дисциплины: право (Г. Гуфеланд, Л. Фейербах), историю (К. фон Роттек, позднее Ф. X. Шлоссер), протестантскую теологию и философию религии (И. Тиф-трунк, X. Рер, X. Паулюс). Первые представители К. сочетали взгляды учителя с элементами ходячих филос. и религ. воззрений. Более основат. переработку системы Канта осуществили К. Л. Рейнгольд, «Письма о кантовской философии» (1786-87) к-рого способствовали распространению и усилению влияния К., С. Век и др., развивавшие К. в направлении более последоват. субъективного идеализма. Нач. 19 в., наряду с осн. линией развития классич. нем. философии, дает побочное направление, получившее название «полукантианства». Его представители Я. Фриз, В. Круг, Ф. Бутервек, позже Е. Апельт, Ф. Бенеке привносят в К. элементы «популярной философии» 18 в., «философии веры» Якоби и философии религии Шлейермахера, а также эмпирич. психологии. К. в их системах переосмысливается в духе идеалистич. антропологизма и психологизма.
В сер. 60-х гг. 19 в. К. перерастает в неокантианство, что сопровождается усилением критики Канта «справа», с позиций более последоват. идеализма. Все развитие К. подчинено задаче устранения внутр. противоречий учения Канта за счет выхолащивания материалистич. и диалектич. его элементов. Не представляя единой школы, К. существует ныне в виде тенденции, опосредствуясь различными «новейшими» влияниями. Его организац. центр - «Кантовское об-во» (с 1904) и журн. «KantStudien» (с 1896).
В сер. 60-х гг. 19 в. К. перерастает в неокантианство, что сопровождается усилением критики Канта «справа», с позиций более последоват. идеализма. Все развитие К. подчинено задаче устранения внутр. противоречий учения Канта за счет выхолащивания материалистич. и диалектич. его элементов. Не представляя единой школы, К. существует ныне в виде тенденции, опосредствуясь различными «новейшими» влияниями. Его организац. центр - «Кантовское об-во» (с 1904) и журн. «KantStudien» (с 1896).
Источник: Советский философский словарь
КАНТИАНСТВО
условное и не вполне точное обозначение совокупности философских учений, систем и идей, берущих начало или примыкающих к критической философии Канта. Появление его основных трудов произвело сильнейшее впечатление на современников, на них пишутся многочисленные рецензии, они оживленно обсуждаются на страницах популярных газет и журналов, специализированных периодических изданий, некоторые из которых (в Йене, Галле) становятся рупорами и пропагандистами кантовских идей. Крупнейшие немецкие философы, ученые, публицисты и поэты сравнивают Канта с Моисеем, Сократом или Лютером, а его труды называют «бессмертными», «гордостью и благодатью уходящего столетия» и т. п. Влияние философии Канта просматривается в историко-философских исследованиях (И. Тифтрунк), в теории права (Г. Хуфеланд, А. Фейербах), философии религии (В. Г. Тиннеман, X. Паулюс), в эстетике (Ф. Шиллер, И, В. Гете) и других дисциплинах. Публикуется значительное число специальных работ, посвященных кантовской философии, ее доступному и популярному изложению, в частности «Разъясняющее изложение «Критики чистого разума» И. Г. Шульца (1784, рус. пер. 1910), «Письма о кантовской философии» К. Л. Рейнгольда (1786—87), в 80— 90-х гг. 18 в. выходят многочисленные «извлечения», комментарии, примечания и энциклопедические словари терминов Канта (X. Е. Шмидта, Г. Меллина, Ф. Грилло, С. Мутшелле, А. Месса и др.). Вместе с тем, появление такого рода работ было вызвано не только большим пиететом перед творениями Канта, глубиной и оригинальностью его философии, но крайней сложностью и неясностью ее языка, трудностями восприятия ее текста, на что жаловались даже самые пылкие поклонники и друзья мыслителя и с чем вынужден был согласиться он сам. Именно это обстоятельство побудило его к написанию в 1784 сжатого и более доступного изложения «Критики чистого разума» в «Пролегоменах» (первоначально имевших заголовок «Популярное извлечение»), а затем и к созданию 2-го варианта «Критики...» в 1787, где он помимо внесения ряда содержательных изменений попытался «уменьшить затруднения и неясности» в изложении, улучшить его и сделать более понятным, дабы устранить недоразумения, возникшие даже «со стороны сведущих и беспристрастных судей» и помочь «отважным и светлым умам» овладеть его наукой.
Тем не менее опасениям Канта — оказаться не понятым — суждено было сбыться, подтверждением чему стала уже первая рецензия на «Критику...» Хр. Гарве — И. Федера (1782), где его точка зрения была отождествлена с идеализмом Беркли. Но еще более красноречивым свидетельством тому стали многочисленные работы, посвященные кантовской философии, авторы которых считали себя ее последователями, пытаясь «всего лишь» несколько «исправить» ее недостатки, «улучшить» некоторые ее принципы и понятия и т. п. Именно такой пытался представить свою «элементарную философию» К. Л. Рейнгольд, а С. Бек свою работу 1796 даже назвал как «Единственно возможную точку зрения, с которой должна оцениваться критическая философия». В этих работах, как и в трудах Г. Э. Шульце-Энезидема, С. Маимона, раннего Фихте и других немецких философов конца 18 в., если не единственный, то основной недостаток философии Канта усматривался в «догматическом» понятии веща в себе, т. е. в признании объекта, существующего независимо от субъекта и оказывающего на него воздействие согласно закону причинности. Обнаружив ряд проблем и противоречий, действительно имеющих место в составе кантовских построений, эти мыслители радикальным образом меняли их сущность, гносеологическое содержание и смысл критицизма, превращая его в разновидность субъективного или объективного идеализма. Все это вызвало резкий отпор со стороны Канта в «Пролегоменах», во 2-м издании «Критики...» (особенно в специально написанном разделе «Опровержение идеализма»), а также в целом ряде писем и других работ, в т. ч. и в публичном «Заявлении по поводу Наукоучения Фихте» 1799, где он решительно выступил против своих мнимых сторонников и друзей, а по существу проложил водораздел между своей философией и ее мнимыми последователями, включая будущих представителей немецкой классической философии, «родоначальником» которой стали считать его впоследствии.
В силу названных и ряда других причин к кантианству в строгом смысле слова можно отнести лишь сравнительно небольшое число комментаторов, составителей примечаний и словарей, а также издателей лекций и незавершенных рукописей престарелого мыслителя по педагогике и логике Ф. Т. Ринка и Г. Б. Ёше, философская деятельность которых не имела сколько-нибудь самостоятельного и оригинального характера и не позволяет говорить о кантианстве как сколько-нибудь серьезной и оформившейся философской школе или направлении. По этим же причинам в исследовательской литературе используются термины «полукантианство» или «посткантианство», к которым относят эмпирико-психологические трактовки Канта у Я. Фриза, В. Круга, Ф. Бенеке в Германии, французского популяризатора кантовской философии Ш. Вилле, спиритуалистический эклектизм В. Кузена, неокритицизм Ш. Ренувье, некоторых поздних представителей Шотландской школы «здравого смысла» (т. н. «религиозный агностицизм» У. Гамильтона) и др. Во 2-й половине 19 в. появилась довольно многочисленная плеяда текстологов и издателей наследия Канта, его рукописей, писем и черновиков, представителей т. н. кантофилологии (Г. Файхингера, И. Эрдмана, Б. Эрдмана, Э. Адикеса, Р. Райке и др.), деятельность которых во многом способствовала заметному оживлению интереса к кантовской философии, созданию международного Кантовского общества и журнала «Kant-Studien», возникновению и развитию неокантианства и других философских школ и направлений, так или иначе ориентированных на идеи Канта.
В. А. Жучков
Тем не менее опасениям Канта — оказаться не понятым — суждено было сбыться, подтверждением чему стала уже первая рецензия на «Критику...» Хр. Гарве — И. Федера (1782), где его точка зрения была отождествлена с идеализмом Беркли. Но еще более красноречивым свидетельством тому стали многочисленные работы, посвященные кантовской философии, авторы которых считали себя ее последователями, пытаясь «всего лишь» несколько «исправить» ее недостатки, «улучшить» некоторые ее принципы и понятия и т. п. Именно такой пытался представить свою «элементарную философию» К. Л. Рейнгольд, а С. Бек свою работу 1796 даже назвал как «Единственно возможную точку зрения, с которой должна оцениваться критическая философия». В этих работах, как и в трудах Г. Э. Шульце-Энезидема, С. Маимона, раннего Фихте и других немецких философов конца 18 в., если не единственный, то основной недостаток философии Канта усматривался в «догматическом» понятии веща в себе, т. е. в признании объекта, существующего независимо от субъекта и оказывающего на него воздействие согласно закону причинности. Обнаружив ряд проблем и противоречий, действительно имеющих место в составе кантовских построений, эти мыслители радикальным образом меняли их сущность, гносеологическое содержание и смысл критицизма, превращая его в разновидность субъективного или объективного идеализма. Все это вызвало резкий отпор со стороны Канта в «Пролегоменах», во 2-м издании «Критики...» (особенно в специально написанном разделе «Опровержение идеализма»), а также в целом ряде писем и других работ, в т. ч. и в публичном «Заявлении по поводу Наукоучения Фихте» 1799, где он решительно выступил против своих мнимых сторонников и друзей, а по существу проложил водораздел между своей философией и ее мнимыми последователями, включая будущих представителей немецкой классической философии, «родоначальником» которой стали считать его впоследствии.
В силу названных и ряда других причин к кантианству в строгом смысле слова можно отнести лишь сравнительно небольшое число комментаторов, составителей примечаний и словарей, а также издателей лекций и незавершенных рукописей престарелого мыслителя по педагогике и логике Ф. Т. Ринка и Г. Б. Ёше, философская деятельность которых не имела сколько-нибудь самостоятельного и оригинального характера и не позволяет говорить о кантианстве как сколько-нибудь серьезной и оформившейся философской школе или направлении. По этим же причинам в исследовательской литературе используются термины «полукантианство» или «посткантианство», к которым относят эмпирико-психологические трактовки Канта у Я. Фриза, В. Круга, Ф. Бенеке в Германии, французского популяризатора кантовской философии Ш. Вилле, спиритуалистический эклектизм В. Кузена, неокритицизм Ш. Ренувье, некоторых поздних представителей Шотландской школы «здравого смысла» (т. н. «религиозный агностицизм» У. Гамильтона) и др. Во 2-й половине 19 в. появилась довольно многочисленная плеяда текстологов и издателей наследия Канта, его рукописей, писем и черновиков, представителей т. н. кантофилологии (Г. Файхингера, И. Эрдмана, Б. Эрдмана, Э. Адикеса, Р. Райке и др.), деятельность которых во многом способствовала заметному оживлению интереса к кантовской философии, созданию международного Кантовского общества и журнала «Kant-Studien», возникновению и развитию неокантианства и других философских школ и направлений, так или иначе ориентированных на идеи Канта.
В. А. Жучков
Источник: Новая философская энциклопедия
КАНТИАНСТВО
философская школа, называемая так по имени своего основоположника И.Канта. Этическая теория Канта представлена им в «Основоположении к метафизике нравов», «Критике практического разума», «Метафизике нравов». Развитие школы К., как и всякой философской школы, сосредоточилось на прояснении и систематизации взглядов учителя, и потому особенности этики Канта проявились в К. с примечательной ясностью. Основные черты К. как этической теории можно определить следующим образом: это, прежде всего, этический рационализм убеждение, что нравственные понятия имеют свой исток и располагаются в разуме (к-рый в свою очередь есть самоопределяющийся чистый рассудок); так что не только отдельные этические нормы могут и должны быть постигнуты рационально, но сама этика, по убеждению, напр., Г.Когена, должна быть обоснована теорией познания. Способность разума практически определять волю к волению и действию отождествляется с моральностью личного духа. Однако естественное влечение человеческой природы настраивает человека против бескорыстного закона нравов; поэтому в отношении к такой природе закон нравов выступает в силе и власти категорического императива; пафос безусловного долженствования есть еще одна характерная черта К. Содержание же этого долженствования составляет на первых порах одна лишь всеобщность (общезначимость) принципа воления, поведение, к-рое мыслимо и желанно как закон воли всякого возможного разумного существа, а поэтому как закон моральной природы; мыслимость принципа воли как закона обусловливает слабое требование долга, трактуемое и самим Кантом, и многими кантианцами как основание теории естественного права (условия возможности законосообразного общежития), возможность желать его же как закона образует сильное требование, обосновывает индивидуально-этические ценности. Возможность, в свою очередь, принять этот всеобщий закон чистой воли в собственную волю каждого существа обосновывается в К. тем доводом, что эта моральная природа воли есть и существо человечности, что всякий человек есть по замыслу «природы» разумнонравственная личность и что поэтому утверждение всеобщей нормы моральной природы одинаково по существу дела с утверждением безусловной ценности именно этой разумной человеческой личности, как субъекта всевозможных целей и гражданина царства целей (морального мира); невреждение и далее положительное утверждение такой самоценной личности в лице всякого человека и в своем собственном есть для К. смысл морального императива. Эта персоналистическая, а в приложении — либеральная, линия в развитии этической мысли К. проявилась особенно в т.н. фризийской и неофризийской школах К. (И.Г.Фриз, Л.Нельсон), к-рые, впрочем, отвергли однобокий теоретизм многих соратниковкантианцев и заменили гносеологию в основании морали психологией. Но и в теории самого Канта персоналистическая линия мысли закреплялась тем, что само этическое законодательство возводилось к акту собственного законодательства личной разумной воли (см. Автономия и гетерономия). Моральным признается лишь принцип, совместимый с признанием собственной автономии всякой воли в утверждении этого принципа.
С другой стороны, само царство целей трактуется как «содержание этической реальности» (Коген), и отсюда возникает по крайней мере возможность для пафоса солидарности наравне с пафосом личной свободы; одна из влиятельнейших разновидностей К. (в историко-философской лит-ре получила название марбургской школы неокантианства), основанная Когеном и развитая П.Наторпом, К.Форлендером и др., развивала поэтому в политической области «этический социализм»; впрочем, вышеотмеченный пафос личности делал таковой социализм приемлемым лишь для умеренно-социалистических политиков. Моральное законодательство в царстве целей трактуется как самозаконодательство всякого члена царства, к-рое в таком случае только постулатом всеобщей рациональности может быть соединено в связное целое; но самый этот постулат, в свою очередь, делая невозможным самочинное законодательство в нравственной области, исключает в ней и творческую ценность содержаний личной воли; стандарт демократического голосования немыслим без единого и законодательному процессу предшествующего законопроекта, к-рого принятие либо неприятие исчерпывает в таком случае всю компетенцию «автономно законодательных» воль. Но каково происхождение такого законопроекта, если воли должны остаться автономными, и каковы условия его реализации? После того как на этом пути будут отвергнуты поиски истока чистого закона нравов в подлинной природе человека до всякой общественности, ответ на вопрос остается искать только в области некоторой моральной теологии. Впрочем, самую возможность моральной теологии К. может подрывать в корне, если настаивает на метафизическом фактуме автономии всякой воли. Тогда рождается метафизика этического пантеизма, для к-рой единственно достойное имени божественного есть сам нравственный миропорядок, Закон же Божий представляется лишь символическим выражением для неспособных понять подлинное выражение «чистый закон разумной воли». Поскольку моральная теология все же возникает, в кантианских категориях она предстает экстраполирующим приложением чистой этики: тогда бытие Бога и личное бессмертие предстают как условие возможности реализации нравственного закона в моральной истории нравственно слабого и испорченного человечества. Божественная воля видится в К. не более чем судьей добродетели воли человеческой по закону, самобытно данному этой последней. Религия есть представление всех обязанностей как божественных заповедей, но не иначе как после их самобытного обоснования как собственно человеческих обязанностей. Религия есть знание о существовании Бога, свойственное моральному человеку, или - религия есть светская мораль под идеей бытия Божия. Пафос «этической религии», «чистой религии разума», этизирующе-символическое толкование не только Нового Завета, но и всей богословской традиции (именно из среды К. возник замысел «демифологизации» христианства) обращается (у Когена) в этическое неприятие веры именем автономии. Спор церкви с государством, по Когену, не подлежит примирению, но должен быть прекращен подчинением церкви государству, с перспективой отмены церкви и замены ее «государством, к-рое стало этическим, государством этического идеала». Эта «отмена церкви» с заменой ее этическим сообществом есть закономерное практическое следствие «моральтсологии» К., поскольку отмена трансцендентного в моральном законе утверждена еще в самой идее автономии как основы морального законодательства. По мере утверждения граждан государства в этической добродетели может далее отпасть практическая (пропедевтическая) надобность и в принуждающей силе государства, и граждане этического сообщества останутся следовать единственному закону - закону чистой моральной воли, к-рый уже не будет возможно истолковать как долженствование. Самобытность религиозных и даже мистико-аскетических идей в космосе ценностей отстаивали вдохновляемые систематическим синтезом «Критики способности суждения» и потому всякий акт духа трактующие как отнесение к ценности философы т.н. югозападной, или баденской, школы К. (В.Виндельбанд, Г.Риккерт, Б.Баух, Й.Кон). Их аксиологический вариант К. имел то преимущество, что не побуждался к преувеличенному поклонению этике личной автономии либо этике нравственно-воспитующей общности, этике закона или этике любви, либеральным или солидарным ценностям культуры, для всякой из них находя свою нишу в метафизическом строе мира культурной воли; проблема заключалась теперь в том, чтобы творчество философии культуры и ценности на началах К. не привело к расколу цельной личности как субъекта всякой ценности и соответственно к атомизирующему пониманию самого мира ценностей. Здесь было дано начало новой систематической идее духа, — но это начало не получило систематического же развития. «Баденское» К. осталось, по существу, эпизодом в истории западной мысли и, в частности, в этике не дало нового ростка. Самое господство секулярно-юридического по основному пафосу «марбургского» К. было в этом отношении симптоматично для европейского «духа времени» нач. 20 в., да и для культурного строя Европы в целом. К. стало во многом симптомом развития новоевропейской культуры, устремляясь от реформированной христианской веры к «религии разума», от протестантизма к этическому идеализму разума. Как самого Канта считали нередко философским выразителем духа протестантизма, так с гораздо большим правом можно говорить о протестантском и к тому еще секулярном духе в этическом К. Весьма примечательно в этом отношении, что рус. К. прежнего времени сосредоточилось на вопросах теории познания и логики (А.И.Введенский, Г.И.Челпанов) или развивалось в теории права (Б.Кистяковский); между тем собственно этического К. история рус. мысли не знает. Иногда говорят также о «кантианском» характере аргументации по конкретной проблеме, имея в виду одну из отмеченных выше коренных идей этического К., как предпосылку данного аргумента. На этом основании прослыл за кантианца, напр., Дж.Ролз в современной Америке. Лит.: Виндельбанд В. Иммануил Кант // Виндельбанд В. Избр. Дух и история. М.: Юристъ, 1995; Кант и кантианство. М.: Наука, 1978; Наторп II. Кант и Марбургская школа // Новые идеи в философии. Сб. 5. СПб.: Образование, 1913; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М.: Республика, 1998; ВаисИ В. Grundzilge der Ethik. Stuttgart: W.Kohlhammcr, 1935.
С другой стороны, само царство целей трактуется как «содержание этической реальности» (Коген), и отсюда возникает по крайней мере возможность для пафоса солидарности наравне с пафосом личной свободы; одна из влиятельнейших разновидностей К. (в историко-философской лит-ре получила название марбургской школы неокантианства), основанная Когеном и развитая П.Наторпом, К.Форлендером и др., развивала поэтому в политической области «этический социализм»; впрочем, вышеотмеченный пафос личности делал таковой социализм приемлемым лишь для умеренно-социалистических политиков. Моральное законодательство в царстве целей трактуется как самозаконодательство всякого члена царства, к-рое в таком случае только постулатом всеобщей рациональности может быть соединено в связное целое; но самый этот постулат, в свою очередь, делая невозможным самочинное законодательство в нравственной области, исключает в ней и творческую ценность содержаний личной воли; стандарт демократического голосования немыслим без единого и законодательному процессу предшествующего законопроекта, к-рого принятие либо неприятие исчерпывает в таком случае всю компетенцию «автономно законодательных» воль. Но каково происхождение такого законопроекта, если воли должны остаться автономными, и каковы условия его реализации? После того как на этом пути будут отвергнуты поиски истока чистого закона нравов в подлинной природе человека до всякой общественности, ответ на вопрос остается искать только в области некоторой моральной теологии. Впрочем, самую возможность моральной теологии К. может подрывать в корне, если настаивает на метафизическом фактуме автономии всякой воли. Тогда рождается метафизика этического пантеизма, для к-рой единственно достойное имени божественного есть сам нравственный миропорядок, Закон же Божий представляется лишь символическим выражением для неспособных понять подлинное выражение «чистый закон разумной воли». Поскольку моральная теология все же возникает, в кантианских категориях она предстает экстраполирующим приложением чистой этики: тогда бытие Бога и личное бессмертие предстают как условие возможности реализации нравственного закона в моральной истории нравственно слабого и испорченного человечества. Божественная воля видится в К. не более чем судьей добродетели воли человеческой по закону, самобытно данному этой последней. Религия есть представление всех обязанностей как божественных заповедей, но не иначе как после их самобытного обоснования как собственно человеческих обязанностей. Религия есть знание о существовании Бога, свойственное моральному человеку, или - религия есть светская мораль под идеей бытия Божия. Пафос «этической религии», «чистой религии разума», этизирующе-символическое толкование не только Нового Завета, но и всей богословской традиции (именно из среды К. возник замысел «демифологизации» христианства) обращается (у Когена) в этическое неприятие веры именем автономии. Спор церкви с государством, по Когену, не подлежит примирению, но должен быть прекращен подчинением церкви государству, с перспективой отмены церкви и замены ее «государством, к-рое стало этическим, государством этического идеала». Эта «отмена церкви» с заменой ее этическим сообществом есть закономерное практическое следствие «моральтсологии» К., поскольку отмена трансцендентного в моральном законе утверждена еще в самой идее автономии как основы морального законодательства. По мере утверждения граждан государства в этической добродетели может далее отпасть практическая (пропедевтическая) надобность и в принуждающей силе государства, и граждане этического сообщества останутся следовать единственному закону - закону чистой моральной воли, к-рый уже не будет возможно истолковать как долженствование. Самобытность религиозных и даже мистико-аскетических идей в космосе ценностей отстаивали вдохновляемые систематическим синтезом «Критики способности суждения» и потому всякий акт духа трактующие как отнесение к ценности философы т.н. югозападной, или баденской, школы К. (В.Виндельбанд, Г.Риккерт, Б.Баух, Й.Кон). Их аксиологический вариант К. имел то преимущество, что не побуждался к преувеличенному поклонению этике личной автономии либо этике нравственно-воспитующей общности, этике закона или этике любви, либеральным или солидарным ценностям культуры, для всякой из них находя свою нишу в метафизическом строе мира культурной воли; проблема заключалась теперь в том, чтобы творчество философии культуры и ценности на началах К. не привело к расколу цельной личности как субъекта всякой ценности и соответственно к атомизирующему пониманию самого мира ценностей. Здесь было дано начало новой систематической идее духа, — но это начало не получило систематического же развития. «Баденское» К. осталось, по существу, эпизодом в истории западной мысли и, в частности, в этике не дало нового ростка. Самое господство секулярно-юридического по основному пафосу «марбургского» К. было в этом отношении симптоматично для европейского «духа времени» нач. 20 в., да и для культурного строя Европы в целом. К. стало во многом симптомом развития новоевропейской культуры, устремляясь от реформированной христианской веры к «религии разума», от протестантизма к этическому идеализму разума. Как самого Канта считали нередко философским выразителем духа протестантизма, так с гораздо большим правом можно говорить о протестантском и к тому еще секулярном духе в этическом К. Весьма примечательно в этом отношении, что рус. К. прежнего времени сосредоточилось на вопросах теории познания и логики (А.И.Введенский, Г.И.Челпанов) или развивалось в теории права (Б.Кистяковский); между тем собственно этического К. история рус. мысли не знает. Иногда говорят также о «кантианском» характере аргументации по конкретной проблеме, имея в виду одну из отмеченных выше коренных идей этического К., как предпосылку данного аргумента. На этом основании прослыл за кантианца, напр., Дж.Ролз в современной Америке. Лит.: Виндельбанд В. Иммануил Кант // Виндельбанд В. Избр. Дух и история. М.: Юристъ, 1995; Кант и кантианство. М.: Наука, 1978; Наторп II. Кант и Марбургская школа // Новые идеи в философии. Сб. 5. СПб.: Образование, 1913; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М.: Республика, 1998; ВаисИ В. Grundzilge der Ethik. Stuttgart: W.Kohlhammcr, 1935.
Источник: Этика. Энциклопедический словарь. М. Гардарики 2001