суждения (высказывания), выражающие моральную оценку или предписание. В естественном языке суждения морали выражаются в разнообразных языковых конструкциях (см. Язык морали), однако все они могут быть сведены к указанным двум формам: либо к оценке - «ЛГ есть добро (зло)», либо к предписанию, норме — «Должно (запрещено) (реализовать) А». Различие этих суждений по логической структуре и модальности послужило источником формирования (в рамках модальной логики) двух дисциплин — логики оценок и логики норм (или деонтической логики), исследующих порознь эти типы суждений. Разделению этих суждений способствовало и то, что для некоторых крупных философско-этических концепций подчеркивание логической или метафизической первичности добра по отношению к долгу (напр., в философии Дж.Э.Мура) либо, наоборот, долга по отношению к добру (напр., у И.Канта) является принципиально важным. Однако в живом, реальном моральном сознании суждения добра и долга легко редуцируются друг к другу, ибо то, что морально одобряется, одновременно воспринимается и как объект морального долга. Логическая структура долженствовательного суждения, строго говоря, не отличается от структуры оценочного: сказать «Должно X» — значит сказать «X является должным», «X есть должное». Поэтому и в этике, и в логике различие этих типов суждений большей частью не акцентируется, и результаты исследования одного из них без особых коррективов распространяются и на другой тип. Основным направлением исследований См. в метаэтичеекмх работах является выяснение их специфики относительно внеценностных («фактологических») и других ценностных (напр., утилитарных) суждений. Эта специфика разными авторами усматривается либо в особой логической форме См., либо в некоторых содержательных особенностях, раскрываемых путем их семантической или прагматической интерпретации, либо в том и другом вместе. Первая попытка разграничить моральные и «фактологические» суждения по их логическому строению была предпринята еще Д.Юмом: он обратил внимание на то, что, в отличие от обычных суждений, в к-рых имеется связка «есть» («is»), См. содержат связку «должно» («ought»), и поэтому переход от одного из этих видов суждений к другому логически незаконен (или, по крайней мере, нуждается в специальном объяснении). Однако последователи Юма в англо-амер. метаэтике, разделяя его мнение относительно логической невыводимости См. из фактологических, усматривают причину этой невыводимости чаще всего не в различии «связок» (ибо в оценочных моральных суждениях присутствует «обычная» связка «есть», да и суждения долга могут быть сведены к этой логической форме), а в содержательных отличиях.
С этой т.з., в суждениях о фактах отсутствуют те термины и та особая модальность, к-рые свойственны См., поэтому и невозможно моральное заключение дедуцировать из фактологических посылок.
В качестве важнейшего формального признака, отличающего моральные (как и другие ценностные) суждения от фактологических, большинство современных исследователей называют нормативность, под к-рой обычно понимается некоторое особое (предписательное/запретительное или одобрительное/осудительное) «отношение» к объекту высказывания, - отношение, не сводимое к простой констатации фактов и выражаемое с помощью специальных слов: «должно», «нельзя», «позволительно», «хорошо», «плохо» и т.д. (
В модальной логике нормативность высказываний формализована путем введения соответствующих деонтических и аксиологических «операторов».) При этом главным предметом споров является вопрос о природе указанного отношения, и прежде всего о его объективности или субъективности.
В аксиологии, или теории ценностей, и в этике представлены различные решения этой проблемы. Те аксиологические и этические теории, к-рые в своих философских предпосылках восходят к платонизму (М.Шелер, Мур и др.), т.е. так или иначе признают существование особого объективного мира ценностей, вообще не фиксируют какой-либо нормативной специфики ценностных суждений: ценностное отношение не отличается принципиально от познавательного; См., напр., есть не что иное, как «знание добра». Философы же кантианской ориентации (Р.М.Хэар, А.Гьюэрт и др.) усматривают объективность ценностных суждений (не всех, а только моральных и - с оговорками - эстетических) в их логической необходимости, аподиктичности. Тем самым специфически моральное долженствование, моральная нормативность, в отличие от других ее видов, предстает как внепсихическая побудительная сила, как категорический императив практического разума. «Морально должное» по существу отождествляется с «логически принудительным»; для разумного индивида непосредственной побудительной силой морального поступка оказывается стремление «избежать логического противоречия».
В этом, по мнению современных рационалистов-кантианцев, и заключается роль разума как источника объективности морального требования. Отсюда же проистекает и «категоричность» - безусловность, самодостаточность — морального императива: априорный (и тем самым необходимый) характер суждений разума делает для них излишними всякие внешние «эмпирические» основания. Понимание ценностного отношения как субъективного развивается в основном в рамках психологического подхода; ценностные суждения, с этой т.з., описывают или выражают интересы, установки, эмоции человека, высказывающего эти суждения (прагматизм; эмотивизм\ см. Метаэтика). Специфика именно моральной нормативности при этом либо игнорируется (или отрицается), либо получает объяснение через особые феномены психики — чувства морального долга, одобрения, муки совести и пр. Другой признак, относящийся к логической форме суждений и признаваемый многими исследователями (в основном рационалистического склада) в качестве неотъемлемой черты моральных императивов, - это универсальность, или всеобщность: «Все люди должны поступать так-то»; «Должно вообще поступать так-то». Поскольку очевидно, что См. нередко являются частными или единичными («Ты должен в данной ситуации совершить такой-то конкретный поступок»), тезис универсальности в современной лит-ре чаще выражают в другой, более точной формулировке: любой, даже единичный по форме, моральный императив в принципе «универсализуем» (Хэар), т.е., высказывая его, мы подразумеваем, что он имеет силу для всех людей при данных обстоятельствах. Если некоторый императив не поддается универсализации, то он и не является моральным.
С т.з. философов-аналитиков, придерживающихся «эмпирической» (психологической или социологической) ориентации в объяснении морали, моральные императивы либо вовсе не обладают универсальностью, либо их универсальность (точнее, общезначимость) является не логическим, а «эмпирическим» признаком, т.е. свидетельствует о фактическом принятии моральных императивов всеми людьми (Н.Решер).
В исследовании содержательной специфики См. сложились два противостоящих друг другу методологических подхода, к-рые в метаэтической лит-ре обозначаются терминами дескриптивизм и антидескриптивизм. Согласнодескриптивистской концепции, формальными признаками См. можно вообще пренебречь, эти суждения отличаются от любых иных исключительно своим особым содержанием, а не логической структурой или модальностью. Входящие в состав См. специальные слова — «добро» и «долг» — отображают (обозначают, описывают) некоторые специфические реалии, напр., объективно сущее субстанциальное добро, веления Бога, счастье, «наибольшее благо для наибольшего числа людей», общественный прогресс и пр. Называя некоторые вещи (человеческие качества, поступки) морально добрыми или должными, мы тем самым констатируем наличие в этих вещах свойств, соответствующих понятию добра или долга. Дескриптивистское понимание морали — общая черта большинства традиционных этических учений: натуралистских, супранатуралистских, интуитивистских — при всем различии тех дефиниций добра и долга, к-рые лежат в их основе. Именно в русле дескриптивизма и разворачиваются в основном споры относительно содержательной специфики морали. Антидескриптивистское течение в метаэтике представлено эмотивизмом (А.Айер, Ч.Стивенсон) и прескриптивизмом (Хэар). Эмотивизм, несмотря на некоторые различия теоретических позиций «радикальных» и «умеренных» его представителей, в целом отрицает какую-либо содержательную определенность См., ограничивая их специфику одной только психологической «формой» — эмотивностью. Согласно же концепции Хэара, моральные термины в составе суждений, помимо того что они выражают специфическую нормативность (или прескриптивность), обладают также характерным для них содержанием, значением. Впрочем, значение это, согласно Хэару, не предметное, не субстанциальное: моральные слова не описывают никаких реалий; тем не менее значение этих слов, сложившееся в межчеловеческом общении, является достаточно определенным для того, чтобы мы понимали друг друга в наших моральных спорах, т.е. чтобы слова «добрый», «должный», «правильный» и т.п. означали для нас одно и то же даже в тех случаях, когда мы прилагаем их к разным предметам. Лит.: Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994; Мур Дж. Принципы этики. М.: Прогресс, 1984; Хэар Р. Как же решать моральные вопросы рационально // Мораль и рациональность. М.: ИФРАН, 1995; Юм Д. Трактат о человеческой природе. М.: Канон, 1995; Gewirt A. Reason and Morality. Chicago: University of Chicago Press, 1978; Hare R.M. Moral Thinking: Its Levels, Method and Point. Oxford: Oxford U.P., 1981; Hare R.M Essays in Ethical Theory. Oxford: Oxford UP, 1989; RescherN. Moral Absolutes. New York et a.: Lang, 1989; Stevenson Ch.L. Ethics and Language. New Haven: Yale U.P., 1944. Л.В.Максимов
115.42 кб