БУРДЬЕ Пьер
БУРДЬ- Пьер
(1930—002) — фр. социолог, представитель постструктурализма. Проф. Коллеж де Франс, глава лаборатории «Социология образования и культуры» в Высшей шк. соц. наук (Париж); специалист в обл. социологии образования, социолингвистики, методологии соц. познания. Осн. соч.: «Социология Алжира» (1959), «Наследники, студенты и культура» (1964), «Воспроизводство. Элементы теории системы образования» (1970), «Различие. Социальная критика мнения» (1979), «Практический взгляд» (1980), «Начала» («Choses dites», 1987), «Нищета мира» (1993), «Социальные привычки в науке» (1997), «Мужское доминирование» (1998). Как социолог испытал влияние идей К.Маркса и М.Вебера. Об-во, согл. Б., есть комплекс отношений, складывающихся в разл. «поля» (фр. champs), каждому из к-рых соответствует свой тип власти; редукция одного поля и типа власти к другому невозможна. Системообразующим началом соц. поля явл. Habitus (габитус) —структурированное соц. отношение, комплекс воспроизводящихся схем интеграции и интериоризации разл. форм соц. деятельности и норм, система соц. установок. Habitus выполняет функцию матрицы соц. отношений и действий, специфическую для каждого соц. поля, его действие сказывается в закреплении и воспроизводстве «стиля жизни» и ориентаций разл. соц. групп и слоев. Особая функция Habitus —служить инструментом «символич. насилия» как атрибутивной практики власти. «Символич. насилие» выражается в иерархизации и навязывании той или иной системы ценностей, результатом чего явл. кристаллизация отношений «господство —подчинение». Легитимация власти связана с «незнанием», т.е. бессознательным принятием навязанных идей, схем восприятия, норм действия и соц.-этич. установок как «само собой разумеющихся». Всякая форма власти «одалживает свою эффективность» у символич. власти, к-рая возникает при соучастии подчиненных ей людей. «Структурная мистификация» не явл. сознательным обманом, т.к. в ее власти находятся и сами мистификаторы, к к-рым принадлежат не только профессиональные идеологи, но и ученые, педагоги, журналисты. Особое внимание Б. уделяет анализу включенности в систему символич. власти социологов, деятелей культуры, образования и масс-медиа, показывая, что воспроизводство оппозиции «господство —подчинение» в совр. об-ве не явл. привилегией правящего класса, как он понимался в классич. соц. теории. Правящий класс в современности определяется не только положением в сфере экономики и политики, но и своим культ., религ., науч. «капиталом». Признавая марксистский тезис о воспроизводстве властных отношений и классовой конфронтации на всех уровнях соц. системы, Б., однако, придерживался концепции децентрированной, диффузионной власти. Работы Б. оказали существ. влияние на становление полит. социологии в совр. России (за посл. 15 лет опубл. более 30 его работ на рус. языке). Соч.: Социология политики. М., 1993; Начала. М., 1993; Структуры, habitus, практики // Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск, 1995; За рационалистический историзм // Социо-логос постмодернизма. М., 1997; Социология и демократия // Поэтика и политика. М.; СПб., 1999; Дух государства: генезис и структура бюрократического поля // Там же. Е.В.Гутов
Источник: История и философия науки. Энциклопедический словарь
БУРДЬЕ (Bourdicu) Пьер (р. 1930)
французский социолог, этнолог, автор оригинальной концепции, рассматривающей метатеоретические основания социологии. В 1955 закончил Высшую педагогическую школу, где его учителями были Альтюссер и Фуко. Преподавал философию в лицее г. Мулен. В 1958 уехал в Алжир. Первые опубликованные работы: "Социология Алжира" (1961), "Труд и трудящиеся в Алжире" (1964) и др. С 1964 - в Париже, директор-исследователь в Высшей исследовательской школе. В 1975 Б. основал и возглавил Центр европейской социологии, а также журнал "Ученые труды в социальных науках". С 1981 - действительный член Французской академии. Заведует кафедрой социологии в Коллеж де Франс. Основные работы: "Воспроизводство" (1970), "К социологии символических форм" (1970), "Политическая онтология Мартина Хайдеггера" (1976), "Различения" (1979), "Вопросы социологии" (1980), "Практический смысл" (1980), "Урок об уроке" (1982), "Homo academicus" (1984), "Начала" (1987), "Ответы" (1992), "Правила искусства" (1993) и др. Критический характер взглядов Б. определяется стремлением предложить теорию социальной практики, далекую от поиска правил и норм рационального действия, одновременно преодолевая при этом традиционные для социологии оппозиции реализма и номинализма, объективизма и субъективизма. Метод Б. - порождающий (генетический) структурализм: социальная реальность идентифицируется как ансамбль отношений, пространство социальных позиций, определенных друг другом и историей их формирования. Социальное пространство многомерно, структурируется на основе распределения различных видов капиталов (экономического, культурного, символического), выступающих как инструменты и цели борьбы внутри пространства. Социальное деление функционирует одновременно и как принцип видения, как категория восприятия и оценивания, то есть как ментальная структура, являющаяся во многом продуктом инкорпорирования объективных структур социального пространства. Для агента это означает обладание "габитусом" - системой диспозиций, которые служат схемами восприятия и организующими действия. Диспозиции, приобретенные в результате опыта, изменяющиеся в зависимости от времени и места, производят стратегии как ориентированные практики, которые оказываются объективно подогнанными к ситуации, не являясь ни продуктом сознательного стремления к цели, ни продуктом механической детерминации, но продуктом практического чувства. Чувство игры неравномерно распределено в обществе, усваивается с детства через участие в социальной деятельности и отношение с некоторым полем. Поле (экономики, политики, религии и т.д.) - исторически сложившееся, относительно автономное пространство игры со своими институциями и логикой функционирования. Действие, обозначающее момент встречи между соответствующими друг другу "габитусом" и полем, принимает в расчет совокупность адекватных качеств, присущих позиции в социальном пространстве, исходя из того, какую структуру нужно произвести. Большинство значимых стратегий являются результатами коллективных решений, включающих коллективную историю семьи или класса, поэтому они воспроизводят не только индивидуальную позицию, но и социальные группы. Чтобы понять морфологические изменения, следует учитывать символические структуры, обладающие властью конституирования и легитимации порядка. Социальные классификации транслируются через систему образования и по сути представляют собой формы господства. Различные агенты, в т.ч. социология как наука, участвуют в борьбе за монополию легитимной номинации. Социологическая критика социологии, или социология социологии, вскрывает отношения, сложившиеся внутри поля социологического производства, и служит инструментом освобождения от общих мнений - политических категорий, осуществляющих символическое насилие. Такая же критика необходима, по В., и для других полей.
Д-М. Булынко
Д-М. Булынко
Источник: Новейший философский словарь
БУРДЬЁ Пьер
(1930, Данген – 2002, Париж) – политический философ, социолог. Окончил Высшую нормальную школу. Профессор Высшей школы практических исследований и Коллеж де Франс, редактор-издатель журнала «Actes de la recherche en sciences sociales». Б. – основоположник научной школы постструктуралистской социологии, которая, не исключая исследования отдельных социальных явлений, ставит задачу обнаружить взаимосвязь социальных и духовных (ментальных) структур, выявить социально-исторический контекст их функционирования, т.е., как писал Б., «выбраться из структуралистского объективизма, не впадая в субъективизм». Созданная им концепция общества является развитием идей М. Вебера и позднего Л. Витгенштейна о социальной практике как языковой деятельности, связанной со знанием и культурной средой. Общество, считает Б., нельзя рассматривать как непосредственно данный, однозначный и очевидный объект. Социолог, точно так же, как и исследователь текстов, – что отмечал Р. Барт, – должен занять критическую позицию по отношению к своему предмету, стараясь вскрыть то, что лежит за «кажимостью» и непосредственностью. В первых работах, написанных в соавторстве с Ж.К. Пассероном («Наследники» и «Воспроизводство»), сделан вывод о том, что различия, существующие во французской системе образования, выражают бессознательно воспринятую от окружения, унаследованную «привычку» (habitus). Таким образом, поведение индивидов определяется особыми механизмами воспроизводства знания, описание которых и стало первоначально задачей Б. В последующих работах – «Различение», «Практический смысл», «Что значит говорить» – различия выявляются на более широком социальном материале и на более абстрактном уровне рассуждений о функционировании «символических институтов»: именно в них и через них формируются отношения между субъектами по поводу знания. Каждая среда характеризуется культурным символическим «капиталом» – системой взглядов, способов действия, вкусов и норм, того, что определяет социальную идентичность людей. Круг общения, идеалы, специфика циркулирующей в данной среде информации – все это формирует конкретную социальную деятельность: выбор школьной специализации, эстетические вкусы, направления в моде – то, что считается «естественным» для данного круга людей.
Так, для аристократии характерен эстетизм, для средней буржуазии – идеология «воздаяния по труду», для масс – утилитаризм и реализм. Концепция Б. считается детерминистской, однако сам он полагал, что речь идет об описании обусловленности, которое само по себе расширяет горизонты возможного поведения. В конечном счете «капитал» включается в систему властных отношений, и, таким образом, манеры поведения оказываются не нейтральными, а политически ангажированными. Б. творчески развивает идею структуры образа жизни – habitus, введенную американским социологом Т. Вебленом для обозначения знаковой основы социальных привычек – способов проведения досуга, круга чтения и особенностей кухни. Б. часто обвиняли в «классовом» объяснении поведения человека, но он считал, что его концепция «капитала» демонстрирует обусловленность субъекта социальной практикой как символическим полем определенного дискурса. То, что для представителей структурного функционализма, к которым он причислял и Л. Альтюссера, было эпифеноменом, для Б. становится значимым фактором объяснения. В последних работах Б. критический пафос усиливается: в противовес неолиберализму он считает демократические институты неспособными создать принципиально иную – невластную – систему отношений. Тенденции, характерные для современного общества, он описывает пессимистично, как сокращение возможностей самореализации и проявления индивидуального. В контексте этих идей Б. активно включился в дискуссию начала 1990-х о роли интеллектуалов, в которой участвовали «новые философы», Ж. Деррида, К. Касториадис и др. В работах «Правила искусства» и «Паскалевские размышления» Б. проводит идею о том, что сомнительным является само основание провозглашения особой позиции интеллектуала: интеллектуал, как никто другой, опирается на традицию, прежде всего на аргумент объективности, а потому не может существовать вне истории, вне конкретных социальных структур.
Соч.: Социология политики. М., 1993; Начала. М., 1994; Практический смысл. М., 2001; Политическая онтология Мартина Хайдеггера. М., 2003; Социология социального пространства. Т. 1–2. М., 2005; Les Héritiers. P., 1968; La Reproduction. P., 1970 (avec J.-C. Passeron); La Distinction – la Critique sociale du jugement. P., 1979; Ce que parler veut dire. P., 1982; La Noblesse d’Etat – Grandes écoles et esprit de corps. P., 1989; Les Règles de l’art. P., 1992; La Misère du Monde. P., 1993; Sur la télévision. P., 1996; Méditations pascaliennes. P., 1997. Лит.: Шматко, H.A. Введение в социоанализ Пьера Бурдьё // Бурдьё, П. Социология политики. М., 1993; Его же. Генетический структурализм Пьера Бурдьё // История теоретической социологии. Т. 1–4. СПб., 2000. Т. 4; Социоанализ Пьера Бурдьё // Альманах Российскофранцузского центра социологии и филологии Института социологии РАН. М.; СПб., 2001; Бауман, 3. Пьер Бурдьё, или Диалектика vita contemplativa и vita activa // Социологический журнал. 2002. № 3; Ansart, P. Les sociologies contemporaines. P., 1989; Robbins, D. The Work of P. Bourdieu: Recognizing Society. Milton Keynes, 1990; Bourdieu et la littérature. Nantes, 2010. A.A. Костикова
Так, для аристократии характерен эстетизм, для средней буржуазии – идеология «воздаяния по труду», для масс – утилитаризм и реализм. Концепция Б. считается детерминистской, однако сам он полагал, что речь идет об описании обусловленности, которое само по себе расширяет горизонты возможного поведения. В конечном счете «капитал» включается в систему властных отношений, и, таким образом, манеры поведения оказываются не нейтральными, а политически ангажированными. Б. творчески развивает идею структуры образа жизни – habitus, введенную американским социологом Т. Вебленом для обозначения знаковой основы социальных привычек – способов проведения досуга, круга чтения и особенностей кухни. Б. часто обвиняли в «классовом» объяснении поведения человека, но он считал, что его концепция «капитала» демонстрирует обусловленность субъекта социальной практикой как символическим полем определенного дискурса. То, что для представителей структурного функционализма, к которым он причислял и Л. Альтюссера, было эпифеноменом, для Б. становится значимым фактором объяснения. В последних работах Б. критический пафос усиливается: в противовес неолиберализму он считает демократические институты неспособными создать принципиально иную – невластную – систему отношений. Тенденции, характерные для современного общества, он описывает пессимистично, как сокращение возможностей самореализации и проявления индивидуального. В контексте этих идей Б. активно включился в дискуссию начала 1990-х о роли интеллектуалов, в которой участвовали «новые философы», Ж. Деррида, К. Касториадис и др. В работах «Правила искусства» и «Паскалевские размышления» Б. проводит идею о том, что сомнительным является само основание провозглашения особой позиции интеллектуала: интеллектуал, как никто другой, опирается на традицию, прежде всего на аргумент объективности, а потому не может существовать вне истории, вне конкретных социальных структур.
Соч.: Социология политики. М., 1993; Начала. М., 1994; Практический смысл. М., 2001; Политическая онтология Мартина Хайдеггера. М., 2003; Социология социального пространства. Т. 1–2. М., 2005; Les Héritiers. P., 1968; La Reproduction. P., 1970 (avec J.-C. Passeron); La Distinction – la Critique sociale du jugement. P., 1979; Ce que parler veut dire. P., 1982; La Noblesse d’Etat – Grandes écoles et esprit de corps. P., 1989; Les Règles de l’art. P., 1992; La Misère du Monde. P., 1993; Sur la télévision. P., 1996; Méditations pascaliennes. P., 1997. Лит.: Шматко, H.A. Введение в социоанализ Пьера Бурдьё // Бурдьё, П. Социология политики. М., 1993; Его же. Генетический структурализм Пьера Бурдьё // История теоретической социологии. Т. 1–4. СПб., 2000. Т. 4; Социоанализ Пьера Бурдьё // Альманах Российскофранцузского центра социологии и филологии Института социологии РАН. М.; СПб., 2001; Бауман, 3. Пьер Бурдьё, или Диалектика vita contemplativa и vita activa // Социологический журнал. 2002. № 3; Ansart, P. Les sociologies contemporaines. P., 1989; Robbins, D. The Work of P. Bourdieu: Recognizing Society. Milton Keynes, 1990; Bourdieu et la littérature. Nantes, 2010. A.A. Костикова
Источник: Философы Франции. Humanitas.-М. Гардарики 2008.-320 с.
БУРДЬЕ (Bourdieu) Пьер
p. 1930) -франц. социолог, один из наиболее известных социологов современности. Проф. Практической школы высших исследований, с 1982 - в Коллеж де Франс, издатель журнала Actes de la Recherche en Sciences Soziales.
Б. считает себя представителем более совершенной формы социально-критического просвещения. Он выступает против социологии, которая, отождествляя идеал объективности с безразличием по отношению к ценностям, заключила с существующим обществом "пакт о ненападении". Но равным образом Б. находит устаревшей попытку понять общественные процессы, не пользуясь достижениями современных социальных наук. Традиционная критическая философия не могла осуществить своих притязаний, поскольку не располагала адекватным критическим оружием. Вот почему необходимо покончить с противоположностью теории и практики. Б. при этом полемизирует как против гиперэмпиризма, так и против спекулятивной социальной философии. Эмпиризм и метафизика - взаимодополнительные позиции, они вытекают одна из другой. Если эмпиризм не способен осуществить синтез данных, то академическая риторика социальной философии с ее пренебрежением к экспериментальному методу обречена на бесплодные усилия по усмотрению непостижимых сущностей. Отсюда возражения Б. против излишней специализации в социологии. Сам, не боясь упреков в нарушении границ социологии как дисциплины, работал в самых разных сферах - от этнологии и истории культуры, от проблем социальной дифференции в современном обществе до теории образования и теории языка.
К самопониманию Б. как социолога относится обращенное к самому себе и своим коллегам требование объективировать собственное научное объективирование, т.е. подвергнуть рефлексии предпосылки научного производства. Свою сверхзадачу он видит поэтому в разработке своего рода "социологии социологии", позволяющей критически осмыслить позиции социологии в символической борьбе. Задачу преобразования структурализма Б. пытается решить посредством соединения положений таких считавшихся несовместимыми теоретиков как Кассирер и Дюркгейм, Вебер и Маркс. "Экономика культурных и символических феноменов", развить которую стремится Б., направлена против противопоставления экономики культуре. Эта цель ставится уже в работе "СОЦИОЛОГИЯ СИМВОЛИЧЕСКИХ ФОРМ" (1970). Б. возражает против субстанциализации социальной действительности. Культурные образования, такие как язык и мифы, следует рассматривать как системы, определенные законами комбинации конституирующих их элементов, а не в качестве выражения какого-либо субстанциального содержания. Подобный релятивистский образ мыслей нашел свое систематическое выражение у Кассирера. Развиваемый Б. реляционистский метод требует порвать со "спонтанной философией социального мира", опирающейся при объяснении социального поведения на поступки и представления индивида (субъекта). Объективным отношениям принадлежит методологический примат как над индивидами, вступающими в те или иные отношения ДРУГ с другом, так и над представлениями, которые индивиды имеют об этих отношениях. Однако этот "временный объективизм" следует устранить на втором этапе теоретического абстрагирования, на котором система непосредственных отношений и представлений увязывается с системой объективных отношений. В противоположность "структурному онтологизму", который ставит реальность структуры на место реальности элементов, Б. подчеркивает, что объективные соотношения, в конечном счете, существуют лишь благодаря диспозициям их носителей. Между системой объективных отношений и системой непосредственно воспринимаемого поведения имеет место посредничество. Это посредничество осуществляет Габитус как система ментальных диспозиций. Тем самым Б. надеется избежать ложной альтернативы "объективизма" и "субъективизма". Эти мысли находят дальнейшее развитие в кн. "ПРАКТИЧЕСКИЙ СМЫСЛ" (Le sens pratique, 1980). Указанные позиции, роковым образом противостоящие друг другу, воплощены как парадигмы в структурализме Леви-Стросса и экзистенциализме Сартра. Основная ошибка структурализма как варианта объективизма заключается в том, что он не тематизирует своей роли внешнего наблюдателя. Структурализм упускает из виду процесс теоретического объективирования объективных отношений. В результате он приписывает принципы своего отношения к объекту самому объекту. Отсюда характерный для структурализма тезис о примате языка/коммуникации для конструкции социального. Кроме того, объективизм совершает ошибку, не включая в общее определение своего предмета повседневные представления. Резкий разрыв между научным и практическим познанием неизбежно приводит к дискредитации практических форм логики. Поэтому притязание на объективное знание содержит в себе притязание на легитимное господство.
В противовес структурализму Сартр создал крайне субъективную философию поступка, которая не признает никаких устойчивых диспозиций. Его подход базируется на строгом дуализме прозрачности субъекта и непрозрачности вещи. С этим связано утверждение логического приоритета индивидуального опыта над историей. Субъективизм, равно как и объективизм, представляет собой, по Б., обобщение опыта интеллектуала как субъекта научного дискурса.
В работе "ДИСТИНКЦИЯ. СОЦИАЛЬНАЯ КРИТИКА СУЖДЕНИЯ" (La distinction. Critique sociale du jugement, 1979) Б. раскрывает свой метод на эстетическом материале. При этом он критикует восходящее к Канту разделение чувственного удовольствия и эстетического удовольствия (к первому относятся чувственнные интересы (склонности), ко второму - незаинтересованное, бескорыстное наслаждение). Это разделение далеко не является естественным; более того, само понятие "чистый вкус" есть не что иное как средство дистинкции классов, средство легитимации социальных различий. Именно легитимные произведения искусства суть предметы, которые более всех других способствуют классовому разделению; вот почему они присваиваются классами. Полемизируя с эстетизмом Канта, Б. подчеркивает исторически-общественный характер эстетического восприятия. В структуре социальных классов следует выявить фундамент системы классификации, структурирующей восприятие социального мира и описывающей предметы эстетического присвоения. Пространство культурно-исторических дистинкции отражает пространство материальных различий и одновременно репродуцирует его. Связь экономических позиций и культурного "имущества" устанавливается только посредством понятия капитала (трактуемого в марксовом смысле как общественные отношения) и восходящего к Дюркгейму понятия социального пространства. Согласно Б., позиции субъектов в сфере объективного можно определить по двум измерениям этого пространства: а) по объему капитала, т.е. распределению капитала между социальными субъектами, б) по структуре капитала; при этом Б. различает экономический, культурный и социальный капитал.
Предмет исследования теперь - показать связь как между двумя этими измерениями, так и между позициями субъектов в социальном пространстве и вкусом. Особое значение при этом принадлежит габитусу как установлению связи позиций с укладом жизни и как отграничению обоих пространств друг от друга.
Изменению понимания "класса" посвящен труд Б. "СОЦИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО И КЛАССЫ" (1985). С этой целью Б. вводит понятие символической борьбы, под которой он понимает столкновения, происходящие в сфере репрезентации (как языковой, так и неязыковой). Социальное пространство существует не только как объективная реальность, но и как оценочная и классификационная схема. Б. порывает здесь с рядом моментов марксистской теории, особенно с ее редукцией социального до экономического. Социальная система, подчеркивает Б., существует и как система символов, органически соразмерная системе дистинкций. Символический капитал - это капитал, который познает и признает себя как сам собой разумеющийся. В этом отношении борьба за легитимное именование есть часть борьбы вообще. В этом же контексте следует прочитывать и создаваемую Б. теорию языка ("Что значит говорить?", 1990). Б. полемизирует здесь со структурной лингвистикой Ф. де Соссюра, обращающейся с языком как с мертвой системой, производимой с тем, чтобы быть расшифрованной. Вводя понятие рынка, Б. кладет конец отделению языка и социальных условий его производства. Язык следует рассматривать не только как знак коммуникации, но и как знак богатства (символического капитала). Полемизируя с "теорией коммуникативного действия" Хабермаса, Б. полемизирует с иллюзией "языкового коммунизма", согласно которой все в равной мере могут приобщиться к миру языка.
С этими разработками тесно связаны размышления Б. о месте и ответственности интеллектуала, а также даваемый им критический анализ системы образования ("Интеллектуалы и власть", 1990; "Homo academicus", 1984). Интеллектуалы, вопреки их представлению о себе, составляют часть сферы власти. Будучи подвластными, они одновременно являются составной частью властвующих. Их власть состоит во владении культурно-информационным капиталом; они осуществляют ее посредством речи. Критическая интеллигенция имеет шанс реализовать свою функцию только в том случае, если интеллектуалы отдадут себе отчет в том, какую позицию они занимают в игре власти, т.е. построят политику на защите своей относительной автономии как обладателей культурного капитала.
Вольфганг Лутц (Лейпциг)
Социология политики. М., 1993; Начала. М., 1994; L&ontologie politique de Martin Heidegger //Actes de la recherche en sciences sociales. 1975, № 5-6; Esquisse d&une theorie de la pratique. P., 1972; La distinction. Critique sociale du jugement. R, 1979; Le sens pratique. P., 1980; Homo academicus. P., 1984; Lecon sur la lecon; Choses dites. P., 1987.
Б. считает себя представителем более совершенной формы социально-критического просвещения. Он выступает против социологии, которая, отождествляя идеал объективности с безразличием по отношению к ценностям, заключила с существующим обществом "пакт о ненападении". Но равным образом Б. находит устаревшей попытку понять общественные процессы, не пользуясь достижениями современных социальных наук. Традиционная критическая философия не могла осуществить своих притязаний, поскольку не располагала адекватным критическим оружием. Вот почему необходимо покончить с противоположностью теории и практики. Б. при этом полемизирует как против гиперэмпиризма, так и против спекулятивной социальной философии. Эмпиризм и метафизика - взаимодополнительные позиции, они вытекают одна из другой. Если эмпиризм не способен осуществить синтез данных, то академическая риторика социальной философии с ее пренебрежением к экспериментальному методу обречена на бесплодные усилия по усмотрению непостижимых сущностей. Отсюда возражения Б. против излишней специализации в социологии. Сам, не боясь упреков в нарушении границ социологии как дисциплины, работал в самых разных сферах - от этнологии и истории культуры, от проблем социальной дифференции в современном обществе до теории образования и теории языка.
К самопониманию Б. как социолога относится обращенное к самому себе и своим коллегам требование объективировать собственное научное объективирование, т.е. подвергнуть рефлексии предпосылки научного производства. Свою сверхзадачу он видит поэтому в разработке своего рода "социологии социологии", позволяющей критически осмыслить позиции социологии в символической борьбе. Задачу преобразования структурализма Б. пытается решить посредством соединения положений таких считавшихся несовместимыми теоретиков как Кассирер и Дюркгейм, Вебер и Маркс. "Экономика культурных и символических феноменов", развить которую стремится Б., направлена против противопоставления экономики культуре. Эта цель ставится уже в работе "СОЦИОЛОГИЯ СИМВОЛИЧЕСКИХ ФОРМ" (1970). Б. возражает против субстанциализации социальной действительности. Культурные образования, такие как язык и мифы, следует рассматривать как системы, определенные законами комбинации конституирующих их элементов, а не в качестве выражения какого-либо субстанциального содержания. Подобный релятивистский образ мыслей нашел свое систематическое выражение у Кассирера. Развиваемый Б. реляционистский метод требует порвать со "спонтанной философией социального мира", опирающейся при объяснении социального поведения на поступки и представления индивида (субъекта). Объективным отношениям принадлежит методологический примат как над индивидами, вступающими в те или иные отношения ДРУГ с другом, так и над представлениями, которые индивиды имеют об этих отношениях. Однако этот "временный объективизм" следует устранить на втором этапе теоретического абстрагирования, на котором система непосредственных отношений и представлений увязывается с системой объективных отношений. В противоположность "структурному онтологизму", который ставит реальность структуры на место реальности элементов, Б. подчеркивает, что объективные соотношения, в конечном счете, существуют лишь благодаря диспозициям их носителей. Между системой объективных отношений и системой непосредственно воспринимаемого поведения имеет место посредничество. Это посредничество осуществляет Габитус как система ментальных диспозиций. Тем самым Б. надеется избежать ложной альтернативы "объективизма" и "субъективизма". Эти мысли находят дальнейшее развитие в кн. "ПРАКТИЧЕСКИЙ СМЫСЛ" (Le sens pratique, 1980). Указанные позиции, роковым образом противостоящие друг другу, воплощены как парадигмы в структурализме Леви-Стросса и экзистенциализме Сартра. Основная ошибка структурализма как варианта объективизма заключается в том, что он не тематизирует своей роли внешнего наблюдателя. Структурализм упускает из виду процесс теоретического объективирования объективных отношений. В результате он приписывает принципы своего отношения к объекту самому объекту. Отсюда характерный для структурализма тезис о примате языка/коммуникации для конструкции социального. Кроме того, объективизм совершает ошибку, не включая в общее определение своего предмета повседневные представления. Резкий разрыв между научным и практическим познанием неизбежно приводит к дискредитации практических форм логики. Поэтому притязание на объективное знание содержит в себе притязание на легитимное господство.
В противовес структурализму Сартр создал крайне субъективную философию поступка, которая не признает никаких устойчивых диспозиций. Его подход базируется на строгом дуализме прозрачности субъекта и непрозрачности вещи. С этим связано утверждение логического приоритета индивидуального опыта над историей. Субъективизм, равно как и объективизм, представляет собой, по Б., обобщение опыта интеллектуала как субъекта научного дискурса.
В работе "ДИСТИНКЦИЯ. СОЦИАЛЬНАЯ КРИТИКА СУЖДЕНИЯ" (La distinction. Critique sociale du jugement, 1979) Б. раскрывает свой метод на эстетическом материале. При этом он критикует восходящее к Канту разделение чувственного удовольствия и эстетического удовольствия (к первому относятся чувственнные интересы (склонности), ко второму - незаинтересованное, бескорыстное наслаждение). Это разделение далеко не является естественным; более того, само понятие "чистый вкус" есть не что иное как средство дистинкции классов, средство легитимации социальных различий. Именно легитимные произведения искусства суть предметы, которые более всех других способствуют классовому разделению; вот почему они присваиваются классами. Полемизируя с эстетизмом Канта, Б. подчеркивает исторически-общественный характер эстетического восприятия. В структуре социальных классов следует выявить фундамент системы классификации, структурирующей восприятие социального мира и описывающей предметы эстетического присвоения. Пространство культурно-исторических дистинкции отражает пространство материальных различий и одновременно репродуцирует его. Связь экономических позиций и культурного "имущества" устанавливается только посредством понятия капитала (трактуемого в марксовом смысле как общественные отношения) и восходящего к Дюркгейму понятия социального пространства. Согласно Б., позиции субъектов в сфере объективного можно определить по двум измерениям этого пространства: а) по объему капитала, т.е. распределению капитала между социальными субъектами, б) по структуре капитала; при этом Б. различает экономический, культурный и социальный капитал.
Предмет исследования теперь - показать связь как между двумя этими измерениями, так и между позициями субъектов в социальном пространстве и вкусом. Особое значение при этом принадлежит габитусу как установлению связи позиций с укладом жизни и как отграничению обоих пространств друг от друга.
Изменению понимания "класса" посвящен труд Б. "СОЦИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО И КЛАССЫ" (1985). С этой целью Б. вводит понятие символической борьбы, под которой он понимает столкновения, происходящие в сфере репрезентации (как языковой, так и неязыковой). Социальное пространство существует не только как объективная реальность, но и как оценочная и классификационная схема. Б. порывает здесь с рядом моментов марксистской теории, особенно с ее редукцией социального до экономического. Социальная система, подчеркивает Б., существует и как система символов, органически соразмерная системе дистинкций. Символический капитал - это капитал, который познает и признает себя как сам собой разумеющийся. В этом отношении борьба за легитимное именование есть часть борьбы вообще. В этом же контексте следует прочитывать и создаваемую Б. теорию языка ("Что значит говорить?", 1990). Б. полемизирует здесь со структурной лингвистикой Ф. де Соссюра, обращающейся с языком как с мертвой системой, производимой с тем, чтобы быть расшифрованной. Вводя понятие рынка, Б. кладет конец отделению языка и социальных условий его производства. Язык следует рассматривать не только как знак коммуникации, но и как знак богатства (символического капитала). Полемизируя с "теорией коммуникативного действия" Хабермаса, Б. полемизирует с иллюзией "языкового коммунизма", согласно которой все в равной мере могут приобщиться к миру языка.
С этими разработками тесно связаны размышления Б. о месте и ответственности интеллектуала, а также даваемый им критический анализ системы образования ("Интеллектуалы и власть", 1990; "Homo academicus", 1984). Интеллектуалы, вопреки их представлению о себе, составляют часть сферы власти. Будучи подвластными, они одновременно являются составной частью властвующих. Их власть состоит во владении культурно-информационным капиталом; они осуществляют ее посредством речи. Критическая интеллигенция имеет шанс реализовать свою функцию только в том случае, если интеллектуалы отдадут себе отчет в том, какую позицию они занимают в игре власти, т.е. построят политику на защите своей относительной автономии как обладателей культурного капитала.
Вольфганг Лутц (Лейпциг)
Социология политики. М., 1993; Начала. М., 1994; L&ontologie politique de Martin Heidegger //Actes de la recherche en sciences sociales. 1975, № 5-6; Esquisse d&une theorie de la pratique. P., 1972; La distinction. Critique sociale du jugement. R, 1979; Le sens pratique. P., 1980; Homo academicus. P., 1984; Lecon sur la lecon; Choses dites. P., 1987.
Источник: Современная западная философия: словарь