Эмпириокритическая концепция жизни

Авенариус трактует жизнь как "биологическую экономику", которая есть взаимодействие противонаправленных процессов, стремящихся уравновесить друг друга. Если тот или другой процесс гипертрофированно превалирует — наступает смерть. Это значит, что процессы в живом организме ведут к смерти. Оптимум жизни, по Авенариусу, — это "жизненный максимум сохранения", а жизненную активность можно представить в виде шкалы, где колебания "в сторону потребления" и "в сторону расходов" (работы) должны быть уравновешены.
Поскольку упражнения по выполнению работы ведут к сокращению потребности в нужной для этого энергии, то стабилизация живой системы оборачивается ее экспансией: чтобы сохранить уровень расходования энергии, организму приходится расширять сферу действия. В качестве критерия жизнеспособности организма Авенариус использует принцип наименьшей меры силы: организм, который более экономно расходует энергетические запасы, имеет больше шансов выжить. Важно, чтобы в процессе жизненной активности был соблюден баланс между приобретаемыми энергетическими запасами и их расходованием.
Жизнь может быть представлена как "стремление к сохранению", и потому как процесс, она обладает временной размерностью. Отсюда, видимо, следует, что в организме, который имеет шансы выжить, должно быть некоторое превышение уровня приобретаемой энергии над расходуемой. Сам Авенариус, впрочем, об этом не пишет; быть может, потому, что идея "роста" как важной характеристики жизни была практически общепринятой как в эволюционной биологии, так и у "философов жизни" (особенно у Ф. Ницше).
Как безусловно устойчивое состояние, жизнь возможна только в полной изоляции от внешних обстоятельств, а сохранение жизни — при наличии определенных условий (во всяком случае, при отсутствии несовместимых с жизнью обстоятельств). Если бы "устойчивость жизни" обязательно требовала наличия жизненного максимума сохранения — организм не смог бы пережить собственного рождения: ведь в этот момент он оказывается исторгнутым в чуждую ему сферу. Но жизнь существует — "вопреки" рождению. Отсюда следует вывод, что организм должен обладать какими-то средствами сохраняться и в условиях неравновесия, стабилизируя свои отношения с окружением. Жизнь поэтому нельзя рассматривать только как то, что происходит "внутри" организма: она есть "мир" — такая целостность, где взаимосвязаны "внутреннее" и "внешнее" (противоположность их, тем самым, весьма относительна).
Итак, мир предстает перед человеком как совокупность стабильных образований. Изначально такой стабильности нет — между организмом и "иным", еще не превращенным в "мир вещей", существует некая разность потенциалов; организм устремлен на то, чтобы сделать ее минимальной, т.е. свести непривычное к привычному, новое к старому, чуждое к своему. В результате таких попыток "враждебное" послеродовое окружение становится для организма "родиной". Признак "родины" в том, что она, со всеми ее характеристиками, обладает для нас такой степенью очевидности, что мы ее просто не замечаем. Лишь когда с "родиной" случается катастрофа, мы узнаем, что она есть (или была).
Акт рождения — это переход организма из равновесного с условиями его бытия, защищенного состояния в незащищенное. И поэтому быгие в мире, которое следует за актом рождения — катастрофа; сам акт рождения — первая из жизненных катастроф. Ее следствие, родовая травма, накладывает печать на все последующее бытие в мире; любое дальнейшее поведение по сути своей — стремление вернуться в изначально безопасное состояние, в материнское лоно. Поскольку de facto это, разумеется, невозможно, то вся история предстает как совокупность действий, замещающих желанное возвращение: то, что бывает (т.е. повторяется), скоро становится привычным.
Согласно Авенариусу, понимание мира — это вовсе не "отражение", а целостное отношение к нему и поведение в нем. Любое изменение обстоятельств, всякая попытка справиться с внешней помехой — акт рождения в миниатюре, который начинается с проблематизации и заканчивается депроблематизациеи. Поэтому в рождении укоренена связь самосохранения с пониманием мира, а стремление достичь жизненного максимума сохранения тождественно стремлению все так устроить в мире, чтобы он стал "родиной".
Таковы биоонтологические предпосылки общего мировоззренческого тезиса Авенариуса (с которым, кстати, был солидарен и Мах): в подлинной, изначальной действительности нет ни "физического", ни "психического", а только "третье". Здесь "психическое" — это аналог Декартовой мыслящей вещи, res cogitans; соответственно, "физическое" — аналог вещи протяженной, res extensa, a "третье" — живой организм, который соединил в себе "внутреннее" и "внешнее", "физическое" и "психическое". Это значит, что существует непрерывная последовательность переходов "наружу" и "внутрь", а "сознание" и "материя" соответственно суть "предельные ценности" единого совокупного целого — жизни, каковая и есть сущее "по истине".
В соответствии с моделью мира, где организм играет роль активного "центра", построена и теория познания Авенариуса. Он расценивает восприятия как нечто большее, нежели совокупность данных, имеющих внешний источник: они всегда апперцепированы; т.е. каждый этап постижения мира зависит от предшествующего, а процесс познания всегда есть подведение очередных чувственных восприятии под уже образованное ранее общее понятие. Делается так из экономии, поскольку для подведения нового под старое требуется меньше усилий, чем для формирования изначального представления. Однако механизм экономии чреват расточительством, поскольку, например, совокупность признаков АВР можно принять за уже знакомую совокупность АВС; тем самым новому комплексу может быть приписано то, что ему не присуще. Впрочем, это даже удобно — до тех пор, пока мы не замечаем ошибки, т.е. пока не обнаруживаются признаки, мешающие привычной операции подведения нового под старое.
Логическое противоречие в рассуждении вызывает "чувство неудобства", что свидетельствует о напрасной трате сил. Гармония и последовательность мысли, напротив того, "экономны". Происходящее в результате стремления к экономии очищение опыта может быть инстинктивным, но лучше, если оно осуществляется сознательно; в итоге имеет место чистый опыт.
Для того чтобы избавиться от замеченной ошибки необходимо пройти три фазы: дифференцировать используемое доселе общее понятие, приблизить его к новому опыту и, наконец, очистить опыт. Дифференцирование понятия в ходе анализа опыта ведет к образованию системы понятий, отличающихся по степени общности. Если в системе все хорошо устроено — появляется "чувство безопасности". Наиболее общее понятие системы — "последнее понятие", или "центральное представление". Оно незаметно, поскольку используется чаще всего и потому разумеется само собою. Предикат, который стоит в центре системы понятий — бытие (оно вместе с тем и "вариация" ощущения). Он "связан со всем", поскольку "сопровождает" всякую апперцепцию. Поэтому понятие бытия — всеобщий предрассудок. По той же причине это понятие не обладает никаким определенным фиксированным смыслом, оно в содержательном отношении "пусто". Будучи "всеобщим предрассудком", сопровождающим всякую мысль, понятие бытия неустранимо и сохраняется даже после очищения мысли от всех содержательных предпосылок; его невозможно и определить, поскольку никакие характеристики того, что уже известно, не являются фиксированным содержанием понятия "бытие": все, что становится известным, как бы оно ни отличалось от уже известного, опять же есть "бытие"; единственное "свойство" бытия — "простое наличие". Соответственно, общее понятие мира — "абсолютный предрассудок".
Такова, в главных чертах, картина мира, предложенная эмпириокригиками. Это система, в центре которой — "центральное представление", или "понятие мира", а на периферии — "чистый опыт".
Вследствие переориентации философского исследования с "абсолютного субъекта" на познавательную активность человека как живого существа понятие "мир" получило в эмпириокритицизме смысл иной, чем тот , который оно имело в традиционных онтологиях. Это вызвало обвинения в субъективном идеализме и даже солипсизме, которые, впрочем, свидетельствовали о непонимании смысла концепции эмпириокритицизма. А состоял он в том, что программа отказа от любой "метафизики" — как идеалистической, так и материалистической — представителей этого течения была весьма радикальна. При этом сами они были убеждены, что возвращаются к естественному, т. е. свойственному нормальному, простому, близкому природе человеку, еще не успевшему запутаться в сетях метафизических мудрствовании, понятию о мире.
В рамках изначального, "естественного понятия о мире", и составные части нашего окружения, и содержание знания о них равно составляют интегральные части нашего опыта, хотя они могут быть отделены друг от друга. Вот здесь-то и коренится, в конечном счете, возможность "метафизики"! Первый, и самый серьезный, шаг в этом ошибочном направлении, по мнению Авенариуса, — трактовка мышления не как интегративной части целостного опыта, а как "продукта мозга". Он самым решительным образом выступает против нее: "Мышление не есть ни обитель, ни повелитель, ни другая половина или сторона и т.д., но равным образом и не продукт, даже не физиологическая функция или хотя бы даже вообще какое-либо состояние мозга"2.
Надо учесть, что трактовка мышления философами как прежде всего или только физиологического процесса в мозгу была во времена Авенариуса не только весьма распространена, но даже превалировала. Поэтому он попытался специально исследовать ее причину, которую обозначил особым термином — "интроекция". Эта тема стала центральной в его книге "Человеческое понятие о мире".
Что же такое интроекция? Согласно Авенариусу, это такой акт познающего сознания, в результате которого в него входит испытание (переживание) некоей вещи другим человеком. Иначе говоря, в результате интроекции переживания вещей, которые суть составные части "чужого" непрерывного потока опыта, истолковываются как "просто мои восприятия". В итоге интроекции изначальная целостность, "естественное" единство мира опыта, распадается на два "мира": на внешний мир (тот, который существует вне сознания субъекта, хотя и переживается в ощущениях) и мир внутренний (тот, который существует в сознании субъекта, т. е. "сами" переживаемые ощущения). Вместо целостного опыта (т. е. непрерывного потока переживаний, в котором слиты воедино содержание и акты переживания), появляются отделенные друг от друга и друг другу противопоставленные субъект, который переживает ощущения, и внешний ему, независимый от него объект, который вызывает ощущения. Но поскольку я отождествляю "другого" (как человека) с самим собою, то и весь мир (поскольку он общий и мне, и другому) тем самым должен был бы стать моим "внутренним" миром! Единственный способ избавиться от такого нелепого солипсистского вывода, согласно Авенариусу, состоит в отказе от "дуализма внутреннего и внешнего", избавившись от его причины — интроекции. Путь избавления от интроекции был долгим. Исторически первым вариантом интроекции, по Авенариусу, был анимизм: способность иметь нечто как "внутреннее", как "содержание души", приписывалось не только другим людям, но вообще всему сущему. Вслед за анимизмом возникали и сменяли друг друга разные виды идеализма, вплоть до современного Авенариусу "психологизма", который пытался "искать душу" как самостоятельную сущность, отделенную от "объективного мира". Когда в 1865 г. Ф. Ланге вьщвинул концепцию "психологии без души", —наконец-то начался "наивно-критический" этап избавления от интроекции. Однако лишь возникновение эмпириокритицизма с его критическим анализом опыта означает радикальное ее устранение.
Если интроекция разрушила изначальное целостное понятие мира, то избавление от нее означает его восстановление. Когда в результате гносеологической критики интроекции первоначальное состояние целостности опыта восстановлено, весь процесс его последующей "рационализации" ( который есть одновременно и механизм образования метафизики и ее история) становится понятен: в ходе этого процесса различные моменты "опыта" — своего и чужого, вещей и мыслей, короче, "элементов" опыта — были оторваны друг от друга, обособлены и даже абсолютизированы.
Поскольку вопрос о реальности внешнего мира как "другой реальности", противоположной внутреннему миру сознания, предстает как проявление "противоестественной" интроекции — вместе с разоблачением интроекции он снимается с повестки дня. Таким образом, эмпириокритицизм избавляет философов от обсуждения таких проблем, которые, по сути, являются псевдопроблемами, и философия перестает быть метафизикой. Вместе с тем найдены первоистоки бытия и сознания, т.е. именно естественное понятие о мире, которое было прежде утрачено!
Таким образом, естественным результатом критической гносеологической концепции эмпириокритицизма оказался вывод о целостном опыте, который даже был развернут в своеобразную онтологическую концепцию — учение об "элементах мира".