(ambireligion). Особый, парадоксальный тип религиозности, сочетающий приверженность ценностям материальной цивилизации, исторического прогресса – и их отвержение. Если Запад развил интуицию религиозного оправдания земного мира, общества, политики, профессий, истории, культуры (особенно в католицизме и протестантизме), а Восток выработал интуицию их религиозного отрицания (в частности, в буддизме), то в России постепенно развилась сложная, парадоксальная интуиция одновременного утверждения и отрицания позитивного мира. Россия поспешно конструирует мир позитивных форм: политики, истории, экономики, культуры – и одновременно «деконструирует» их, демонстрирует их тщетность, пустотность, отвергая во имя «небесного». Существенная для российской цивилизации категория *недо- не сводится к множеству недостатков и недоделок в материальной жизни, хотя и объясняет их системный характер (*минус-система). Амбирелигия, как «недо-верие», религия «недо-», объясняется целостным характером культуры, которая положительно оценивает материальные блага и исторические завоевания цивилизации и одновременно дистанцируется от них, относится к ним с долей презрения, равнодушия.
Такое двойственное отношение к позитивным основам цивилизации: труду, успеху, богатству, здоровью, житейскому благополучию, экономическому и техническому прогрессу, – свидетельствует об особом типе религиозного мироощущения. В отличие от восточных способов созерцания, направленных на Ничто в его изначальной и чистой пустоте, в России Ничто раскрывается как одновременное утверждение и самостирание позитивной формы, как полупризрачность самой позитивности, ee постоянное колебание на границе смысла и бессмыслицы.
Российское «недо-» нужно отличать от религиозной отрешенности, воздержания, неучастия, выражаемых чистым отрицанием «не-». В одной из ранних Упанишад говорится про Атман – духовное начало всего, божественное «я»: «Он, этот атман, определяется так: «Не это, не это». Он непостижим, ибо не постигается; неразрушим, ибо не разрушается; неприкрепляем, ибо не прикрепляется; не связан, не колеблется, не терпит зла» [181]. Если это восточное откровение о Ничто перефразировать в терминах русской религиозной интуиции, получилось бы, что «атман» непостижим, ибо постигается, неприкрепляем, ибо прикрепляется, и т. п. Именно положительные действия служат средством обнаружения этого Ничто, которое проявляется в недоконченности, обессмысливании самих действий. Опыт тщетности самой позитивности, которая тем не менее должна оставаться позитивностью, чтобы вновь и вновь демонстрировать свою тщетность, – сердцевина российского религиозного опыта. Действует не «магнитная» тяга влечения к Абсолюту, а «реактивная» тяга отталкивания от всех частичных, «недостаточных» форм Его воплощения, так что Он являет себя как «минус-форма», как «недо», которым перечеркивается «нечто».
Запад – это цивилизация «до», цивилизация достижений, доведения до конца, доделанности, дооформленности. Восток – это религия «не»: нестяжания, непротивления, непорывания, недеяния. В России соединение «не» и «до» породило «недо». В разные эпохи и в разных идеологических системах «до» и «не» состязались за овладение духом страны. В восточном христианстве преобладало апофатическое «не», отвергающее притязания самоуверенного разума и власть материального мира, а коммунистическая религия утверждалась как метафизика великого «до»: догнать, достигнуть, добиться… Но сами по себе «не» и «до» не способны утолить духовных запросов страны, ей нужно достигать – и не достичь… В этом разрыве двух движений и выражается амбирелигиозный порыв: свершение – в самой несвершенности.
Рискованно втеснять в границы «специфики» религиозное мироощущение целого народа, но одна из его доминант: необходимость позитивных, осязаемых форм для непрерывного процесса их «аннигиляции». То же самое можно определить и по-другому: как потребность материально закрепить следы этой аннигиляции, чтобы пустота не оставалась чистым ничто, а выступала бы «недостатком» – значимым отсутствием каких-то элементов цивилизации.