индукция (от лат. наведение) и дедукция (выведение)

основные методы познания, основные способы построения логических выводов. Индукция – рассуждение от частного к общему (а есть р, b есть р, c есть р и т.д.; a, b, c… – самые разнообразные предметы класса s, представляющие его «в миниатюре», значит, вполне вероятно, что все предметы из s обладают свойством р), дедукция – от общего к частному («чита хорошо поддается дрессировке, ведь она обезьяна, которые все хорошо дрессируются»). По сути, индуктивная логика научного поиска как таковая, как важный методический прием, присутствует уже в диалектике сократа (под названием «эпагоге»). Согласно сократу, истина рождается в споре, а спор, направленный на формулирование общего понятия об обсуждаемом предмете (например, о мужестве, добродетели, красноречии и т.д.) Состоит в том, что приводятся и обсуждаются частные случаи применения этого понятия и понятия, противоречащему ему (например, конкретные поступки, которые можно и нельзя, по мнению участников диалога, характеризовать как мужественные). Далее делается попытка «найти компромисс», обнаружить в этих единичных и весьма разнообразных случаях, явлениях, предметах что-то общее, признаваемое всеми «участниками поиска», некий принцип, остающийся как таковой неизменным при любых эмпирических вариациях. Например, как в логике ученика сократа – платона: лошади могут быть серые и белые, большие и маленькие, здоровые и больные, живые и уже умершие и т.д., но все они одинаково лошади, «лошадность» у них одна на всех. И задача науки тогда – четко сформулировать содержание этого общего понятия, отделить случайные, привходящие признаки от необходимых, сущностных. Примат дедуктивных методов был характерен для гносеологического рационализма, индуктивных – для эмпиризма. По сути, выбор между ними определяется ответом на вопрос: откуда берутся сами общие суждения науки, на чем основана их достоверность и т.д. Рационалисты склоняются к дедукции, ибо полагают, что человеческий разум способен к интеллектуальной интуиции – прямому и непосредственному усмотрению сущности вещей (классический вариант этой доктрины – гносеология спинозы). Особое мнение занимает здесь панлогизм гегеля с его «диалектической дедукцией». Эмпиристы же считают, что базисом любого научного знания могут быть только отдельные единичные утверждения о конкретных эмпирических фактах. При этом они поднимают проблему (ф. Бэкон) создания «логики открытия» – теории, указывающей, каким именно образом следует организовывать эмпирические наблюдения и эксперименты, каким образом осуществлять статистические обобщения, как именно переходить от знания частностей к «знанию общего», чтобы быть уверенным в истинности этого знания общего. Очевидно, что дедукция не может дать нам нового знания (если дедуктивные выводы обладают аподиктической достоверностью, значит, знание, содержащееся в заключении, как таковое, уже имплицитно присутствовало и в посылках, дедуктивный вывод лишь позволил сформулировать его в явном виде). Эта ее слабость является естественным следствием ее силы (дедукция никогда «не ошибается», истина всегда сохраняется при переходе от посылок к заключению). В индукции же все наоборот. Она не дает логически неопровержимых выводов, но ее заключения содержат новое знание, которого не было в посылках и которое (будучи уже общим знанием) может позволить получить (дедуктивно) другие единичные знания. Поэтому понятна претенциозность названия работы бэкона, в которой он формулирует свои принципы «логики открытия», так называемые ныне «каноны бэкона – милля», – «новый органон», ведь «органон» – это логическое сочинение аристотеля, «библия» «дедуктивистов». Особое отношение к индукции как методу получения знания вырабатывается в субъективно-идеалистическом направлении эмпиризма (юм). Если материалисты могут надеяться на то, что эмпирически обнаруженные ими корреляции и закономерности в природе и используемые при их осмыслении индуктивные методы дают им истинное знание о вещах как таковых (ведь таким образом мы наблюдаем саму объективную природу и вычисляем, обнаруживаем ее естественные, существующие независимо от нас законы), то принятие тезиса «существовать – это быть воспринимаемым» лишает, согласно юму, философа-методолога такой возможности. Индукция теряет право претендовать на обоснование теоретической (теперь, по юму, можно говорить лишь о психологической) достоверности суждений науки. Ведь саму индукцию придется обосновывать так же индуктивно и т.д., круг логической недостоверности нигде не будет разорван («парадокс индукции» юма, см. Верификация). Ни из какого опыта нельзя узнать, что он не может быть иным, а другой формы получения знаний о внешней, физической природе у нас нет. Этот вывод и его следствия (не существует науки, положения которой не являются аналитическими высказываниями, то есть тавтологиями, как в математике, и которая при этом не была бы частью эмпирической психологии) называется «проблемой юма». Благодаря осуществленному им «коперниканскому перевороту» эту проблему решил кант путем введения априорных и необходимых универсальных форм познания, с помощью которых субъект как таковой (не эмпирический, психологически понятый) выстраивает сам свой опыт в отношении его предметов. «все наше познание начинается с опыта, но целиком из опыта не происходит». Новая попытка (очевидно, неудавшаяся) представить индуктивистский идеал науки была предпринята в позитивизме. См. Верификация, фальсификация.