Идейно-теоретическое пространство, в рамках которого ведется обоснование и построение широкого междисциплинарного дискурса о Homo cognoscens – человеке познающем. Необходимость подобного дискурса, сочетающего в себе ряд ключевых для современной эпистемологии и антропологии идей, обусловлена недостаточным вниманием философии науки к главному участнику познавательного процесса – человеку. Последний представлен в рамках философии науки то в качестве некоего абстрактного наблюдателя, не занимающего определенного места в историческом пространстве и времени (логический позитивизм), то как часть социума, познающая по исторически-конкретным, ситуативным правилам парадигм (Т. Кун), то, наконец, как часть природы, познающая и действующая, как и животные, по методу проб и ошибок (К. Поппер). Преодоление подобной неполноты и односторонности, а главное, построение такой концепции познания, которая бы объединяла все уровни познающего субъекта: от организма с присущими ему врожденными когнитивными диспозициями до рефлексивного Я и бытийного ядра личности-экзистенции – составляет основу антропологии науки как направления, которое тематизирует познание в многообразии и единстве человеческих измерений – эволюционно-биологического, социокультурного, гендерного, экзистенциального. Учитывая, что человек – это существо, принадлежащее как природному, так и социокультурному мирам, осмысление научного познания в рамках антропологии науки осуществляется в единстве его эволюционно-биологической и социокультурной обусловленности. В частности обосновывается необходимость отнесения к философским основаниям науки опыта жизнедеятельности, определяемого факторами естественного отбора (исследуется в работах Э. фон Глазерсфельда, О. Дитриха, П. Карразерса, Л. Либенберга, И. Меркулова, С. Митена, Э. Ойзера), а также социокультурными особенностями исторической эпохи, к которой принадлежит научное знание (исследуется в работах П. П . Гайденко, Л. М. Косаревой, Л. А . Микешиной, В. С . Степина, В. П . Филатова, С. Шейпина).
Изменчивое содержание онтологических, гносеологических и методологических предпосылок научного знания связано с социокультурными, а относительно устойчивое – с эволюционно-биологическими факторами. Выявление зависимости оснований научного знания от эволюционно-биологических и социокультурных факторов делает актуальной для антропологии науки тему гендерного измерения научного знания, в котором биологические и социокультурные факторы оказываются тесно переплетены и взаимосвязаны. Тем самым, в рамках антропологии науки развивается идея об определенной зависимости предмета научного знания от гендерных установок, интересов и представлений (Э. Ф . Келлер, Х. Лонгино, К. Мерчант, Р. Хаббард, Д. Харавэй, С. Хардинг). Так, утверждается, что хотя наблюдение и эксперимент являются главными источниками познания в науке, тем не менее сама постановка научных вопросов, отбор эмпирических данных осуществляются не без влияния маскулинной и феминной идентичности исследователя. Данный фактор, выступая как часть «естественного», «само собой разумеющегося» взгляда на мир, не может не оказывать влияния на выбор направления, предмета научного исследования, способ постановки научных вопросов, языка описания.
Антропология науки, ориентированная на преодоление чрезмерной абстрактности субъекта познания, сведения его к сознанию вообще, чисто мыслительной деятельности, приводит к необходимости брать за основу при рассмотрении научного познания человека в многообразии его сил и способностей. В итоге научное знание рассматривается как единство мышления и тела, разума и эмоций, понятий и образов (В. П . Карцев, А. Миллер, Р. Твини, К. Хуквэй). Утверждается, например, что получение научных знаний об объектах сопряжено с так называемым «телесным» чутьем – совокупностью неформализуемых умений и навыков, усвоение и трансляция которых возможны только на индивидуально-личностной основе (П. Гэллисон, Л. Дэстон, Г. Коллинз, Д. Маккензи). Подчеркивается также, что чувственно-эмоциональные состояния не только не препятствуют, но, напротив, содействуют открытию истины, обостряя мышление ученого, создавая для него сильный мотивационный потенциал (П. Тагард, А. В. Юревич), а кроме того, составляют основу для таких оценок познавательного достоинства научного знания, как элегантность или красота научных теорий (Я. Глин, Дж. Маккалистер). Демонстрируется, что использование в научном познании языка образов, метафор может отражать не только индивидуальные, личностные особенности субъекта познания (его творческое воображение, интуицию), но и особенности его эволюционной, социальной истории (С. Дариан, Б. Ларсон, А. Харрингтон).
Ориентация антропологии науки на экспликацию человеческого измерения научного познания ведет к необходимости рассматривать научное познание не только в контексте субъект-объектных, но и интерсубъективных отношений. В итоге одна из значимых для антропологии науки тем – это тема коммуникативной размерности научного познания, когда деятельность ученого рассматривается, например, в рамках микросоциума – научной лаборатории. В ходе разработки данной темы обосновывается, что эмпирические данные для того, чтобы получить статус научных, должны получить интерсубъективный характер. При этом интерсубъективность ставится в зависимость не столько от естественных свойств изучаемой реальности, сколько от тех коммуникативных процессов (таких, например, как переговоры и дискуссии), в которых соприкасаются и даже сталкиваются отличающиеся друг от друга научные культуры, инструментальные традиции и т. п. (П. Гэллисон, К. Кнорр-Цетина, Г. Коллинз, Б. Латур, Т. Пинч, Х.- Й. Райнбергер, С. Уолгар). Ведь в многочисленных и многообразных контактах ученых присутствуют как объективные, так и субъективные факторы. Исследователи данных факторов подчеркивают, что в реальной деятельности ученых указанные факторы неразрывно связаны между собой, поэтому проведение между ними разделительных линий часто оказывается рационализацией post factum.
Наконец, экспликация человеческого измерения научного познания в рамках антропологии науки делает актуальной тему наука и экзистенция. Для антропологии науки особое значение имеет тот факт, что человек не просто живет в мире природы и культуры – он есть существо пограничное, выходящее за пределы как первозданной, биологической природы, так и «второй природы», культуры, сотворенной человеком. Именно эта способность человека экзистировать, то есть выходить из состояния наличного бытия (тождества с природой и объективациями культуры) представляется весьма важной для видения и понимания научного познания. Эта тема в той или иной форме рассматривается в работах А. В. Ахутина, М. К . Мамардашвили, Л. А . Микешиной. В рамках антропологии науки обосновывается положение о том, что конструирующий характер научного познания, в котором происходит как соединение, так и разъединение фактов и артефактов, природного и культурного элементов в процессе и продукте познавательной деятельности, вынуждает субъекта познания периодически переопределять не только картину сконструированной им реальности, но и то место, которое он отвел в этой картине себе. Таким образом, конструирующий характер научного познания вынуждает субъекта научного познания вновь и вновь задаваться вопросом о том, где собственно он пребывает – на территории мира или на территории своих представлений о мире. Конструирующий характер научного познания тем самым отвечает экзистенциальной специфике человека – существа пограничного, не принадлежащего всецело ни миру природы, ни миру культуры, принципиально незавершенного, истиной не обладающего, но ее ищущего. А. В. Волков