Об истолковании

«ОБ ИСТОЛКОВАНИИ» «Пер 1 ´epftnveiac,»; лат. «De interpretatione» — трактат Аристотеля; был написан после «Категорий», трактата «О душе», «Топики» и «Аналитик» и, примыкая к последним, является завершающим произведением «Органона». Термин «´Epfinveia» буквально означает «истолкование чего-либо посредством слов». Формально предметом трактата является суждение, его структура и виды, но фактически вся проблематика этого трактата так или иначе связана с аристотелевской концепцией истины и имеет чрезвычайно важное значение для понимания гносеологической концепции мыслителя.         Как и в большинстве своих работ, в данном трактате Аристотель пытается разрешить трудности, которые были порождены «нудными рассуждениями софистов» (De in-terpr. 6, 17 а 36). С этой целью он различает письменные знаки, звукосочетания, представления в душе и предметы, реально существующие в действительности. Письмена и звукосочетания у людей различны и поэтому носят условный характер. «Однако, — замечает Аристотель, — представления в душе, непосредственные знаки которых суть то, что в звукосочетаниях у всех одни и те же, точно так же одни и те же и предметы, подобиями которых являются эти представления» (De interpr. 1, 16а 7—9). Среди звукосочетаний он различает простой набор звуков, который сам по себе ничего не обозначает, как, например, отдельный слог, и «осмысленное звукосочетание, части которого в отдельности что-то обозначают как сказывание» (De interpr. 1,16в 26—27). Такое осмысленное звукосочетание Аристотель называет «речью» (Хоуос,) и подчеркивает, что речь обозначает что-то в силу соглашения.         Среди различных видов речи в качестве главного предмета своего исследования Аристотель выбирает «высказывающую речь» (А. 6уос,´аттосралткбс,), к которой он относит не всякую речь, а только такую, которая что-то обозначает «как утверждение (кат&фскпс,) и отрицание (´cmocpaaic;)». Но поскольку утверждение (или отрицание) получается тогда, когда «что-то присоединяют <или разъединяю»», а «истинное и ложное имеют место <только> при связывании и разъединении» (De interpr. 1, 1 6 а 12—13), то высказывающую речь Аристотель определяет как такую, «в которой содержится истинность или ложность чего-то» (De interpr. 4,17а 2—4). «Высказывающая речь» — это такая речь, которая раскрывает некоторую внелингвистическую реальность. В простом высказывании Аристотель выделяет «имя» (´ovoua), которое он определяет как «звукосочетание с условным значением безотносительно ко времени» (De interpr. 2, 16а 19—20), и глагол (pfjua), определяемый как звукосочетание, «обозначающее еще и время». Имя есть знак, обозначающий что-то самостоятельно существующее. Поэтому имена вроде «не-человек» Аристотель называет «неопределенными» (´6vo|ia ´сюрютос,) и к именам как таковым не относит, так как они одинаково подходят как к существующему, так и к несуществующему. Не относит он к именам и падежные формы имен (Филону, Филона), так как «вместе с глаголом «есть», или «было», или «будет» они не выражают истину или ложь, имя же вместе с глаголом всегда выражают их».         В отличие от имени, глагол «всегда есть знак для сказанного об ином» (De interpr. 2, 16в 6—8), т.е. того, что самостоятельно не существует. Но, как и имена, они, взятые сами по себе, о чем-то сказывают, или, как говорит Аристотель, «обозначают что-то как сказывание», однако «они еще не указывают, есть ли < предмет > или нет» (De interpr. 3,16b 19—22). Без «быть» и «не быть» глаголы являются «неопределенными глаголами». «Имена и глаголы, — утверждает Аристотель, — подобны мысли без связывания или разъединения», «когда же ничего не прибавляется, нет ни ложного, ни истинного, хотя они и обозначают что-то.., но еще не истинно и не ложно, если не прибавлено «быть» или «не быть» (De interpr. 1, 16 а 14— 16). Для Аристотеля выражение «Человек идет» равнозначно «Человек есть идущий». Поэтому глаголы «быть» и «не быть» «составляют третью часть высказывания» (De interpr. 10 19b 22). Они суть глаголы, поскольку «обозначают еще и время». Однако только глагол в настоящем времени Аристотель считает глаголом в собственном, исходном смысле этого слова, тогда как «был» и «будет» для него лишь «падежи глаголов» (De interpr. 3,16b 16). Глаголы «быть» и «не быть» — в отличие от других глаголов — не обозначают что-то, как и просто «бытие» само по себе ничего не обозначает, а «лишь указывает на некую связь, которую, однако, нельзя мыслить без составляемых» (De interpr. 3, 16b 23—25). Точно так же глагол «не быть» не обозначает не-сущего, которое, согласно Аристотелю, является предметом не знания, а мнения, и «мнение о нем имеется не потому, что оно есть, а потому что его нет» (De interpr. 11,21b 33—34). Однако только благодаря этим глаголам речь становится высказывающей и, следовательно, истинной или ложной. В высказывании они связывают мысли (vor)(j.aTa), одна из которых выражает в высказывании «подлежащее» (imoKeiu-evov), т.е. то, относительно чего что-то утверждается или отрицается (субъект), а другая — сказуемое (Kcrrr|Yopoi)u.?vov), т.е. то, что утверждается или отрицается относительно подлежащего (предикат). Глаголы «есть» и «не есть» в высказывании «примыкают» к сказуемому. Но поскольку мысли суть подобия вещей (онтологическим эквивалентом подлежащего является предмет, а сказуемого — ее признак), то связь мыслей в высказывании мыслится Аристотелем не как субъективная, а как выражение объективной связи. Глаголы «быть» и «не быть» не только связывают и разъединяют мысли, но и говорят о присущности или неприсущности признака предмету. Это обнаруживается в простом ( <u>a n A. S c, </u>) высказывании, которое он определяет как «словесное указание бытия или небытия чего-либо с указанием времени» (De interpr. 5,17а 22—24).         С целью уточнения понятия простого высказывания, а также отграничения простых высказываний от сложных и высказывания от предложения (ycovr)) Аристотель обращается к проблеме единства высказывания, которая, однако, имеет чрезвычайно важное значение и для проблемы истинности. При исследовании высказываний, как и при исследовании силлогизмов в «Первой аналитике», Аристотель использует «парадигмальный» подход: он выбирает в качестве исходного («парадигмы») наиболее простой вид высказывания, относительно которого легко установить условия его истинности, и затем на его основе исследует условия истинности всех других видов суждений. «Первичным единым высказыванием, — пишет Аристотель, — является утверждение, потом <идет> отрицание, все же остальное становится единым путем их синтеза» (De interpr. 5, 17а 8—9). Единым он считает такое высказывание, «которое обозначает одно относительно одного, все равно, общее оно или нет и относительно ли общего или нет» (De interpr. 8,18а 12—14). Единым является высказывание, в котором подлежащее и сказуемое образуют единство (ev), а оно имеет место тогда, когда и подлежащее и сказуемое взяты сами по себе, а не привходящим образом. Только такое высказывание является безусловно истинным. «Утверждение или отрицание одного относительно многого или многого относительно одного не есть одно утверждение или отрицание, разве что когда многим выражено нечто одно» (De interpr. 11, 20b 13—15). Из истинности суждений «Этот человек кожевник» и «Этот человек хороший», не следует истинность суждения «Этот человек хороший кожевник». Сказуемые образуют одно, если они сказываются о подлежащем «сами по себе», а не привходящим образом, т.е. если они выражают родовой признак или видовое отличие при условии, что из этого не следует противоречие. Из истинности суждений «Человек — двуногое существо» и «Человек — живое существо» следует истинность «Человек есть двуногое живое существо». Не составляют единства и те сказуемые, одно из которых подразумевает другое. Нельзя, например, сказать «Человек есть человек двуногое существо» или «Человек есть человек», но можно «Этот человек есть человек», так как здесь имеют место родовидовые отношения. Нельзя сказать «Этот умерший человек есть человек», потому что отсюда следует противоречие. Не является единым высказывание, в котором подлежащее взято не само по себе, а привходящим образом. Так, из высказывания «Гомер есть поэт» не следует, что Гомер существует, ибо «есть» сказывается о Гомере привходящим образом, а именно поскольку он есть поэт, а не само по себе. Напротив, «в тех высказываниях, в которых не содержится противоположность, если имена заменяют определениями, и которые сказываются сами по себе, а не привходящим образом, будет и без оговорок правильно утверждать о том, что нечто есть» (De interpr. 21a 28—31).         Высказывания, раскрывающие сущность предмета, можно назвать «формально истинными», поскольку в них сказуемое обозначает «вторичную сущность», выражающую лишь формальную сторону вещи. Для установления истинности таких высказываний не следует выходить за рамки рассудка и обращаться к опыту, как в случае с высказываниями, в которых предикат сказывается о субъекте привходящим образом. Правда, такого рода истины Аристотель понимает как разновидность корреспондентской истины. «Единство» образуют и высказывания, истинность (ложность) одного из которых влечет за собой истинность (ложность) другого. Аристотель различает такие отношения между высказываниями, которые впоследствии были названы отношениями контрарности, субкон-трарности, контрадикторности и субординации и объединены Боэцием в так называемый «логический квадрат». В 12-й и 13-й главах Аристотель исследует условия истинности модальных суждений.         В «О. и.» впервые вводится в оборот термин «герменевтика», а трактат в целом имеет принципиальное значение для понимания природы и генезиса герменевтического метода.         См. также Герменевтика.         С.Г. Секундант