НАЧАЛА ФИЛОСОФИИ
"НАЧАЛА ФИЛОСОФИИ"
1644) - одно из осн. соч. Декарта, в к-ром изложено учение о познании и начале материальных вещей.
Источник: Философская Энциклопедия. В 5-х т.
«НАЧАЛА ФИЛОСОФИИ»
Principle philosophiae»), одна из осн. работ Декарта, дающая полное и строгое изложение системы его филос. и науч. взглядов. Написана на лат. яз. Впервые издана в Амстердаме в 1644. Сочинение было задумано как «законченный свод философии» (Декарт Р., Избр. произв., М., 1950, с. 422), где начала физич. мира выводятся из метафизич. начал. Содержит четыре части. Предмет первой - общие принципы, или начала познания. В ней Декарт в схематич. форме воспроизводит свои осн. гносеологич. и метафизич. идеи, получившие развернутое обоснование в «Метафизич. размышлениях» (универсальное сомнение как поиск самоочевидного начала философствования; обоснование непосредств. достоверности поля сознания; переход от сознания к бытию, онтологич. вывод: cogito, ergo sum; доказательство существования бога как необходимого условия возможности эмпирич. самосознания и материального мира). 2-я часть - натурфилософская - представляет собой описание филос. основ картезианской физики. Нарушая традиционный порядок изложения физич. понятий («количество», «пространство», «время», «движение»), Декарт выдвигает на первый план учение о движении и впервые формулирует закон инерции. 3-я и 4-я части посвящены соответственно началам видимого мира и началам Земли; эти части - единственная сохранившаяся работа Декарта, трактующая космологич. и космогонич. вопросы. По словам Декарта, они являются расширенным вариантом соответствующих глав соч. «Мир», к-рое было попыткой дать общий очерк всего мироздания в целом, исход» только на принципов механики (соч. сохранилось в отрывках).
В 1647 вышел франц. пер., выполненный другом Декарта ученым-аббатом Пико. Франц. текст значительно отличается от латинского, содержит отдельные купюры и обширные вставки. Сравнение текстов дает основания считать, что конец 3-й части и вся 4-я были переведены самим Декартом, причем нок-рые места написаны заново. В большинстве изданий в качестве предисловия помещается письмо автора аббату Пико. Первый рус. пер. опубл. в кн.: Декарт Р., Соч., т. 1, 1914.
В 1647 вышел франц. пер., выполненный другом Декарта ученым-аббатом Пико. Франц. текст значительно отличается от латинского, содержит отдельные купюры и обширные вставки. Сравнение текстов дает основания считать, что конец 3-й части и вся 4-я были переведены самим Декартом, причем нок-рые места написаны заново. В большинстве изданий в качестве предисловия помещается письмо автора аббату Пико. Первый рус. пер. опубл. в кн.: Декарт Р., Соч., т. 1, 1914.
Источник: Советский философский словарь
«НАЧАЛА ФИЛОСОФИИ»
итоговая работа Декарта (1641—44), задуманная им как всеобъемлющий свод нового строгого знания в противовес схоластическим суммам. Написана на латинском языке и издана в Амстердаме в 1644; французский перевод издан в 1647. Несомненное постижение ближайшей очевидности призвано пробудить спящих к радостной полноте философского созерцания. Надежная наука, отбросив удушающий искаженный аристотелизм старой школы, погружается в бездну сомнения и через понимание несомненности этой бездны возрождается в мыслящей веши (res cogitans), очищенном человеке. Читателя просят проглотить книгу как роман, не утомляя своего внимания и не задерживаясь на трудностях. Как в «Метафизических размышлениях», первая забота Декарта — о правильной жизни, так что этика — высшая дисциплина, но она должна стоять на основе всех прочих наук. Поле полезных и здравых наук открыто в разных трудах Декарта, однако необходимые для них эксперименты требуют затрат, непосильных для частного лица, и потому завещаются потомкам. «Может пройти много веков, прежде чем из этих Начал будут выведены все истины, какие из них можно извлечь» (Соч. в 2 т., т. l. M., 1989, с. 312). Сдругой стороны, все достигнутое легко может быть извращено посредственностями, не способными к высокой мудрости, совершенству жизни и блаженству
1-я часть, гносеология, в смягченной учебной форме кратких тезисов, развертываемых пояснениями, повторяет путь «Метафизических размышлений», идя от допущения ложности всех показаний чувств и даже всех математических истин. «Нам неведомо, не пожелал ли Бог сотворить нас такими, чтобы мы всегда заблуждались» (там же, с. 315). Декарт находит предельную опору в нигилистическом озарении, «что никакого Бога нет и нет ни неба, ни каких-либо тел, что сами мы не имеем ни рук, ни ног, ни какого бы то ни было тела» (с. 316). Осознание такого опыта, однако, не может быть ложным. На нем основан поступок принятия этой мысли, удостоверяющий существование «мыслящей вещи» в отличие от тела. Шаг выхода из бездны сомнения повторяется в постоянной воле к отвержению лжи, к ясности и отчетливости. Заново восстанавливаемый на ее основе мир с творящим Богом во главе прочно гарантирован существованием мыслящей вещи. Из нее, как из крепости, начинается постепенное обратное завоевание всего потерянного в момент радикального сомнения. Мысль определяется как «сопряжение» (с. 317) или соединение чего бы то ни было, включая ощущение и поступок, с его сознанием. Она не поддается строгой дефиниции. Самоочевидное сопряжение-осознание всего касается нас больше и ближе нам, чем наше и любое тело: «Может статься, что я решу, будто касаюсь земли, хотя никакой земли не существует; однако я никоим образом не могу решить, что моя мысль, которая это решает,— ничто» (с. 318). Наивный реализм отвергается; вместо постулата о телесной способности ощущения предлагается изучение ближайшей природы, мысли. Первое, что она встречает в себе,— это присущее ей рассмотрение всего, что попадает в поле ее зрения, в свете предельного совершенства (архетипа, с. 321). В нем она видит родное, манящее, но вместе с тем недостижимо отделенное от нее непереходимой границей. Так мыслящая вещь может понять и принять свою жизнь лишь как бесконечную, однако возможности обеспечить себе таковую в себе не знает. Собрание всех совершенств есть Бог. Сущностной чертой Его ближайшего к мыслящей вещи присутствия признается существование. Его творческой беспредельностью обеспечены оба модуса мысли, вбирание (осмысление) бесконечно многого и воля как безграничное стремление. От первичной самодостаточной субстанции Бога исходят зависимые вторичные с их акциденциями и модусами. Познавая их, мыслящая вещь должна сторониться областей, где она увязнет в неопределенности. Так, неведомой причине ощущения цвета надо предпочесть наблюдение величин и фигур. Правда, трудность строгого геометризма порождает лень, отчего «большинство людей всю свою жизнь воспринимают все вещи лишь смутно» (с. 346). Признавая авторитет библейского Откровения, философ обязан там, где вера ничему не учит, следовать этим новым началам разума. 2-я часть, натурфилософия, вводит понятие материального тела. Отняв от него частные свойства, могущие быть и другими, как, напр., вес, теплота и т. д., получаем в остатке невидимую, неосязаемую субстанцию, которая тем не менее есть тело, сохранившее от всех своих свойств лишь неотъемлемую протяженность (extensio). Наше мышление вводит понятие пространства, но оно по сути не отлично от протяжения, составляя его «внутреннее место». Осязаемые тела относятся к первичному протяженному телу (протяженной вещи, res extensa), как индивиды к роду: «Одно и то же протяжение составляет природу как тела, так и пространства... тело и пространство друг от друга разнятся не больше, чем природа вида или рода разнится от природы индивида» (с. 353). В отличие от «внутреннего места», тождественного протяжению, «внешнее место» вещи определяется ее дистанцией от других вещей, т. е. является относительным, обусловлено нашим мышлением. Пустого пространства без субстанции протяжения, т. е. голого ничто, не существует. Мир не имеет краев, он «неопределенно протяженное тело» (с. 359). Материя-протяжение заполняет космос подобно тому, как балласт заложен для устойчивости в трюм корабля и может быть заменен полезным грузом. Полученная на последнем пределе редукции, материя-протяжение не может быть помыслена более простым образом, поэтому никакой другой материи и соответственно других миров тоже нет. «Во всем универсуме существует одна и та же материя, и мы познаем ее единственно лишь в силу ее протяженности» (с. 359). Движение есть перемещение части материи из соседства одних тел в соседство других и потому так же относительно, как и «место», хотя общее количество движения, созданного Богом при сотворении материи, Он сохраняет неизменно. «Первый закон природы: всякая вещь пребывает в том состоянии, в каком она находится, пока ее что-либо не изменит» (с. 368), и только уникальный опыт Земли, вблизи которой любые движения по неизвестным нам причинам затухают, склоняет ошибочно думать, будто все движения тяготеют к покою. «Второй закон природы: всякое движущееся тело стремится продолжать свое движение по прямой» (с. 369). Тела, однако, входят одновременно в несколько систем движения, отсюда криволинейность. С учетом множества движущихся систем в универсуме мы не можем знать всего разнообразия движений, в какие включено тело. Материя (протяжение) бесконечно делима, поэтому атомов нет. Бог вопреки этой бесконечной делимости мог Своим волевым актом создать что-то неделимое, но аналогичным актом Он способен его снова поделить. При сплошном характере протяженного тела эта делимость обеспечивает любое вхождение одного тела в поры другого. Частицы материи сохраняются неизменными по тем же законам, по каким были созданы. Декарт строит на этих основаниях чистую механику твердых и жидких тел, сведенных к массам и геометрическим точкам.
3-я часть, «о видимом мире», начинается с предупреждения, что мир превосходит наш кругозор и безграничным совершенством творений, и размерами, и своими целями, поскольку он создан не ради нас. Солнце лишь одна из бесконечных звезд, остальные бесконечно удалены от Земли. Планеты светят отраженным светом. Солнце горит не подобно костру и не нуждается в питании. Кометы движутся между Землей и неподвижными звездами. Первоначально звездно-планетная материя была распределена во вселенной равномерно и сгустилась вихреобразно, отсюда шаровидность небесных тел. Происхождение пятен на светилах тоже вихреобразное. Движение светил, планет и комет взаимосвязано.
4-я часть — о Земле. Наша планета, постепенно уплотняясь из материи вихря, затвердевала постепенно, расслаиваясь. Декарт развертывает в деталях геологию, гидрографию, географию и физикохимию, обращая особое внимание на магнетизм, включая животный, и электричество. В своей психологии он, согласно тезису о раздельности мыслящей и протяженной субстанций, не предполагает посредника-ума, который интеллектуально перерабатывал бы образы вещей, и говорит о прямом воздействии тел, напр. буквенных начертаний, на душу. Декарт уверен, что в своей философии возвращается к здравым древним началам. В частных теориях он довольствуется построением правдоподобной модели действительности. «Я почту себя удовлетворенным, если описанные мною причины таковы, что все действия, которые могут из них произойти, окажутся подобными действиям, замечаемым нами в мире» (с. 419). Вообще заметить что бы то ни было можно лишь при условии движения в нашем зрении, возможного только в случае подвижности светил. «Текучесть» светил, опор универсума (мы могли бы сказать, историчность бытия), Декарт считает гарантией истины своих предположений, хотя в конечном счете подчиняет все сказанное «авторитету Католической церкви и суду мудрейших» (с. 422). Рус. пер.: Сретенского (1914, с франц. издания); в издании 1989 1-я часть переведена с лат. С. Я. Шейнман-Топштейн, 2-я и следующие части в пер. Н. Н. Сретенского. См. лит. к ст. Декарт.
В. В. Бибихин
1-я часть, гносеология, в смягченной учебной форме кратких тезисов, развертываемых пояснениями, повторяет путь «Метафизических размышлений», идя от допущения ложности всех показаний чувств и даже всех математических истин. «Нам неведомо, не пожелал ли Бог сотворить нас такими, чтобы мы всегда заблуждались» (там же, с. 315). Декарт находит предельную опору в нигилистическом озарении, «что никакого Бога нет и нет ни неба, ни каких-либо тел, что сами мы не имеем ни рук, ни ног, ни какого бы то ни было тела» (с. 316). Осознание такого опыта, однако, не может быть ложным. На нем основан поступок принятия этой мысли, удостоверяющий существование «мыслящей вещи» в отличие от тела. Шаг выхода из бездны сомнения повторяется в постоянной воле к отвержению лжи, к ясности и отчетливости. Заново восстанавливаемый на ее основе мир с творящим Богом во главе прочно гарантирован существованием мыслящей вещи. Из нее, как из крепости, начинается постепенное обратное завоевание всего потерянного в момент радикального сомнения. Мысль определяется как «сопряжение» (с. 317) или соединение чего бы то ни было, включая ощущение и поступок, с его сознанием. Она не поддается строгой дефиниции. Самоочевидное сопряжение-осознание всего касается нас больше и ближе нам, чем наше и любое тело: «Может статься, что я решу, будто касаюсь земли, хотя никакой земли не существует; однако я никоим образом не могу решить, что моя мысль, которая это решает,— ничто» (с. 318). Наивный реализм отвергается; вместо постулата о телесной способности ощущения предлагается изучение ближайшей природы, мысли. Первое, что она встречает в себе,— это присущее ей рассмотрение всего, что попадает в поле ее зрения, в свете предельного совершенства (архетипа, с. 321). В нем она видит родное, манящее, но вместе с тем недостижимо отделенное от нее непереходимой границей. Так мыслящая вещь может понять и принять свою жизнь лишь как бесконечную, однако возможности обеспечить себе таковую в себе не знает. Собрание всех совершенств есть Бог. Сущностной чертой Его ближайшего к мыслящей вещи присутствия признается существование. Его творческой беспредельностью обеспечены оба модуса мысли, вбирание (осмысление) бесконечно многого и воля как безграничное стремление. От первичной самодостаточной субстанции Бога исходят зависимые вторичные с их акциденциями и модусами. Познавая их, мыслящая вещь должна сторониться областей, где она увязнет в неопределенности. Так, неведомой причине ощущения цвета надо предпочесть наблюдение величин и фигур. Правда, трудность строгого геометризма порождает лень, отчего «большинство людей всю свою жизнь воспринимают все вещи лишь смутно» (с. 346). Признавая авторитет библейского Откровения, философ обязан там, где вера ничему не учит, следовать этим новым началам разума. 2-я часть, натурфилософия, вводит понятие материального тела. Отняв от него частные свойства, могущие быть и другими, как, напр., вес, теплота и т. д., получаем в остатке невидимую, неосязаемую субстанцию, которая тем не менее есть тело, сохранившее от всех своих свойств лишь неотъемлемую протяженность (extensio). Наше мышление вводит понятие пространства, но оно по сути не отлично от протяжения, составляя его «внутреннее место». Осязаемые тела относятся к первичному протяженному телу (протяженной вещи, res extensa), как индивиды к роду: «Одно и то же протяжение составляет природу как тела, так и пространства... тело и пространство друг от друга разнятся не больше, чем природа вида или рода разнится от природы индивида» (с. 353). В отличие от «внутреннего места», тождественного протяжению, «внешнее место» вещи определяется ее дистанцией от других вещей, т. е. является относительным, обусловлено нашим мышлением. Пустого пространства без субстанции протяжения, т. е. голого ничто, не существует. Мир не имеет краев, он «неопределенно протяженное тело» (с. 359). Материя-протяжение заполняет космос подобно тому, как балласт заложен для устойчивости в трюм корабля и может быть заменен полезным грузом. Полученная на последнем пределе редукции, материя-протяжение не может быть помыслена более простым образом, поэтому никакой другой материи и соответственно других миров тоже нет. «Во всем универсуме существует одна и та же материя, и мы познаем ее единственно лишь в силу ее протяженности» (с. 359). Движение есть перемещение части материи из соседства одних тел в соседство других и потому так же относительно, как и «место», хотя общее количество движения, созданного Богом при сотворении материи, Он сохраняет неизменно. «Первый закон природы: всякая вещь пребывает в том состоянии, в каком она находится, пока ее что-либо не изменит» (с. 368), и только уникальный опыт Земли, вблизи которой любые движения по неизвестным нам причинам затухают, склоняет ошибочно думать, будто все движения тяготеют к покою. «Второй закон природы: всякое движущееся тело стремится продолжать свое движение по прямой» (с. 369). Тела, однако, входят одновременно в несколько систем движения, отсюда криволинейность. С учетом множества движущихся систем в универсуме мы не можем знать всего разнообразия движений, в какие включено тело. Материя (протяжение) бесконечно делима, поэтому атомов нет. Бог вопреки этой бесконечной делимости мог Своим волевым актом создать что-то неделимое, но аналогичным актом Он способен его снова поделить. При сплошном характере протяженного тела эта делимость обеспечивает любое вхождение одного тела в поры другого. Частицы материи сохраняются неизменными по тем же законам, по каким были созданы. Декарт строит на этих основаниях чистую механику твердых и жидких тел, сведенных к массам и геометрическим точкам.
3-я часть, «о видимом мире», начинается с предупреждения, что мир превосходит наш кругозор и безграничным совершенством творений, и размерами, и своими целями, поскольку он создан не ради нас. Солнце лишь одна из бесконечных звезд, остальные бесконечно удалены от Земли. Планеты светят отраженным светом. Солнце горит не подобно костру и не нуждается в питании. Кометы движутся между Землей и неподвижными звездами. Первоначально звездно-планетная материя была распределена во вселенной равномерно и сгустилась вихреобразно, отсюда шаровидность небесных тел. Происхождение пятен на светилах тоже вихреобразное. Движение светил, планет и комет взаимосвязано.
4-я часть — о Земле. Наша планета, постепенно уплотняясь из материи вихря, затвердевала постепенно, расслаиваясь. Декарт развертывает в деталях геологию, гидрографию, географию и физикохимию, обращая особое внимание на магнетизм, включая животный, и электричество. В своей психологии он, согласно тезису о раздельности мыслящей и протяженной субстанций, не предполагает посредника-ума, который интеллектуально перерабатывал бы образы вещей, и говорит о прямом воздействии тел, напр. буквенных начертаний, на душу. Декарт уверен, что в своей философии возвращается к здравым древним началам. В частных теориях он довольствуется построением правдоподобной модели действительности. «Я почту себя удовлетворенным, если описанные мною причины таковы, что все действия, которые могут из них произойти, окажутся подобными действиям, замечаемым нами в мире» (с. 419). Вообще заметить что бы то ни было можно лишь при условии движения в нашем зрении, возможного только в случае подвижности светил. «Текучесть» светил, опор универсума (мы могли бы сказать, историчность бытия), Декарт считает гарантией истины своих предположений, хотя в конечном счете подчиняет все сказанное «авторитету Католической церкви и суду мудрейших» (с. 422). Рус. пер.: Сретенского (1914, с франц. издания); в издании 1989 1-я часть переведена с лат. С. Я. Шейнман-Топштейн, 2-я и следующие части в пер. Н. Н. Сретенского. См. лит. к ст. Декарт.
В. В. Бибихин
Источник: Новая философская энциклопедия
