ДИОГЕН СИНОПСКИЙ

(ок. 400 – ок. 325 до н. э.)
«Главное в жизни – полная свобода!»
В случае Диогена Синопского отделить жизнь от учения практически невозможно. Многие исследователи даже считают, что он вовсе и не был философом, ибо никакого учения не оставил. К тому же огромное количество анекдотов про него создает впечатление едва ли не легендарности этого персонажа античной философии. Однако обойти вниманием такую колоритную фигуру, как Диоген, едва ли возможно. Тем более, что он стал, по существу, самым ярким представителем интересного и самобытного направления в древнегреческой философии – кинизма.
Киническое учение. Киники (в более позднем произношении – циники), бродячие нищенствующие мыслители, ведут свое происхождение от ученика Сократа Антисфена, деятельность которого приходится на начало IV в. до н. э. Именно в этот период стал все более ощущаться глубокий кризис древнегреческой общины и ее демократического управления. Нарастало социальноэкономическое неравенство. Рушились традиционные мифологические представления. В противовес им появлялись новые философские учения, наперебой восхвалявшие различные жизненные ценности. В этих условиях главным становился этический вопрос философии: как жить? Киники ответили на него однозначно – жить надо свободно, независимо ни от кого и ни от чего. Богатство, слава, роскошь, изнеженность, плотские удовольствия – только временные явления; они губят душу, «привязывая» к себе человека и уничтожая его свободу. Поэтому, чтобы добиться полного освобождения души и тела, истинный мудрец должен жить максимально упрощенной жизнью, довольствуясь лишь самым необходимым. Он должен отказаться от всех благ цивилизации, от всех условностей общества, от любой душевной привязанности и всего, что они считали предрассудками. Только так он станет абсолютно свободным, а значит, и счастливым человеком.
Диоген и его социальное положение. Диоген родился в черноморском городе Синопе в семье изворотливого фальшивомонетчика, причем, по свидетельствам древних авторов, сам в юности активно помогал отцу в этом деле. Однако вскоре их «бизнес» был раскрыт властями, и молодой Диоген едва унес ноги от справедливого наказания. Таким образом Диоген оказался в Афинах – без средств к существованию, без связей и каких бы то ни было перспектив. Здесь он познакомился с Антисфеном, нищенствующим философомкиником, и стал его учеником. Правда, по прошествии некоторого времени он сам превратился в настолько популярного в Афинах человека, что затмил учителя своей славой, превзойдя его даже в образе жизни. Так, например, в полном соответствии с киническими воззрениями, он вел максимально аскетическую жизнь, обходясь самым малым. Известно, что все его имущество состояло из старого плаща, посоха и плошки для воды, которую, впрочем, он выбросил, увидев, как мальчик пьет воду прямо с ладони. «Подумать только – младенец превзошел меня в простоте жизни!» – воскликнул он при этом. Никогда никакого своего жилья Диоген не имел, если не считать глиняной бочки, в которой он жил на склоне лет. «Моим домом является весь мир», – часто говорил он. Спал на земле, укрывшись плащом, поэтому отличался хорошей закалкой. Помимо этого, чтобы еще больше приучить себя к лишениям, он в летнюю жару ложился на раскаленный песок, а в зимнюю стужу обнимал промерзшие мраморные статуи. Ел очень мало и самую простую пищу, жил в основном подаянием. Однако подавали ему далеко не всегда, поэтому Диоген приучал себя к отказу тем, что подолгу просиживал с протянутой рукой перед храмовыми статуями. Когда же видел богатого человека, говорил: «Если подаешь другим, то подай и мне, если никогда никому не подавал, то начни с меня!» По другим сведениям, завидев издалека богача, он кричал ему: «Отдай мне мои деньги!» Есть даже рассказ о том, как некий известный в городе скряга сказал ему: «Я подам тебе милостыню, если ты меня убедишь это сделать». Диоген ответил: «Если бы я мог, я убедил бы тебя повеситься!»
Диоген и моральнонравственные нормы. Необходимость просить милостыню безусловно нарушала главный принцип киников – ни от кого не зависеть. Поэтому во всем остальном они старались добиться полной свободы. И в этом плане Диоген также был непревзойденным киником. Он сознательно нарушал все моральные и нравственные установки древнегреческого общества, проявляя порой открытое презрение к окружающим. Причем делал он это настолько изощренно и оригинально, был при этом так остроумен и находчив, что сердиться на него было почти невозможно! К примеру, вопреки общественным нормам он ел на площади, заявляя при этом, что если «можно голодать на площади, то, значит, можно здесь же и утолять голод». В присутствии всех он справлял все свои нужды и говорил, что «ничто естественное не может считаться дурным». Когда ктото привел его в богатый дом и потребовал, чтобы он вел себя здесь прилично и не плевал на пол, то Диоген плюнул прямо в лицо спутнику. «Я не нашел для этого другого подходящего места», – так он объяснил ему свой поступок.
Диоген и общество. Однако не надо думать, что Диоген, как и другие философыкиники, отличался только острословием и вызывающим поведением. Нет, эти мыслители старались по мере сил и возможностей научить людей (в соответствии со своими убеждениями) правильной и счастливой жизни. Однако нежелание людей прислушиваться к голосу разума огорчало их до глубины души. Широко известно, как зачастую среди бела дня Диоген ходил по городу с факелом и на все удивленные вопросы отвечал: «Я ищу человека!» В другой раз на площади он пытался объяснить людям чтото очень важное, но изза сложности вопроса все быстро расходились. Тогда он засвистел поптичьи, и вокруг него сразу собралось большое количество народа. «Как же так, – с упреком воскликнул Диоген, – на птичий свист вы сбегаетесь, а послушать философа не хотите!» А однажды, как гласит предание, он настолько рассвирепел от человеческой беспечности и равнодушия к высоким истинам, что, став на площади, начал громко звать людей. Когда же сбежалась целая толпа, он схватил свой посох и принялся дубасить всех подряд со словами: «Я звал людей, а не скотов!» Понятно, что подобными методами никого урезонить было невозможно, и в конце жизни Диоген уже не прибегал к «силовому воздействию». Отчаявшись «достучаться» до человека, он вообще перестал относиться к большинству людей как к представителям рода человеческого. Например, когда его, выходящего из бани, спросили, много ли народу там моется, он ответил: «Народу много – людей мало…»
Диоген и власть. К власть имущим Диоген относился не только безо всякого подобострастия, но и держался с ними откровенно независимо. Известен рассказ о том, как однажды великий Александр Македонский в окружении блестящей свиты подошел к Диогену, гревшемуся на солнце рядом со своей бочкой. Однако его появление не вызвало у Диогена никакой реакции. «Я великий царь Александр, будущий повелитель мира!» – со значением произнес Македонский. Приоткрыв один глаз, философ ответил: «А я Диоген по прозвищу Собака». «Ты можешь просить у меня чего хочешь!» – вновь обратился к нему Александр. «Отойди немного в сторону и не загораживай мне солнце», – попросил Диоген. Конечно, Александр не был бы самим собой, если бы не нашел типично «греческого» (и в то же время царского) ответа на эту неслыханную дерзость. «Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном», – сказал он с улыбкой, обращаясь к своим спутникам.
В другой раз Диогену сказали, что тиран города Пердикка грозится казнить его. «Хуже было бы, если бы он объявил, что ему и без меня хорошо живется!» – как ни в чем не бывало ответил Диоген. А однажды ктото в его присутствии стал с восхищением говорить о том, как хорошо другу и соратнику Александра Каллисфену при царском дворе. «Вот уж поистине несчастная судьба – завтракать и обедать не тогда, когда хочется тебе, а когда этого желает царь!» – воскликнул Диоген. Существует и такая история. Както раз Диоген мыл себе на обед сырые овощи. Его увидел известный тогда в Афинах «придворный» философ Аристипп. «Если бы ты умел водиться с тиранами, не пришлось бы тебе мыть себе овощи», – самодовольно сказал он Диогену. «Если бы ты умел мыть себе овощи, не пришлось бы тебе водиться с тиранами», – невозмутимо ответил Диоген.
Диоген и философия. Диогену посчастливилось жить в блестящую эпоху расцвета древнегреческой философии. В одно и то же время с ним по афинским улицам и площадям ходили такие мыслители, как Платон, Аристотель, Зенон, Евклид, Аристипп, Теофраст и многие другие. При этом он был одним из самых язвительных и непримиримых оппонентов самого Платона. Так, например, однажды Платон говорил в своей Академии о том, что человек – это двуногое существо без перьев. Тогда Диоген общипал петуха и принес его прямо к нему на занятие: «Вот, Платон, – твой человек!» После этого Платону пришлось добавить к своему определению фразу: «И с широкими ногтями». Однако, в целом, Диоген довольно уважительно относился ко всем, кто занимается настоящей философией, а не пустословием и красноречием. Многие, даже самые знаменитые ораторы, такие как Демосфен, старались поменьше попадаться ему на глаза и на язык. Например, однажды он подошел к толпе, слушавшей известного в ту пору ритора Анаксимена, и стал показывать людям соленую рыбу. Все тотчас перестали слушать и уставились на Диогена. Анаксимен, естественно, возмутился и стал грозить Диогену, а тот ответил: «Чего сердишься, Анаксимен, если даже грошовая соленая рыбка опрокинула все твои рассуждения!» Сам же он так говорил о том, что дала ему философия: «Она научила меня быть готовым ко всякому повороту в судьбе». А на чейто язвительный вопрос о том, почему люди всегда подают милостыню калекам и нищим, но ни разу – философам, ответил: «Это потому, что они понимают, что калеками или нищими они еще могут стать, а вот философами – никогда!»
Диоген и религия. В отношении богов у Диогена также были весьма независимые взгляды, что в ту пору, кстати говоря, было небезопасно. К примеру, он не считал зазорным при необходимости украсть чтонибудь из храма. Открыто смеялся над суевериями. Однажды ктото, оскорбленный его насмешками, крикнул: «Я вот сейчас одним ударом разобью тебе голову!» «А я вот сейчас чихну налево от тебя, и ты затрясешься от страха!» – ответил Диоген. Дело в том, что древние греки считали дурным предзнаменованием, если ктото чихал слева, а если справа – добрым. В другой раз Диоген увидел человека, совершавшего довольно тяжелый обряд очищения. «Несчастный, – воскликнул Диоген, – очиститься от жизненных грехов с помощью обряда – все равно что пытаться это сделать, исправляя грамматические ошибки!» Незадолго до его кончины некоторые афиняне уговаривали Диогена принять посвящение в мистерии (особые религиозные таинства древних греков). Считалось, что благодаря этому каждый посвященный может после смерти обрести покой и благоденствие. «Смешно, – ответил Диоген, – если Агесилай и Эпаминонд будут на том свете мучиться, а всякие ничтожные люди только благодаря посвящению – обитать на островах блаженных!» За такие слова любой другой человек мог бы оказаться под судом, но престарелый Диоген уже ничего не боялся. Хотя на провокационный вопрос торговца Лисия, верит ли он в богов, ответил: «Конечно верю! Ведь я тебя иначе как обиженным богами и назватьто не могу!»
Смерть Диогена. По преданию, Диоген прожил около 90 лет, причем бо́льшую часть жизни – в Афинах. Несмотря на его острый язык и ершистый характер, афиняне в целом любили и уважали Диогена. Так, когда мальчишки из озорства разбили его бочку, горожане постановили купить ему новую, а мальчишек – высечь. Интересно, что незадолго до смерти он увидел, как мышка подбирается к его еде. «Подумать только, – рассмеялся Диоген, – теперь и у меня появился нахлебник!»
Однако умер Диоген не в Афинах, а в Коринфе, причем это была смерть настоящего философакиника. Почувствовав приближение конца, он пришел на городской пустырь и сказал сторожу: «Когда увидишь, что я умер, столкни мое тело в канаву – пусть мои друзьясобаки полакомятся!» Однако горожане не позволили сторожу это сделать. Они похоронили Диогена с почетом, а над его могилой установили мраморную стелу, увенчанную статуей собаки. Внизу была надпись: «Даже бронза разрушается со временем, но слава твоя, Диоген, останется в веках, ибо лишь ты смог убедить смертных людей, что жизнь сама по себе достаточна, и указать им самый простой жизненный путь».
Впрочем, история рассудила иначе. Век кинической философии был недолог, и уже Цицерон, спустя всего два столетия, скажет о киниках: «Их система не могла не провалиться ввиду отсутствия у них чувства брезгливости и отвращения к грязи; без этого ничего не может быть правильного, ничего честного».