эрлангенская школа
эрлангенская школа
ЭРЛАНГЕНСКАЯ ШКОЛА — была основана математиком и философом Паулем Лоренценом, который начинал как специалист в области оснований математики, а после приглашения в 1946 возглавить кафедру философии в Эрлангенском университете предпринял попытку применить свои идеи в области философии и теории науки. Постепенно к нему примкнул ряд молодых ученных, большая часть которых были преподавателями в университетах Эрлангена и Костанцы (Ю. Миттельштрасс, К. Лоренц, Ф. Камбартель, П. Яних, О. Швеммер и др.). Лоренцен исходил из того, что современным наукам недостает методической строгости и обоснованности, что является, по его мнению, следствием отступления ученых от требований разума. С этой целью он пытается разработать конструктивно-нормативную теорию науки (Wisssenschaftstheorie, т.е. философию науки), дать критическое обоснование как точных наук, так и философии в самом широком смысле этого слова, включая и саму теорию науки. Первоочередная задача критической теории науки, согласно Э. ш., состоит в том, чтобы сформулировать и обосновать требования, которым должна отвечать каждая наука, а потом на основании этих требований подвергнуть критической реконструкции основные понятия, методы и формы аргументации, применяемые в науках. Начав с оснований математики, Лоренцен перешел к основаниям логики, а затем вместе со своими соратниками он обратился к основаниям частных наук и, прежде всего, физики. В конечном счете, эрлангенцы приходят к выводу, что методическое обоснование теоретических положений должно базироваться на нормах, которые можно оправдать только в рамках практической и, в частности, этической аргументации. Такой вывод обязан тому, что с конструктивной точки зрения теоретические положения наук выступают как результат деятельности, и наука в целом понимается как такой вид деятельности, который должен осуществляться в соответствии с самыми строгими требованиями разума. Подобный взгляд на науку, как и идея критической теории науки, призванной осуществить методическую реконструкцию в соответствии со строго обоснованными нормами, а также требование их практического обоснования, — все это мы находим уже у Г у г о Динглера, который также считал, что обоснование научных норм должно, в конечном счете, осуществляться в рамках «абсолютной этики». У Динглера Э. ш. заимствовала и принцип прагматического порядка. Этот принцип основывается на предпосылке, что всякая рациональная деятельность, если она хочет достичь желаемого результата, должна быть подчинена строгому порядку. Согласно этому порядку, обоснование должно осуществляться шаг за шагом, не содержать пробелов, круга и быть полным. Полагая, вместе с тем, что результат любого обоснования под влиянием новых фактов может быть пересмотрен, они фактически признают тезис своих оппонентов (К. Поппера, Г. Альберта и др.) об исторической обусловленности рациональности. Принципиально новым, по сравнению с Динглером, является у них взгляд на обоснование как на диалог. Концепцию диалога-обоснования Лоренцен разрабатывал сов м е с т н о с К у н о Лоренцем. Согласно их концепции, обоснование следует понимать как указание того способа, каким некоторое положение может быть защищено от всякого возражения. При этом принимаются не всякие возражения, а только разумные. Диалог является рациональным, если он ведется на основе принципа разумности, или транссубъективности, который требует от участников диалога отказаться от своих личных пристрастий и преференций. В частности, участники диалога должны употреблять слова и понятия одинаковым образом, признавать истинными те положения, которые должны считать истинными оппоненты, и признавать в качестве аргумента или контраргумента только такие положения, которые признаются в качестве таковых всеми участниками диалога. Критическая реконструкция наук должна начинаться с реконструкции их средств выражения и аргументации. Такая реконструкция не может быть беспредпосылочной и всегда предполагает наличие у участников диалога (к которым виртуально относится любой человек, согласившийся следовать принципу транссубъективности) определенных практических способностей и, прежде всего, способности к языку. Для реконструкция языка вообще и языка науки в частности представители Э. ш. привлекли концепцию языковых игр Л. Витгенштейна, согласно которой значение слова определяется его употреблением в конкретных ситуациях. Реконструкция языка состоит в том, чтобы для соответствующего слова указать тип языковой игры, в рамках которой можно не только изучать способы использования слов, но и гарантировать их транссубъективность. Она должна начинаться с разъяснения того, как вводить элементы языка, чтобы гарантировать их транссубъективность. Реконструкция в целом представляет собой упорядоченную цепь описаний языковых игр. Это позволяет, по их мнению, разработать рациональную теорию значения для так называемых естественных языков и на этой основе начать реконструкцию научных языков, и прежде всего языка логики. Э. ш. сближает логику с теорией аргументации. С одной стороны, формальная логика рассматривается как теория практики аргументации, а с др., логика получает свое обоснование на основе практики аргументации, и процесс аргументации представляет собой рациональный диалог между пропонентом и оппонентом. Диалог начинается с выдвижения пропонентом некоторого высказывания. Общие правила определяют, как участник диалога может защищать свое высказывание и нападать на противника. Особое правило указывает, как определяется победитель. В частности, логические константы вводятся путем указания особых правил их применения. Так, если пропонент выдвигает утверждение в форме «р и q», то правило для применения «и» наделяет оппонента правом требовать от пропонента, чтобы тот защищал как «р», так и «с /», и пропонент проигрывает диалог, если он не в состоянии это сделать. Соответственно, правила для «или» требуют от пропонента, чтобы он защитил хотя бы одно из входящих в него высказываний (в случае слабой дизъюнкции). Поскольку логические истины истинны только на основании того способа, каким мы используем логические константы, то они в соответствии с традицией называются аналитическими, а поскольку их истинность не зависит от опыта, то они считаются также априорными. Путем изменения правил, определяющих возможности пропонента защищаться и нападать, а также правил применения логических констант «не» и «если... то», можно, по мнению эрлангенцев, построить не только классическую и конструктивную (интуиционистскую) логику, которые известны нам из традиции, но и строго конструктивную логику, открытие которой Э. ш. ставит себе в заслугу. При этом классическую и конструктивную (интуиционистскую) логику представители школы рассматривают как разновидности строго конструктивной. К методам уточнения словоупотребления научного языка эрлангенцы относят дефиницию и так называемое нормирование предикаторов друг относительно друга. (Предикатором они называют то, что приписывается некоторому предмету, а номинатором — выражение, обозначающее данный предмет. Связанные с помощью связки номинатор и предикатор образуют простейшее предложение. Правило, в соответствии с которым осуществляется простейший вид нормирования, выглядит так: «Для всякого предмета действительно, что если он есть Р, то он есть также и Q».) Высказывания, истинность которых устанавливается только с помощью средств логики и дефиниций, они относят к априорным и формально-аналитическим истинам; если же для их построения использовалось также нормирование предикаторов, то такие высказывания называются материально-аналитическими. Эти высказывания, примером которого может быть «Все красные предметы не являются синими», также называются априорными, но не в абсолютном смысле, т.к. в процессе нормирования использовался донаучный опыт. Реконструкция арифметики начинается с транссубъективного введения числовых знаков и установления правил их конструирования. Истины арифметики также считаются априорными, т.к. истинность арифметических предложений устанавливается независимо от опыта. Но поскольку их истинность устанавливается на основе правил, которые определяют допустимые способы манипулирования формальными объектами, истины арифметики считаются не аналитическими, а формально-синтетическими. Синтетическими считаются также предложения геометрии. Однако при реконструкции геометрии ссылаются на принципы или утверждения, которые основываются на донаучной, ремесленно-технической практике изготовления и манипулирования. Поэтому геометрические истины эрлангенцы считают материально-синтетическими и относят их не к математике, а к протофизике. Физику Э. ш. считает эмпирической наукой, истины которой являются синтетическими и эмпирическими. Для объяснения феноменов материального мира теоретическая физика формулирует гипотетические закономерности, которые нуждаются в обосновании и проверке посредством наблюдений и экспериментальных данных. Т.к. эти закономерности формулируются в виде математических формул, то для их проверки экспериментальная физика должна собирать количественные данные, которые базировались бы на точных измерениях. Задача протофизики состоит в том, чтобы ввести терминологию, с помощью которой можно было бы однозначно описать результаты измерения и исследовать связи между введенными выражениями, а также сформулировать нормы, в соответствии с которыми должны изготавливаться измерительные приборы. Поскольку физика предполагает протофизику в качестве теории физических измерений, то предложения протофизики не зависят от результатов физического измерения и в этом смысле могут считаться априорными истинами, но не в узком, а в широком смысле, т.к. они основываются на донаучном опыте. Они также считаются материально-синтетическими. В соответствии с тремя видами измерения, Э. ш. выделяет три протофизические дисциплины: геометрия занимается пространственными измерениями, хронометрия — измерениями времени, гилометрия — измерениями массы. Наиболее фундаментальной из них является геометрия, поскольку хронометрия и гилометрия предполагают ее; а наименее фундаментальная — гилометрия, т.к. она предполагает и геометрию и хронометрию. Хотя геометрия и др. протофизические дисциплины опираются на донаучную практику и даже заимствуют из нее некоторые понятия, они все же формулируют идеальные принципы, которые способствуют совершенствованию этой практики. Так, при реконструкции геометрии, которая начинается с введения понятия «ровной поверхности», используются принципы гомогенности, предписывающие те идеальные свойства, к которым следует стремиться при изготовлении ровных плоскостей. С помощью понятия «ровной поверхности» и др. принципов гомогенности можно затем ввести и др. основные понятия геометрии, такие как «точка», «прямая», «параллельная», «прямоугольник» и т.д. Пример протофизики показывает, что науки не только имеют свой фундамент в практике, но они также изменяют эту практику. И это изменение, считают эрлангенцы, должно контролироваться общей волей всех участников этой практики. Основная задача философии состоит в том, чтобы установить все правила, нормы и принципы, которые необходимы для получения знания и одновременно являются культурно инвариантными. В философии выделяют две части — «чистую» и «прикладную». «Чистая философия» должна установить, как следует защищать положения (высказывания или требования) независимо от «содержания» этих положений, т.е. независимо от представленных в этих высказывания фактов и предписанных нормами целеустановок. «Прикладная философия» должна предписывать, каким образом следует говорить о «содержании» этих положений, т.е. каким образом устанавливаются особенности формирования определенных видов знания и как, учитывая эти особенности, на основании установления истинности и ложности элементарных положений следует получать знание. К «чистой философии» помимо логики относится и этика. Причем этике в эрлангенской программе реконструкции наук, опирающейся на положение о примате практического разума, отводится центральное место. Правда, эта этика радикально отличается от традиционной. Ее не интересуют такие привычные этические предметы, как «добро», «зло», «свобода», «достоинство» и т.п. Основная задача этики состоит в том, чтобы сформулировать принципы, посредством которых можно будет обосновать определенные действия, целеустановки и нормы. Эта этика устанавливает принципы только для таких оценок (Wertungen), которые способствуют или, наоборот, препятствуют возникновению конфликтных ситуаций, т.е. релевантны по отношению к этим ситуациям.Т.к. устранение конфликтных ситуаций посредством аргументации, т.е. путем установления таких положений, которые можно совместно проверить и принять, предполагает наличие уже каких-либо общепринятых положений, на которые можно ссылаться в процессе аргументации, то в качестве исходного выдвигается условие: все участники диалога устранение конфликтной ситуации должны рассматривать в качестве общей цели. Участником диалога может считаться только тот, кто признает эту цель. Это делает диалог рациональным, а участников диалога превращает в «разумную общность» (verntinftige Gemeinsamkeit). формирование разумной общности начинается с технических обсуждений, а именно с введения технических терминов, которые будут использоваться при формулировке и обосновании принципов. Задача такого обсуждения — выработать общее словоупотребление. На второй ступени «разумной общности» осуществляется взаимно признание пропонентом и оппонентом тех положений, которые пропонент использует в качестве оснований для всех других положений. При этом предполагается, что эти положения должны быть приемлемы для любого человека, оказавшегося в подобной ситуации, а не только для двоих. На третьей ступени разумной общности в речах, ведущих к принятию решения, устанавливается, что такое разумное обсуждение. Этическая доктрина Э. ш. не обошла стороной учение о добродетелях, которыми, очевидно, должны обладать участники диалога. Вслед за Аристотелем, они делят их на добродетели разума и добродетели поведения (мужества). Наше мышление считается разумным, если в нем цели и средства обоснованы. К добродетелям разума относятся ум и справедливость, а к добродетелям мужества — рассудительность и настойчивость. Если кто-то избирает себе в качестве правила следовать принципу разума и морали и обосновывать свои цели с помощью оправданных норм, то о нем говорят, что он справедлив или обладает добродетелью справедливости. Если кто-то берет себе за правило следовать принципу разума при выборе средств и решаться только на такие поступки, которые могут быть обоснованы только с помощью технического знания, то о нем говорят, что он умен. Если кто-то берет себе в качестве правила не поддаваться чувствам, только с помощью аргументов вести обсуждения и рассуждать, то о нем говорят, что он рассудительный. Если кто-то берет себе в качестве правила не поддаваться своим чувствам, следовать принятым целям и совершать только обдуманные поступки, о том говорят, что он настойчив (tatkraftig). Эти добродетели соотносятся таким образом, что только они все вместе ведут к разумным действиям. Сфера действия принципов разума и морали ограничена областью культурно инвариантных норм; что же касается норм, обусловленных культурными и др. особенностями развития знания, то это — предмет «прикладной» философии и теории науки в частности. См. также Конструктивизм. СГ. Секундант Лит.: Lorenzen P. Methodisches Denken. VIM., 1968; Lorenzen P. Normative Logik and Ethics. Mannheim, 1969; Lorenzen P. Konstruktive Wissenschaftstheorie. F/M., 1974; Lorenzen P. Theorie der technischen und politischen Vernunft. Stuttgart, 1978; Lorenzen P. Grundbegriffe technischer und politischer Kultur. F/M., 1985; Kambartel F. (Hg.). Praktische Philosophie und konstruktive Wissenschaftstheorie. F/M., 1974; Kamlah W. Sprachkritische Grundlegung und Ethik. Mannheim, 1972; Lorenz K. (Hg.). Konstruktionen versus Positionen. 2. Bde., 1979; Mittelstrafi J. Moglichkeit der Wissenschaft. F/M., 1974; Mittelstrafi . Das ethische Mafi der Wissenschaft. Stuttgart, 1987; Rasmussen S.A. Die Erlangener Schule // Hiigli A., Liibke P. (Hg.) Philosophie im 20 Jahrhundert. Bd. 2. Wissenschaftstheoriend Analytische Philosophie. Auft. 3. Hamburg, 2000; Rusch G. Erkenntnis, Wissenschaft, Geschichte. Von einem konstruktuvustuschen Standpunkt. F/M., 1987; Schmidt S.j. (Hg.). Kognition und Gesellschaft. Der Diskurs der radikalen Konstruktivismus. F/M., 1992.