Дефицит права, правосознания на Руси и русская интеллигенция

В числе важнейших статей, помещенных в сборнике "Вехи", — статья Богдана Александровича Кистяковского (1868—1920) "В защиту права (интеллигенция и правосознание)". Тема, которой посвящена эта статья, была и остается поистине животрепещущей. Кистяковский ставит вопрос, и сегодня актуальный: обладает ли российская интеллигенция зрелым, развитым правосознанием? И другой вопрос, который тесно связан с первым: свойственно ли правосознание большим массам российского народа? Иными словами, являются ли правовые ценности важными и руководящими ценностями российского сознания — наряду с ценностями научной истины, нравственного совершенства, религиозного благочестия и т.д. Правда, Кистяковский начинает свою статью как раз с утверждением о том, что право не может быть поставлено в один ряд с такими ценностями, как научная истина и религиозная святыня — это абсолютные ценности, а вот правовые ценности относительны. Но если речь идет об относительных и формальных ценностях, то значение правовых ценностей — совершенно особое. Они играют наиважнейшую роль. "Право, — пишет он, — по преимуществу социальная система, и притом единственная социально-дисциплинирующая система". Важность права определяется также и тем, что свобода составляет "главное и существенное содержание права". Итак, какую роль правовые ценности, правовое сознание играют в духовном развитии интеллигенции и русского народа? Согласно Кистяковскому, ответ на этот вопрос — самый неутешительный. Он пишет: "русская интеллигенция никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности; из всех культурных ценностей право находилось у нее в наибольшем загоне. При таких условиях у нашей интеллигенции не могло создаться и прочного правосознания, напротив, последнее стоит на крайне низком уровне развития".
На чем Кистяковский основывает это свое утверждение, почему он так низко ставит правосознание российской интеллигенции? Для него свидетельством и доказательством является прежде всего состояние правовой, философско-правовой литературы. Он утверждает, что в России никогда не было именно такой книги, которая играла бы роль некоего правового манифеста общественного сознания, сопоставимого с трактатами "О гражданине" и "Левиафан" Гоббса, с сочинениями Локка, с произведениями "Об общественном договоре" Руссо или "Дух законов" Монтескье. Ведь все это были философско-правовые книги, весьма специальные, но их влияние на общественное сознание в Англии, во Франции, во всей Европе было, в чем Кистяковский прав, в высшей степени значительным. Справедлива и ссылка на философию права Канта, Фихте и Гегеля. Что же касается России, то, по мнению Кистяковского, аналогичных книг здесь вообще нельзя обнаружить.
Вспомнив о таких занимавшихся правом философах, как Владимир Соловьев, Борис Чичерин, Кистяковский´справедливо отмечает, что и ими не было создано правовых сочинений, подобных названным. А отсутствие таких книг как раз и свидетельствует о том, что в самом общественном сознании России не было потребности в подобных документах и литературе. Отсюда притупленность правосознания русской интеллигенции, отсутствие интереса к правовым идеям. В свою очередь он связывает это обстоятельство с застарелым злом — с отсутствием "какого бы то ни было правопорядка в повседневной жизни русского народа".
Обесценивание права также стало одной из отличительных черт "народной", "национальной идеологии". «Так, Константин Аксаков утверждал, — пишет Кистяковский, — что в то время как "западное человечество" двинулось путем "внешней правды, путем государства", русский народ пошел путем "внутренней правды". Поэтому отношения между народом и государем в России, особенно допетровской, основывались на взаимном доверии и на обоюдном искреннем желании пользы». В связи с этим Кистяковскпй приводит остроумную пародию поэта Алмазова, который вкладывает в уста Константина Аксакова, одного из идеологов славянофильства, такое изречение:
По причинам органическим Мы совсем не снабжены Здравым смыслом юридическим, Сим исчадьем сатаны. Широки натуры русские, Нашей правды идеал Не влезает в формы узкие Юридических начал и т. д.
И другие представители интеллигенции, из которых Кистяковский упоминает также и Константина Леонтьева, чуть ли не прославляли русского человека за то, что ему была, якобы, не свойственна "вексельная честность" западноевропейского буржуа. Такое состояние правового сознания, как считает Кистяковский — один из самых больших изъянов в русской жизни вообще. Но ведь это происходит потому, что основу прочного правопорядка составляют незакрепленные в правосознании россиян свобода личности и презумпция ее неприкосновенности. И наоборот, если не существует основ правопорядка, если не развиты правовая система и правовое сознание, то личность всегда будет под угрозой ущемления ее политических и иных свобод, а построение конституционного, правового государства — весьма трудной задачей.
Возникает вопрос: способен ли русский народ встать на путь создания правового государства, правовых структур или же его еще неразвитое правосознание окажется к тому непреодолимым препятствием? Кистяковский исходит из того, что вместе с развитием правовой практики интерес русского народа к правовым формам, развитию собственного правосознания будет возрастать. Вот тут на помощь народу как раз и должна прийти интеллигенция, она должна способствовать как "дифференцированию норм права, так и более устойчивому их применению, а также их дальнейшему систематическому развитию".
Веховцы, однако, в 1909 г. еще и не могли подозревать, насколько далеко грядущий Октябрь и послеоктябрьские десятилетия отодвинут эту важнейшую социально-историческую задачу России. (По существу только в последние годы стала настоятельной необходимость и выявились новые трудности решения всей суммы поднятых Кистяковским и другими авторами вопросов — это создание в России правового государства, развитых и свободных юридических структур, включая судебные, разработка конституции, формулирование и соблюдение исходных прав человек, заключение "общественного договора", соблюдение правового порядка, повышение уровня правосознания всего народа, включая интеллигенцию и т.д.
То, что еще смутно различалось в период написания "Вех", после Октября стало явным результатом свершения революции. Выдающийся философ права П.И. Новгородцев подвел печальные итоги в 1918г. в сборнике "Из глубины". "Отрава народничества", "утопические иллюзии", питаемые и пропагандируемые социалистическими, анархическими слоями российской интеллигенции — все это привело к "великой смуте наших дней". Уплачена дорогая цена: государственность не только не была реформирована, как того требовало время, — она по сути дела распалась. "Не только государство наше разрушилось, но и нация распалась. Революционный вихрь разметал и рассеял в стороны весь народ, рассек его на враждебные и обособленные части, Родина наша изнемогает в междуусобных распрях. Неслыханное расстройство жизни грозит самыми ужасными, самыми гибельными последствиями". П. Новгородцев четко сформулировал "огромной жизненной важности задачу", которая и в этих поистине бедственных условиях не перестала быть настоятельной для "русского государственного сознания": "в непосредственном взаимодействии власти и народа осознать и утвердить необходимые основы государственного бытия".
Для возрождения и обновления российской государственности следует, подчеркивает Новгородцев, разорвать тот заколдованный круг, в котором господствует узкое, по сути реакционное и устаревшее понимание государственности сверху, "полное отрицание государственности снизу". "Но для этого великого государственного дела надо отказаться от всяких частных, групповых и партийных лозунгов. Сцепляют и живят только начала общенациональные, объединяющие всех общей внутренней связью; партийные же лозунги и программы только разделяют. Лишь целительная сила, исходящая из святынь народной жизни и народной культуры, может снова сплотить рассыпавшиеся части русской земли".
Новгородцев предупреждает: это "общее дело, долженствующее спаять воедино интеллигенцию и народ", должно возникнуть исключительно на путях достижения согласия, заключения договора, осуществления демократических процедур. Ни одна группа и партия не имеют права претендовать на то, что именно их лозунги и программы наилучшим образом выражают суть "общего дела". В таком случае страну ожидает новая распря, разрушительная смута. Совершенно очевидно, что рассуждения и формулировки Новгородцева и сегодня ничуть не устарели и по сути дела обращены и к нам, его потомкам.
В своей статье П. Новгородцев обращается еще к одной теме — он подытоживает полемику против "Вех". А поскольку эта полемика образует одну из важнейших и интереснейших страниц в истории российской культуры, в частности и в особенности в социальной философии, мы далее кратко к ней обратимся.