ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ РАЗРЫВ
эпистемологический разрыв
ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ РАЗРЫВ — один из ключевых терминов концепции развития науки, которую франц. эпистемолог и историк науки Гастон Башляр разработал в противовес традиционным представлениям об истории естествознания как непрерывном процессе роста знания. Согласно Башляру, в истории науки и в самом деле есть периоды, когда происходит, прежде всего, рост эмпирического состава знания — того, что обнаружено в результате наблюдений и экспериментов. Этот материал, конечно, нуждается в обобщении и упорядочении. Данную функцию сначала выполняют классификационные системы и справочники, построенные по принципу энциклопедии, и логические правила, которые помогают организовывать эмпирический материал так, чтобы его было удобно использовать на практике и в преподавании. Но со временем поиск того, что еще неизвестно науке и что, будучи открытым, подлежит описанию и кодификации, становится все более нудным и рутинным делом. Теперь интерес вызывают уже не просто новые, а неожиданные и непонятные факты. Описание фактов и составление справочников отходит на второй план по сравнению с объяснением, а на первый план выходит теория как способ объяснения наблюдаемых фактов — сначала «странных» и потому любопытных, а потом теория используется и в качестве средства понимания и обобщения любого фактического материала знания. Это и означает рождение науки в современном смысле слова: ведущую роль в развитии науки начинает играть обученный, организованный разум ученого. Формируется «научный дух», который изменяется в диалектическом взаимодействии с предметами, познаваемыми наукой и преобразуемыми человеческой деятельностью. Предметы в совокупности составляют культуру в качестве особого мира, в котором живет человек. В истории науки легко увидеть «критические периоды», когда происходит смена базовых теоретических понятий и способов объяснения, а вместе с ними — предмета науки, ее экспериментальной и наблюдательной техники. Для объяснения кризисного состояния, которым сопровождаются эти перемены, Башляр и вводит понятие «Э. р.». Согласно его мнению, история науки — это, прежде всего, история научной мысли, состоящая из отчетливо различимых эпох, каждая из которых характеризуется особым типом рациональности, называемым Башляром «эпистемологическим профилем». Он представляет собой систему взаимосвязанных базовых понятий, стандартных способов исследования и коррелированных с ними предметных областей («научных реальностей»). Непосредственной преемственной связи между такими эпохами не существует, а потому анализ истории науки должен быть направлен не на реконструкцию непосредственной преемственности между историческими эпохами, что обычно делается путем поисков «исторических предшественников», а на создание «археологии» принципов конструирования предметности. Эти последние и отличают эпохи истории науки как ступени развития «научного духа». Так, напр., хотя и можно соотнести ньютоновскую механику с квантово-релятивистской и даже рассматривать первую как частный случай второй, но принципиально невозможно вывести вторую из первой. Более того, принципы, на которых строилась первая, были «эпистемологическим препятствием» на пути появления второй. Хотя эпистемологические профили «замкнуты на себя», они соотносимы друг с другом, предполагают возможность друг друга. Поэтому появление новых типов рациональности соответствует «оси развития знания» как вектору становления научного духа. В итоге концепция развития науки Башляра стала развиваться как стратегия преодоления эпистемологических препятствий, которые превращаются в Э. р., если научный разум не готов «перевернуть перспективу» и не руководствуется принципом «а почему бы нет?».Э. р. образуется вследствие некритического отношения научного разума к своим основаниям и непонимания ограниченности эпистемологического профиля собственной научной культуры. Избавиться от такого не´ достатка способна помочь «рекурсивная история», которая реконструирует временную последовательность эпистемологических профилей с разделяющими их Э. р. и преодолевает их в творческих актах образования новых эпистемологических профилей. Научный дух — беспокойный экспериментатор, он проблематизирует наличное знание, выводя на свет Э. р. в теоретических построениях. Он также придает науке качества техники, которая, вслед за появлением новых проблемных областей познания, создает новые регионы «искусственной реальности», закладывает основы новых производственных технологий в виде «технических проектов». А. Ф. Зотов
ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ РАЗРЫВ
Франц. RUPTURE EPISTEMOLOGIQUE. Категория, характеризующая специфически постмодернистское понимание историзма, обязанная своим происхождением общему духу антиисторизма, столь характерному для западного гуманитарного сознания середины и второй половины XX века. Самым авторитетным ее обоснованием явилась концепция истории М. Фуко. Именно он выступил с последовательной критикой традиционного понятия истории, о сознательном неприятии которого ученый неоднократно заявлял. Фуко фактически создал специфическую и весьма влиятельную концепцию историзма, акцентирующего не эволюционность поступательного прогресса человеческой мысли, не ее преемственность и связь со своими предшествующими этапами развития, а скачкообразный, кумулятивный характер ее изменений, когда количественное нарастание новых научно-мировоззренческих представлений и понятий приводит к столь радикальной трансформации всей системы взглядов, что порождает стену непонимания и отчуждения между людьми разных конкретно-исторических эпох, образуя «эпистемологический разрыв» в едином потоке исторического времени. Иначе говоря, это «постструктуралистский историзм», главной задачей которого было доказать своеобразие и уникальность человеческого знания в каждый отдельно взятый исторический период, да к тому же еще в замкнутом контексте западноевропейской цивилизации (также дискретность истории).
Таким образом, одно из ключевых понятий Фуко в его интерпретации истории — это восприятие ее как «дисконтинуитета», восприятие постоянно в ней совершаемого и наблюдаемого разрыва непрерывности, который осознается и констатируется наблюдателем как отсутствие закономерности. В результате история выступает у Фуко как сфера действия бессознательного, или, учитывая ее дискурсивный характер, как бессознательный интертекст.
Ю. Кристева считается самым авторитетным среди постструктуралистов пропагандистом идеи «разрыва», «перелома» (rupture), якобы имевшего место на рубеже XIX-XX вв. в преемственности осененных авторитетом истории и традиций эстетических, моральных, социальных и прочих ценностей; разрыва, с социально-экономической точки зрения объясняемого постструктуралистами (в духе положений Франкфуртской школы социальной философии) как результат перехода западного общества от буржуазного состояния к «постбуржуазному», т. е. к постиндустриальному.
Подхватывая идею Бахтина о полифоническом романе, Кристева в своей работе «Текст романа» (Krisleva:1970) выстраивает генеалогию модернистского искусства XX века: «Роман, который включает карнавальную структуру, называется ПОЛИФОНИЧЕСКИМ романом. Среди примеров, приведенных Бахтиным, можно назвать Рабле, Свифта, Достоевского. Мы можем сюда добавить весь «современный» роман XX столетия (Джойс, Пруст, Кафка), уточнив, что современный полифонический роман, имеющий по отношению к монологизму статус, аналогичный статусу диалогического романа предшествующих эпох, четко отличается от этого последнего. Разрыв произошел в конце XIX века таким образом, что диалог у Рабле, Свифта или Достоевского остается на репрезентативном, фиктивном уровне, тогда как полифонический роман нашего века делается «неудобочитаемым» (Джойс) и реализуется внутри языка (Пруст, Кафка). Именно начиная с этого момента (с этого разрыва, который носит не только литературный характер, но и социальный, политический и философский) встает как таковая проблема интертекстуальности. Сама теория Бахтина (так же как и теория соссюровских «анаграмм») возникла исторически из этого разрыва. Бахтин смог открыть текстуальный диалогизм в письме Маяковского, Хлебникова, Белого... раньше, чем выявить его в истории литературы как принцип всякой подрывной деятельности и всякой контестативной текстуальной продуктивности» (Kristeva:1970, с. 92-93).
Здесь сразу бросается в глаза весь набор постструктуралистских представлений в его телькелевском варианте: и понимание литературы как «революционной практики», как подрывной деятельности, направленной против идеологических институтов, против идеологического оправдания общественных институтов; и принцип «разрыва» культурной преемственности; и вытекающая отсюда необходимость «текстуального диалогизма» как постоянного, снова и снова возникающего, «вечного» спора-контестации художников слова с предшествующей культурной (и, разумеется, идеологической) традицией; и, наконец, теоретическое оправдание модернизма как «законного» и наиболее последовательного выразителя этой «революционной практики» литературы.
У йельцев (де Ман, Хиллис Миллер) познавательный релятивизм закономерно приводил их к историческому нигилизму вообще и, в частности, к мысли о невозможности истории литературы как таковой, в чем откровенно признавался Хиллис Миллер (Мiller:1985, с. XXI). Бремя истории, как остроумно заметил Лейч, оказалось для них неподъемным (Leitch: 1988, с. 299).
В предисловии к «Риторике романтизма» (1984) де Ман отмечал, что практика его анализа как скрупулезного прочтения текста постоянно нарушает континуум преемственности историко-литературных традиций, а свою статью в «Йельском манифесте» он заключает типично деконструктивистской сентенцией:
«Ничто, ни поступок, слово, мысль или текст, никогда не находится в какой-либо, позитивной или негативной, связи с тем, что ему предшествует, следует за ним или вообще где-либо существует, а лишь только как случайное событие, сила воздействия которого, как и сила смерти, обязана лишь случайности его проявления» (De Мап:1984, с. 69).
Источник: Постмодернизм. Словарь терминов