ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИКИ

метанаука, предметом которой является экономика. Ниже рассматриваются основные вехи методологии экономической науки, которые мы связываем прежде всего с именами Дж. Ст. Милля, К. Маркса, Дж. М. Кейнса, А. Маршалла, М. Фридмена (см.) и М. Блауга. Методологическая позиция Дж. Ст. Милля (см.) представляет значительный интерес уже постольку, поскольку его труды знаменуют собой вершину классической политической экономики, у истоков которой стояли А. Смит и Д. Риккардо (см.). В философском отношении оба сильно уступали Миллю, который сознательно стремился продолжить философскую линию Конт — Локк — Беркли — Бентам (см.). В качестве сторонника позитивизма Милль полагал, что принципы и теоретические методы нельзя строить a priori, они должны извлекаться из наблюдений.
«Научное объяснение состоит из объяснений следствий из их причин» [1. С. 733]. Милль различал четыре метода: экспериментальный, при котором лишь фиксируются факты; отвлеченный, когда все хотят объяснить одной причиной; прямой дедуктивный (учитываются многие причины); обратно-дедуктивный (эмпирически выявленные исторические законы объясняются способностями людей). Идеал гуманитарного научного знания, по Миллю, определяется методом обратной дедукции [1. С. 750]. В своих «Основах политической экономии» [2] он в основном руководствовался методом обратной дедукции, а не дедукции, как часто утверждается.
Все научные предложения получаются благодаря индукции. Подлинный смысл дедукции, как якобы совершающегося доказательства от общего к частному, на самом деле сводится к индукции, к движению от частного к частному. Логические дедукции есть частные случаи индукции. Вроде бы со сведением дедукции к индукции все обстоит вполне благополучно, но в моральных науках (так выражался Милль) есть одна сложность: речь идет не о том, что есть и будет, а о том, что должно быть. Перед «гильотиной Юма» приходится признать бессилие науки. Что должно быть, невозможно установить научно. Поэтому все моральные науки, в т.ч. и политическая экономия, являются в определенном роде не только науками, но и искусствами. «Искусство ставит цель, которую нужно достичь, определяет эту цель и передает науке» [1. С. 764].
Для философии экономической науки Милля весьма характерны натурализм, дескриптивизм, психологизм. Но даже под деформирующим влиянием этих псевдопринципов философии науки упомянутая теория достаточно весома, ведь не случайно Миллю удалось развить передовую для его времени либерально-реформаторскую идеологию. Методологические труды Милля относятся к середине XIX в. Приблизительно в это же время реализовал свой потенциал методолога экономической науки К. Маркс. В его «Экономических рукописях 1857—1861 годов» содержится методологически актуальное эссе «Метод политической экономии». Маркс называет «правильным в научном отношении» метод восхождения от абстрактного к конкретному [3. С. 38]. Он имел в виду, что представление о целом является хаотическим, т.е. концептуально не выверенным до тех пор, пока не выделены его элементы. Только после этого создаются условия для перехода «к некоторой богатой совокупности многочисленных определений и отношений» [там же]. Итак, зрелой форме научного исследования, восхождению от абстрактного к конкретному (а — к), предшествует подготовительная работа, анализ конкретного (к — а). В качестве диалектика Маркс опирался на творческое наследие Гегеля. В качестве же материалиста он придерживался теории абстракций, полагая, что научные понятия извлекаются непосредственно из практики. Причем для него абстрактное есть самое массовидное, элемент системы.
Экономические понятия являются слепками действительности. Следует отметить, что в современной экономической науке методология Маркса фактически не используется. Его представления о концептах экономической науки оказались весьма незамысловатыми. К тому же он не владел концептом ценности, без которого экономическая теория приравнивается к описательной науке, каковой она не является. Мало кто сомневается, что пиковым достижением экономической науки XIX в. являлись знаменитые «Принципы экономике» А. Маршалла, первое издание которых датируется 1890 г. Менее известно, что и в области философии экономической теории Маршалл также не знал себе равных. Опубликованная впервые в 1891 г. работа Д.Н. Кейнса (отца Дж.М. Кейнса) «Предмет и метод политической экономии» [4] была посвящена методологическим вопросам экономической науки, но в философском отношении она отнюдь не сильнее «Принципов экономике» Маршалла.
Кейнс потратил немало усилий для доказательства противоположности позитивной и нормативной экономики. Именно благодаря его труду эта теория стала доминировать в западной методологии экономики. Что касается экономических понятий, то он считал их абстракциями, а потому теория описывает всего лишь некоторые тенденции экономической действительности. В отличие от Кейнса Маршалл уделил вопросу о специфике экономических понятий большее внимание. Маршалл придерживался градуалистической позиции: уточнение фактов и точек зрения всегда позволяет перейти от повседневного языка к научному, а от него, при необходимости, вновь к первому из них. Понятия вырабатываются за счет группировки материала, в которой собраны сходные по своей природе факты и суждения, в результате чего исследование одного может пролить свет на другой» [5. Т. 1. С. 96—97]. Именно таким образом, в процессе развития принципов анализа и доказательства, «находят многообразие в единстве и единство в многообразии» [5. Т. 3. С. 219]. Мыслитель масштаба Маршалла занят поиском не единства и многообразия как таковых, а их органической сопряженности, взаимопроникновения. Но это и есть путь к любым понятиям, ибо именно они, и только они, заключают в себе разом и единое, и многообразное.
«Индукция, дополненная анализом и дедукцией, соединяет вместе соответствующие классы фактов, упорядочивает их, анализирует и выводит из них общие формулировки, или законы. Затем на некоторое время главную роль приобретает дедукция: она ассоциирует некоторые из этих обобщений друг с другом, выводит из них гипотетически новые и более широкие обобщения или законы и затем вновь прибегает к индукции, чтобы выполнить основную долю работы по сбору, отсеиванию и упорядочению этих фактов таким образом, чтобы проверить и "верифицировать" новый закон» [5. Т. 3. С. 225]. Маршалл — большой мастер преодоления философских парадоксов, в основаниях которых, как правило, лежат резкие противопоставления. У него анализ и синтез, индукция и дедукция не противостоят друг другу, а бок о бок способствуют росту научного знания. Затруднение Юма — невозможно перейти от причин к следствиям — для Маршалла не существует: такой переход обеспечивает рациональное осмысление фактов. Миллевское привлечение в науку искусства, якобы обеспечивающего выработку общих идей, Маршалл опровергал. Он допускал деление экономической науки на чистую и прикладную, но категорически отказывался считать ее «одновременно и наукой, и искусством» [5. Т. 1. С. 100]. Обобщенные идеи вырабатываются благодаря теории познания, искусство здесь не при чем.
Ф. э. Маршалла трудна для ее однозначной классификации. От позитивизма Милля он ушел дальше, чем принято считать. В отличие от своего крайне влиятельного в философском отношении предшественника Маршалл сумел осуществить синтез британского эмпиризма с континентальным рационализмом. Мы считаем возможным охарактеризовать философско-экономические представления Маршалла как поздний, или градуалистический, позитивизм (см.). Наш выбор во многом объясняется тем, что существует параллель между экономическим mainstream'oM и линией позитивистской философии, от ее ранних форм вплоть до постпозитивизма и современной американской аналитической философии. Маршалл находится внутри этих двух линий. Он ушел далеко вперед от т. наз. раннего позитивизма О. КонтаиДж.Ст. Милля, но не достиг неопозитивизма (см.). Вместе с Маршаллом и триумфом его «Принципов экономике» мы попадаем в XX в. с его развитой философией наукой, представленной в основном ее двумя ветвями: неопозитивистской и постпозитивистской. В их стезю одна за другой попадали все науки. Разумеется, этой участи не суждено было избежать и экономической теории. Впрочем, альянс философии экономической теории с постпозитивизмом оказался намного более устойчивым и успешным, чем с неопозитивизмом. Проект перестройки философии экономической теории на базе неопозитивизма, по сути, не удался.
Триумфальное шествие неопозитивизма относится к 1900—1930 гг., но оно охватывает собой по преимуществу логику, математику и физику, а не общественные науки. С феноменом ценностей, столь обязательным для обществознания, неопозитивисты не справлялись. Чему в указанные выше годы могли научиться методологи от экономики у выдающихся неопозитивистов, например, у Л. Витгенштейна, Р. Карнапа, М. Шлика? Весьма немногому. Слова обозначают факты, истины логики и математики аналитичны, они сродни тавтологиям, положения физики подтверждаются экспериментально. Не очень-то понятно, каким образом за неимением лучшего можно «пристроить» неопозитивизм к экономической науке. Может быть так, как это сделал в 1938 г. Т. Хатчисон в книге «Значение и основные постулаты экономической теории» [6]. Он разделил все экономические утверждения на тавтологичные (аналитические) и эмпирические, причем акцент сделал на первых, весьма скептически относясь к возможности установить истину экономических суждений эмпирически.
Все основные постулаты (принципы) экономической теории были признаны тавтологиями (см.). Благие намерения Хатчисона показать отличие экономической науки от ФИЛОСОФИЯ ЭКОНОМИКИ 275 естествознания и выявить в полной мере значимость для нее эмпирического метода так и остались нереализованными. Таким образом, в первой половине XX в. неопозитивистский проект в области экономики не удалось реализовать. На наш взгляд, в философии экономической теории ее неопозитивистская страница отнюдь не перевернута. Экономистам придется возвращаться к ней неоднократно, особенно в связи с успехами эконометрики и экономической статистики.
Знаменитое эссе М. Фридмена (см.) «Методология позитивной экономической науки» (1953) [7] знаменовало собой, пожалуй, самую значительную веху в развитии философии экономической теории XX в. Она была им решительного переведена на рельсы постпозитивизма А. Поппера (см.). В упомянутом эссе отсутствуют ссылки на работы Поппера и не упоминается даже его имя, но это обстоятельство не могло помешать исследователям установить подлинные истоки философствования Фридмена. Бесспорная заслуга Фридмена состояла в том, что он предложил вариант экономической интерпретации попперовской философии фальсификации.
Главные тезисы позиции Фридмена таковы. 1. Наука должна быть объективной, т.е. позитивной. Нормативная наука несостоятельна. 2. Наука дает предсказания (predictions). 3. Предсказания фальсифицируемы, они поддаются проверке. 4. Экономические понятия являются идеали- зациями, у них нет реальных аналогов. 5. Аксиомы экономической теории выбираются по соглашению.
Из этих пяти тезисов наиболее бесспорными являются второй и третий. Первый тезис невозможно согласовать с ценностным характером экономических понятий. В четвертом тезисе экономическим концептам приписывается «огрубление» действительности, чего на самом деле нет. Что касается пятого тезиса, то он также не бесспорен. Конвенционализм Фридмена является излишне резким. В экономике нет той свободы выбора аксиом, которая показательна для математики. Переходим к подведению итогов. Удалось ли Фридмену поднять философию экономической науки на тот методологический уровень, который характерен для работ Поппера? В весьма значительной степени. По крайней мере четыре принципа философии Поппера включены Фридменом в его эссе. Это, во- первых, принцип теоретической относительности: факты не воспринимаются без теории [7. С. 44]; во-вторых, принцип фальсификационизма: выводы теории должны проверяться фактами, при этом «факты никогда не могут "доказать теорию", они могут лишь выявить ее ошибочность» [7. С. 25]; в-третьих, принцип роста научного знания: «любая теория с необходимостью имеет преходящий характер и подвержена изменению с прогрессом знания» [7. С. 50]; в-четвертых, принцип определения соотносительной силы теории: более эффективна та теория, выводы которой наиболее точны, область ее действия максимально широка, к тому же ей не удается найти альтернативу [7. С. 25, 35]. Что касается центральных тезисов эссе Фридмена, а именно о противоречивости позитивной и нормативной экономической науки и нереалистичности экономических понятий, то эти положения не имеют прямого отношения к определенности как неопозитивизма, так и потспозитивизма. В кратчайшем изложении философская суть статьи Фридмена сводится к принципам теоретической относительности, фальсификационизма и роста научного знания.
Фридмену удалось приобщить экономическую науку к постпозитивистским философским стандартам. После него различные авторы пытались уточнить и развить их должным образом. В связи с этим наиболее видным постпозитивистом стал, бесспорно, англичанин М. Блауг.
В отличие от Фридмена Блауг — профессиональный методолог и историк экономической науки. В области методологии экономической теории Блауг следует за Фридменом, а в области философии — за К. Поппером и отчасти за И. Лакатосом. Как и Фридмен, он уделяет основное внимание двум проблемам: а) различию между позитивной и нормативной экономической науками и б) возможностям фальсификации, опровержения экономических концепций. Обратимся для начала к проблеме (а).
Блауг принимает различие между позитивной и нормативной наукой за методологическое требование. Признавая дуализм фактов и ценностей, Блауг в отличие от Фридмена стремится придать ему насколько возможно мягкую форму. Во-первых, он заявляет, что «границы позитивной экономической теории уже, а нормативной — шире, чем часто заявляют экономисты» [8. С. 218]. Во-вторых, Блауг считает, что «взаимодействие фактов и ценностей как раз и является тем "топливом", которое питает научную работу в общественных науках ничуть не меньше, чем в естественных. Научный прогресс происходит только тогда, когда мы стремимся максимизировать роль фактов и минимизировать роль ценностей» [8. С. 222]. Итак, взаимодействие между фактами и ценностями признается актуальным и необходимым. Не следует доводить дуализм фактов и ценностей до их противопоставления. Впрочем, факты, с одной стороны, и ценности — с другой, Блауг оценивает по-разному. Роль ценностей следует минимизировать, иначе говоря, в отличие от фактов они чужды существу науки и представляет собой неизбежное зло. Переходим к рассмотрению воззрений Блау- га на проблему фальсифицируемости (опровержимое™) теорий. В этом вопросе он намного последовательнее, чем в случае апологетики дуалистичного строения экономической теории. «Единственный способ узнать, что та или иная теория верна или, скорее, не ошибочна, — это проверить какой- либо следующий из нее прогноз о действиях, состояниях или событиях» [8. С. 19]. С этим трудно не согласиться. Экономическая теория предназначена для концептуального осмысления всех экономических явлений, как действительных, так и возможных, как прошлых, так и настоящих и будущих (а не только прогнозов!). Блауг справедливо отмечает, что эмпирическая проверка трудна и неоднозначна [8. С. 21]. Он много пишет о том, что у значительной части экономистов воля к истине представлена ее ослабленным вариантом. Безопасный фальсификационизм довольствуется малым. Рассуждают, например, о наклоне кривой спроса, но не проводят сопоставления всего спектра эмпирических и теоретических данных. Порой воля к истине ослаблена настолько, что происходит отказ от самой идеи опровержимости теории. Блауг критикует в этой связи конвенционалистов, которые, руководствуясь тезисом Дюгема — Куайна, доказывают, что после соответствующей модификации всякая теория устоит перед натиском любых фактов. Следует отметить, что демонстрируемая Блаугом бескомпромиссность в защите фундаментальной значимости принципа фальсификации не является излишней и заслуживает одобрения. Принципа фальсификации никогда не бывает слишком много. Но и ему не чужды требования известной умеренности. Речь идет о том, что надо адекватно оценивать значимость теории, с одной стороны, и фактов, с другой стороны. Настаивая на очной ставке теории и фактов, Блауг делает упор на факты. О теориях и их содержательном устройстве он рассуждает как-то нехотя, вскользь. Блауг в значительно большей степени эмпирицист, чем Поппер. Выражаясь несколько прямолинейно, можно констатировать, что у Поппера теория более первична, чем у Блауга.
Итак, подводя итоги, следует отметить, что для методологии М. Блауга характерны две главные особенности. Это, во-первых, умеренный дуализм фактов и ценностей и соответственно позитивной и нормативной экономических теорий. Во-вторых, он придерживается концепции довольно жесткого фальсификационизма: любое положение теории он желает проверить прямо и непосредственно. В анализе мнимого дуализма фактов и ценностей ему не удалось достичь особого успеха. Возможно, сказалось отсутствие содержательных философских анализов природы ценностей. Блауг опирается на воззрения социолога и в меньшей степени экономиста М. Вебера, но его философия далека от безупречности. Переходя к заключительной части статьи, отметим, что попытка осознания логики развития теорий предполагает, во-первых, построение их исторического ряда, во-вторых, постижение концептуального строя последнего. Следуя этим двум методологическим принципам, необходимо прежде всего представить в отчетливом виде историко-проблемный ряд методологических концепций.
Сделать это достаточно просто, особенно в контексте многочисленных монографий и статей английских и американских авторов. Разумеется, исторический ряд методологических концепций может быть построен по- разному. В связи с этим приведем три варианта, называя концепции именами их главных творцов. Вариант историко-проблемных концепций философии экономических теорий по Блаугу выглядит следующим образом [8. С. 107—189]: Милль — Керне — Д.Н. Кейнс — Роббинс — Мизес — Хатчисон — Махлуп — Найт — Самуэльсон — Фридмен. Этот ряд, очевидно, следовало бы заключить именем самого М. Блауга.
По Д. Хаусману история методологии экономики выглядит так [9]: Милль — Вебер — Роббинс — Найт — Веблен — Хатчисон — Махлуп — Фридмен — Хаусман — Блауг — Макклоски. Согласно логике нашей статьи методология экономической теории выглядит в кратчайшем изложении следующим образом: Милль — Маркс — Маршалл — Хатчисон — Фридмен — Блауг.
Приведенные проблемно-методологические ряды желательно упростить, пытаясь упорядочить их в соответствии с некоторой идеей. В качестве таковой разумно принять идею mainstream'a. Судя по логике Блауга, в его понимании методологический mainstream выглядит так: Милль — Д. Н. Кейнс — Фридмен — Блауг. Хаусман называет четыре главных имени в следующей последовательности: Милль — Фридмен — Блауг — Макклосски. На наш взгляд, mainstream философии экономики имеет смысл представить следующим образом: Милль — Маршалл — Фридмен — Блауг.
Определившись с экономическим философским mainstream'oM, естественно, полезно рассмотреть, в каком отношении к нему находятся методологи, не включенные в него. При характеристике их воззрений, очевидно, следует отмечать, почему последние не включены в mainstream и совместимы ли они с ним в принципе. К. Маркса, указанного в списке Хаусмана, нежелательно зачислять в mainstream из-за его приверженности к эссенцилизму (сущность всех экономических отношений — абстрактный труд), гегелевской диалектике и арифметике, в то время как в экономической науке требуются различные формы современной математики.
Кейнс-старший (из списка Блауга) — весьма значительная фигура в позитивистком main- stream'e, но не настолько, чтобы ставить его на один и тот же уровень с Маршаллом, который основательнее его. М. Вебер (из списка Хаусмана) и Л. фон Мизес (из списка Блауга) являются представителями доктрины понимания, насыщенной герменевтическими моментами, к которым представители позититвисткого mainstream'a всегда относились с большим подозрением. Впрочем, как нам представляется, это обстоятельство в будущем не предотвратит слияния австрийский школы (ее лидером является Мизес) с экономическим mainstream'oM. Главное в представления Мизеса — учение о ценностях, которое, впрочем, в концептуальном отношении оставляет желать лучшего. Во времена Витгенштейна неопозитивисты не признавали института ценностей, но в наши дни, в частности в рамках постпозитивизма, к ним относятся без былых предубеждений. Как только представители методологического mainstream'a преодолеют дуалистичность позитивной и нормативной науки, так сразу же воззрения австрийской школы будут восприниматься ими вполне спокойно.
Л. Роббинс из списка как Блауга, так и Хаусмана, приобрел широкую известность благодаря его нашумевшей книге (1932) «Эссе о природе и предмете экономической науки» [10], в который он в попытке объединить англо-американскую традицию с австрийской не придал должного значения проблеме эмпирической проверки теории. Противоречивость воззрений Роббинса не позволяет считать его одной из ключевых фигур методологического mainstream'a. Не затягивая анализ сверх всякой меры, отметим, что даже среди лучших экономических методологов вряд ли возможно найти фигуры столь же масштабные, как Милль, Маршалл, Фридмен и Блауг. Что касается Ф. Найта, Т. Веблена и Ф. Махлупа, то они, признавая институт ценностей, не смогли показать, каким образом они постигаются концептуально. Эти авторы испытывали также трудность и в пояснении того, каким образом теория проверяется и, наконец, опровергается фактами. В методологический mainstream может быть зачислен лишь тот, кто не только уделяет этому вопросу первостепенное внимание, но и способен придать ему особую, ранее ему не присущую, значимость. Возможно, попытка П.Самуэльсона поставить экономическую теорию на рельсы операционализма могла бы привести к интересным результатам, но он слишком поспешно отказался от операционализма в пользу дескриптивизма. Такую позицию не назовешь оригинальной. Итак, нам остается повторить ранее сделанный вывод: методологический mainstream представлен в первую очередь масштабными фигурами Милля, Маршалла, Фридмена и Блауга. Все попытки как-то «расшатать» указанный mainstream до сих пор не имели особого успеха. Тем не менее многим методологам mainstream представляется застывшей структурой, достойной разрушения. В этой связи чаще других упоминаются имена Б. Колдуэлла и Д. Макклоски.
Д. Макклоски автор книги «Риторика экономических теорий» [11]. Он полагает, что авторы экономических книг виртуозно владеют искусством убеждения читателей в правоте их позиций. Они используют риторические приемы: ссылки на авторитеты, яркие примеры и простые модели. Но следует заметить, что риторика — это не наука. Ей не присущи непротиворечиво обоснованные методологические принципы. Создать теорию — значит представить новый литературный рассказ.
В философском отношении позиция Макклоски близка к воззрениям известного американского философа Р. Рорти. По поводу используемых экономистами риторических приемов следует заметить следующее. Американские авторы в отличие, например, от их российских коллег стараются привлечь к своим книгам внимание как можно большего числа читателей. В связи с этим многие из них, особенно авторы учебников, широко используют стиль изложения, который принято называть научно-популярным. При этом авторы никогда не объясняют читателям их книг, чем именно отличается научно- популярный стиль изложения от строго научного. За различением двух стилей изложения, бесспорно, скрывается сложный клубок не столько методологических, сколько дидактических и методических проблем. Опытный автор непременно дополняет один стиль изложения другим. Научно-популярный стиль изложения нужен ему для того, чтобы заинтересовать читателя и представить ту или иную теорию в дидактически оправданной форме. На наш взгляд, Макклоски не обратил должного внимания на то, каким образом совершаются переходы между двумя рассматриваемыми стилями изложения. Вопреки мнению Макклоски не риторика, а именно строго научный стиль изложения позволяет выразить суть экономического дела в адекватной его содержанию форме.
Риторика, на наш взгляд, вполне уместна во всех видах устного и письменного творчества ученых, но лишь в том случае если она выступает в качестве представителя концептуального языка. И Колдуэлл, и Макклоски являются сторонниками философского плюрализма, в качестве каковых они не терпят монологики. Но между их позициями существует принципиальное различие. Не случайно Колдуэлл относится к истолкованию экономики как риторики довольно критически. В понимании Колдуэлла методологический плюрализм имеет содержательный характер. Что же касается риторического методологического плюрализма, то он не доходит до концептуального содержания экономических явлений, и в этом состоит его основной недостаток. По мнению А. Розенберга, экономика настолько важна, что ее нельзя отдавать на откуп риторикам [12]. Нет никаких сомнений, что риторический методологический плюрализм ведет в конечном счете к постмодернизму [ 13], а ему не избежать поверхностности.
Итак, в какой методологии испытывают потребность экономисты? Не в лоскутной, концептуально слабой, расчлененной на фрагменты, никак не взаимодействующие друг с другом. Методология должна учитывать уроки развития как философии, так и экономики. Воля и разум методологов призваны соединить в системное целое концепции, представляющиеся на первый взгляд чуждыми друг другу. Методология экономики должна успешно отразить все атаки на нее, проводимые от имени якобы новейших идей, которые на деле оказываются зараженными вирусом левитеральности (концептуальной поверхностности). По нашему твердому убеждению, будущая философия экономической теории, преодолев симптом дуализма, должна высоко поднять знамя концептуального аксиологизма и прагматизма. Таким образом, главная задача современной философии экономической науки состоит в выявлении своего собственного научного строя. На сегодняшний день наиболее сильные позиции в философии экономики занимают попперианские идеи, но, как нам представляется, под натиском потенциала американской аналитической философии они постепенно будут сдавать свои позиции.