КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА
"КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА"
1788) – соч. Канта, в к-ром изложено его учение о морали.
Источник: Философская Энциклопедия. В 5-х т.
«КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА»
произведение Канта (1788), в котором философ определяет природу морального закона и содержание практических принципов. Такое содержание в целом предполагает три постулата, а именно: свобода, бессмертие и существование Бога— постулаты, недостижимые для теоретического разума.
Источник: Философский словарь
«КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА»
Kritik der praktischen Vernunft», Riga, 1788), гл. этич. работа Канта, построенная в соответствии с его общефилос. и гносеологич. принципами. Состоит из предисловия, введения, учений чистого практич. разума о началах («Аналитика» и «Диалектика») и методе и заключения. Исходя из проблематич. понятия свободы теоретич. разума, Кант показывает в «Аналитике», что единственным определяющим основанием свободной и доброй воли может быть только необходимый и общезначимый моральный закон практич. разума - категорический императив: требование поступать так, чтобы максима индивидуальной воли могла иметь силу принципа всеобщего законодательства. Это собств. априорное законодательство практич. разума, или способность воли действовать на основании представления о законе независимо от чувственных склонностей, природной причинности и эмпирич. условий, и определяет свободу в положит. смысле. Сознание необходимости следовать моральному закону Кант называет моральным велением, или долгом, а уважение к нему - моральным чувством. Моральность в отличие от легальности требует поступков, вызванных уважением к закону, а не только внешне сообразных с ним. Подчинение долгу и уважение к закону возвышают человека над собой как частью чувственного мира и превращают его в свободную от механизма природы и условий времени личность, к-рая является целью самой по себе. В «Диалектике» рассматривается возможность высшего блага, предпосылкой к-рого является справедливое соответствие добродетели и счастья. Их необходимая связь, а значит. и высшее благо возможны лишь в силу принадлежности человека не только чувственному, но и умопостигаемому миру и при допущении бессмертия души и бытия бога. Эти трансцендентные и гипотетические для теоретич. разума идеи имеют объективное и конститутивное значение лишь в качестве постулатов, или необходимых допущений практич. разума. Они выражают потребность в определении конечной и полной цели воли в умопостигаемом мире. В учении о методе рассматриваются способы воздействия «объективных» законов практич. разума на человеч. душу, их влияние на максимы поведения эмиирич. субъекта.
Источник: Советский философский словарь
Критика практического разума
«КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА» («Kritik der praktischen Vernunft». Riga: Hartknoch, 1788) — одно из трех основных сочинений И. Канта критического периода его творчества. Состоит из предисловия, введения, учения чистого практического разума о началах (аналитика и диалектика чистого практического разума) и о методе, заключения. Посвящено этической проблематике: доказательству существования чистого практического разума и утверждению трансцендентальной свободы. В предисловии и введении очерчивается абрис системы чистого практического разума и подчеркивается значение центрального в ней понятия свободы. В «Аналитике чистого практического разума» рассматриваются практические основоположения, содержащие всеобщее определение воли. Единственным определяющим основанием свободной и доброй воли может служить основной закон чистого практического разума — категорический императив: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства» (Кант И. Сочинения: В 8 т. М., 1994. Т. 4. С. 409). Моральный закон выражает автономию воли, способность же воли действовать независимо от чувственных склонностей и природной необходимости, но в соответствии с собственным моральным законом, является для Канта свободой. Уважение к моральному закону есть моральное чувство; принуждение же к поступкам со стороны разума, или действие согласно закону, исключающее определяющие основания склонности, — это долг. Поступки по склонности, сообразные с долгом, Кант называет легальными, а поступки из уважения к закону, по долгу — моральными. Определяя волю нравственным законом, следуя долгу, человек как интеллигибельное существо избавляется от господствующей в природе причинности, естественной необходимости и оказывается личностью, свобода которой независима от времени. Тем самым человек оказывается целью самой по себе, а не средством. В «Диалектике чистого практического разума» рассматривается проблема высшего блага — высшей цели морально определенной воли, которое возможно лишь при соединении добродетели (нравственности) и счастья. Эта связь возможна в силу того, что человек как вещь в себе принадлежит сверхчувственному миру, а также в силу трех предположений практического разума — в существовании бессмертия, свободы и бытия Бога, называемых постулатами практического разума. В учении о методе Кант рассматривает способы проникновения законов чистого практического разума в человеческую душу и влияния на ее максимы. В заключении подчеркивается важность для человека «звездного неба» и «морального закона», бесконечно возвышающего его ценность как интеллигенции через его личность. С теоретико-познавательной точки зрения наибольший интерес в «Критике практического разума» представляет вопрос о соотношении теоретического и практического разума, проблема расширения сферы разума в спекулятивном и практическом отношении, а также истолкование каузальности. Кант отрицает противоречивость отношений между практическим и спекулятивным разумом, однако признает «субординацию» между ними, выражающуюся в примате первого над вторым. Интерес спекулятивного применения разума — «познание объектов вплоть до высших априорных принципов» — Кант в итоге подчиняет интересу практического применения разума — «определению воли в отношении конечной и полной цели» (Там же. С. 517). Расширяя посредством постулатов сферу чистого разума в практическом употреблении, Кант, однако, оставляет неизменной сферу чистого разума в спекулятивном или теоретическом применении. Он отрицает «объективную реальность сверхчувственного применения категорий в спекуляции», но признает за ними «эту реальность по отношению к объектам чистого практического разума» (Там же. С. 377). В «Критике практического разума» находит свое позитивное развитие и истолкование соотношение природной каузальности и свободы, возможность которого была показана еще в «Критике чистого разума». А.Н. Круглое
КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА
одно из фундаментальных сочинений И.Канта по этике, посвященное систематическому развитию основных положений его нравственной теории в общем контексте критического идеализма. Издана в Риге в изд-ве Харткноха в 1788. Рус. пер.: Н.Смирнова (СПб., 1879), Н.М.Соколова (СПб., 1897; 2-е изд. 1908, а также в составе собр. соч. Канта в 1965). Основные идеи критической этики были представлены в «Основоположении к метафизике нравов», однако уже там была намечена как настоятельно необходимая задача критики субъекта (моральной ценности) практического разума, по аналогии с критикой чистого спекулятивного разума. Желание провести эту аналогию было у Канта столь велико, что даже основное структурное деление «К.п.р.» повторяет таковое «Критики чистого разума»: книга делится на «учение об элементах» и «учение о методе», первое же - на аналитику и диалектику практического разума. Аналитика занимается рассмотрением основных аспектов морального сознания в кантианском его истолковании. Понятию морального закона посвящен раздел «О принципах чистого практического разума»; здесь после вступительного определения практического принципа вообще анализируется противоположность формального и материального (содержательного) этических принципов, в предположении, что последний ставит волю в зависимость от объективно-внешней данности.
В отличие от «Основоположения...» материальный принцип отождествляется здесь с эвдемонистическим, как неизменно ставящий волю в зависимость от определения чувства удовольствия. Дается формулировка подлинно морального «основного закона»: «Поступай так, чтобы максима твоей воли во всякое время могла стать всеобщим законом». Развивается понятие автономии воли (см. Автономия и Йтерономия) как синоним ее положительной свободы и одновременно свойство ее морального определения. Дается общая типология «неподлинных» начал нравственности.
В особом параграфе постулируется сама практическая способность разума — способность быть в чувственном мире такой причиной, к-рая руководствуется всеобщими понятиями и законами, имеющими в ней самой свой источник, как доказанная «делом» (опытом морально-совестного сознания) самоочевидность.
С этой очевидности разумного понятия о законе свободы, а не с чувственно-природной данности сколь угодно утонченной (хотя бы даже умопостигаемой данности разумной природы человека и присущей этой природе положительной идеи добра и зла) и начинает свою жизнь практический разум. Поэтому и критическая этика идет от понятия законной формы воли к понятию о добре и зле, а не наоборот. Объяснению этой ее особенности посвящен раздел «О понятии предмета чистого практического разума», где под предметом понимается именно его содержательно определенный объект. Раздел «О мотивах чистого практического разума» трактует вопросы моральной психологии и представляет в качестве единственно достойного мотива морального выбора уважение к закону и соответственно к личному достоинству субъекта закона; сопоставляется отношение, существующее между законом нравов и чувством удовольствия в формально-критической и в материальной этике, и разбираются понятия уважения и любви (удовольствия) как следствия такого отношения для моральной мотивации. Естественным завершением этой темы оказывается обсуждение христианской заповеди любви к Богу и ближним в свете строго априорного критерия морального достоинства. Раздел «Критическое освещение» показывает связь представленного понятия моральной воли с общим контекстом критической метафизики, акцентируя при этом значение критики теоретического разума для этики и методические отличия философии нравов от философии природы.
В связи с этим важное место в структуре работы получает небольшой эпизод «О типике чистой практической способности суждения», обсуждающий вопрос о связи умопостигаемого закона формы воли с фактичностью морального опыта и предлагающий в качестве «типа» закона морали в мире опыта форму закона природы. Второй основной раздел книги, «Диалектика чистого практического разума», посвящен анализу понятия высшего блага как синтеза идеи совершенной моральности и соответствующего ей блаженства. Характер соединения этих двух аспектов высшего блага, к-рое бы было достойно чистой этики долга (счастье ли - мотив для морали, или мораль - условие счастья; кантианское решение спора стоика с эпикурейцем), а также условий, при к-рых разум может мыслить это соединение вполне реализованным в действительном субъекте, составляют основной интерес «диалектики практического разума». Такими условиями возможности идеи морального мира оказываются постулаты бессмертия души и бытия Бога, принять к-рые как теоретические идеи совершенно необходимо для разума, однако лишь «в практических видах», из чего возникает идея о том, что религия есть одно из следствий и приложений чистой моральной философии; развивается первая версия кантианского морального богословия. Теоретический разум из собственных познавательных источников принять эти постулаты не может и даже не желает — отсюда идея примата практического разума над теоретическим. Наконец, методология чистого практического разума трактует о способе, каким возможно довести до юного развивающегося сознания подлинно моральный критерий оценки желаний и поступков, и поэтому дает не научно-познавательную методику, а начатки методики нравственного воспитания в свете идеала чистой нравственной воли. «К.п.р.» Канта оказало сильнейшее влияние на формирование философии И.Г.Фихте как радикальной версии критического идеализма. Она же определила (во многом к невыгоде для кантианской этики) образ кантианской этики в восприятии не только адептов ее (напр., марбургской школы кантианства), но и ее противников и критиков, так что хотя комментариев собственно к ней почти не писали, однако едва ли не большинство кантоведческих работ по этике ориентируются на образ морали и ее закона, данный именно в «К.п.р.». Лит.: Кант И. Критика практического разума // Кант И. Соч. в 6 т. Т. 4(1). М.: Мысль, 1965; Beck L.W. Kants «Kritik der praktischen Vernunft». Munchen: Fink, 1974; Materialien zu Kants «Kritik der praktischen Vernunft» / Hg. v. R.Bittner und K.Cramer. Frankfurt am Main: Suhrkamp Taschenbuch \ferlag, 1974. А. К.Судаков
В отличие от «Основоположения...» материальный принцип отождествляется здесь с эвдемонистическим, как неизменно ставящий волю в зависимость от определения чувства удовольствия. Дается формулировка подлинно морального «основного закона»: «Поступай так, чтобы максима твоей воли во всякое время могла стать всеобщим законом». Развивается понятие автономии воли (см. Автономия и Йтерономия) как синоним ее положительной свободы и одновременно свойство ее морального определения. Дается общая типология «неподлинных» начал нравственности.
В особом параграфе постулируется сама практическая способность разума — способность быть в чувственном мире такой причиной, к-рая руководствуется всеобщими понятиями и законами, имеющими в ней самой свой источник, как доказанная «делом» (опытом морально-совестного сознания) самоочевидность.
С этой очевидности разумного понятия о законе свободы, а не с чувственно-природной данности сколь угодно утонченной (хотя бы даже умопостигаемой данности разумной природы человека и присущей этой природе положительной идеи добра и зла) и начинает свою жизнь практический разум. Поэтому и критическая этика идет от понятия законной формы воли к понятию о добре и зле, а не наоборот. Объяснению этой ее особенности посвящен раздел «О понятии предмета чистого практического разума», где под предметом понимается именно его содержательно определенный объект. Раздел «О мотивах чистого практического разума» трактует вопросы моральной психологии и представляет в качестве единственно достойного мотива морального выбора уважение к закону и соответственно к личному достоинству субъекта закона; сопоставляется отношение, существующее между законом нравов и чувством удовольствия в формально-критической и в материальной этике, и разбираются понятия уважения и любви (удовольствия) как следствия такого отношения для моральной мотивации. Естественным завершением этой темы оказывается обсуждение христианской заповеди любви к Богу и ближним в свете строго априорного критерия морального достоинства. Раздел «Критическое освещение» показывает связь представленного понятия моральной воли с общим контекстом критической метафизики, акцентируя при этом значение критики теоретического разума для этики и методические отличия философии нравов от философии природы.
В связи с этим важное место в структуре работы получает небольшой эпизод «О типике чистой практической способности суждения», обсуждающий вопрос о связи умопостигаемого закона формы воли с фактичностью морального опыта и предлагающий в качестве «типа» закона морали в мире опыта форму закона природы. Второй основной раздел книги, «Диалектика чистого практического разума», посвящен анализу понятия высшего блага как синтеза идеи совершенной моральности и соответствующего ей блаженства. Характер соединения этих двух аспектов высшего блага, к-рое бы было достойно чистой этики долга (счастье ли - мотив для морали, или мораль - условие счастья; кантианское решение спора стоика с эпикурейцем), а также условий, при к-рых разум может мыслить это соединение вполне реализованным в действительном субъекте, составляют основной интерес «диалектики практического разума». Такими условиями возможности идеи морального мира оказываются постулаты бессмертия души и бытия Бога, принять к-рые как теоретические идеи совершенно необходимо для разума, однако лишь «в практических видах», из чего возникает идея о том, что религия есть одно из следствий и приложений чистой моральной философии; развивается первая версия кантианского морального богословия. Теоретический разум из собственных познавательных источников принять эти постулаты не может и даже не желает — отсюда идея примата практического разума над теоретическим. Наконец, методология чистого практического разума трактует о способе, каким возможно довести до юного развивающегося сознания подлинно моральный критерий оценки желаний и поступков, и поэтому дает не научно-познавательную методику, а начатки методики нравственного воспитания в свете идеала чистой нравственной воли. «К.п.р.» Канта оказало сильнейшее влияние на формирование философии И.Г.Фихте как радикальной версии критического идеализма. Она же определила (во многом к невыгоде для кантианской этики) образ кантианской этики в восприятии не только адептов ее (напр., марбургской школы кантианства), но и ее противников и критиков, так что хотя комментариев собственно к ней почти не писали, однако едва ли не большинство кантоведческих работ по этике ориентируются на образ морали и ее закона, данный именно в «К.п.р.». Лит.: Кант И. Критика практического разума // Кант И. Соч. в 6 т. Т. 4(1). М.: Мысль, 1965; Beck L.W. Kants «Kritik der praktischen Vernunft». Munchen: Fink, 1974; Materialien zu Kants «Kritik der praktischen Vernunft» / Hg. v. R.Bittner und K.Cramer. Frankfurt am Main: Suhrkamp Taschenbuch \ferlag, 1974. А. К.Судаков
Источник: Этика. Энциклопедический словарь. М. Гардарики 2001
«КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА»
Kritik der praktischen Vernunft. Riga, 1788) — главное морально-философское сочинение Канта. Отправляясь от понятия универсального нравственного закона (категорического императива}, впервые введенного в «Основоположении к метафизике нравов» (1785), Кант предлагает строго этическое обоснование умозрительных представлений, которые в заключительных разделах «Критики чистого разума» имели статус проблематических идей. Главное из них — представление о трансцендентальной свободе, или персональной свободе воли.
Безусловность универсализируемых нравственных требований является неустранимой очевидностью морального сознания, сверхэмпирическим «фактом» чистого практического разума. Тот, кто не имеет этой очевидности, просто не принадлежит к числу нравственных существ. Но безусловность — это полная независимость от обстоятельств, «среды», естественного хода вещей, а значит, абсолютная, изначальная свобода самоопределения и выбора. Бесполезно искать доказательства этого морально-практического убеждения, бесполезно и пытаться подорвать его (напр., ссылками на неосуществимость наших добрых намерений, о которой свидетельствует опыт). Вера в реальность персональной свободы представляет собой общую для всех нравственных людей логическую необходимость. В «Критике чистого разума» главная задача состояла в том, чтобы очертить всеобщее и необходимое знание; в «Критике практического разума» она заключается в выявлении всеобщей и необходимой веры в свободу. Субъект этой веры воспринимает (умопостигает) себя как личность, изъятую из всякой природной (по Канту, это значит и социальной) детерминации. Он мысленно принадлежит тому запредельному, ноуменальному миру, где свободное волеизъявление выступает в качестве первоначала долгого ряда поступков и событий («причинность посредством свободы»).
Этот основной пафос «Критики практического разума» был хорошо расслышан современниками Канта (Ф. Шиллером, Ф. Шлейермахером, молодым И. Г. Фихте, юным Гегелем). Во «второй критике» Канта они видели морально-философский манифест свободы. В сер. 19 в. это понимание было еще раз акцентировано неокантианцами: у Канта, писал В. Виндельбанд, «свобода есть тот последний принцип, к которому приходит анализ нравственной жизни» (От Канта до Ницше. M., 1998,с.126).
Через всю «Критику практического разума» проходит тема необходимой корреляции свободного волеизъявления и нравственной самодисциплины. Только вполне добровольное деяние может быть признано нравственным в строгом смысле Слова. И наоборот, только ориентация на законосообразное и общеобязательное сообщает человеческому поведению достоинство свободы. Никакой другой мотив его не обеспечивает.
С предельной последовательностью данный тезис проводится в кантовской критике евдемонизма («этики себялюбия»). Личное блаженство, счастье и благополучие — слишком проблематичные и зыбкие цели, чтобы служить основанием нравственности и свободы. Хотя стремление к ним можно признать от рождения свойственным каждому, они, по строгому счету, представляют собой лишь эмпирическую задачу, которая поставлена человеку его природой, но не имеет общезначимого рационального решения. Более того, человек, который всецело посвящает себя поискам личного счастья и благополучия (как если бы это было его долгом), неизбежно попадает во все большую зависимость от эмпирических обстоятельств (а это значит — и от властных инстанций, которые заведуют обстоятельствами). Аргументы, выдвинутые Кантом против евдемонизма, сохраняют свою критическую силу в отношении всех попыток утилитарного и прагматического обоснования морали вплоть до новейших, Глубинная оппозиция между эмансипирующим категорическим императивом и утилитарно-евдемонистическим расчетом находит экзотерическое выражение в резком противопоставлении долга и склонности. Оно проходит через весь текст «Критики практического разума» и превращает это сочинение в философскую декларацию ригоризма (кантовская этика в целом менее ригористична, чем данная «Критика»). Всякая примесь склонности, утверждает автор «Критики», портит чистоту нравственного мотива. Более того, подлинно нравственным поступком может считаться только такой, который не просто легален (сообразен долгу), но морален (т. е. совершается из одного лишь уважения к закону долга). Модели моральности соответствует понятие автономии (самоцельности, самозаконности нравственного поступка) и формальная трактовка категорического императива как «закона законосообразности».
Вместе с тем важно отметить, что даже в крайних выражениях ригоризма и формализма этика Канта не делается антиевдемоннстической (аскетической) доктриной: «Различение принципа счастья и принципа нравственности не есть, однако, противопоставление их, и чистый практический разум не хочет, чтобы отказывались от притязаний на счастье; он только хочет, чтобы эти притязания не застили взор, коль скоро речь идет о долге» (Кант И. Соч. на нем. и рус. яз., т. 3,1997, с. 529). Стремление к счастью, поставленное под сомнение в аналитике нравственного сознания, вновь привлекается Кантом, когда дело доходит до теории добродетели и до разъяснения интегрального понятия всей его этики — понятия высшего блага. Под последним Кант разумеет моральный порядок, в основе которого лежит принцип заслуженного счастья. Такова конечная цель, к которой необходимо устремляется именно нравственно бескорыстная личность, отрешившаяся от мотивов себялюбия. Вселенский моральный порядок есть то, чего она не может не хотеть. Поскольку же порядок этот недостижим в границах природы, какой мы ее постигаем в опыте, нравственно развитый субъект не может мыслить себя иначе как вечно совершенствующимся членом сверхчувственного мира, устроенного благим и справедливым миродержцем. Бессмертие души и существование Бога осознаются им как условия возможности высшего блага. Это практические постулаты, которые этикотеология Канта добавляет к чисто этическому постулату свободы. «Критика чистого разума» очерчивала свободу воли, бессмертие души и существование Бога в качестве проблематических, регулятивных и трансцендентных идей. «Критика практического разума», хотя и не доказывает их теоретически (вопреки мнению большинства русских религиозных философов Кант не предлагает никакого нового доказательства бытия Бога), но сообщает им достоинство ассерторических, конститутивных и имманентных убеждений.
«Критика практического разума» открывается Предисловием, разъясняющим место этого произведения в общей структуре трансцендентально-критического учения. Далее следует Введение, трактующее понятие практического разума. Главная часть работы носит название «Учение чистого практического разума о началах». Она разделена на две книги. Первая («Аналитика чистого практического разума») представляет собой феноменологию морального сознания, ориентированную на этическое обоснование свободы. Вторая («Диалектика чистого практического разума») реализует этикотеологическую программу Канта. Краткая вторая часть работы («Учение о методе чистого практического разума») имеет дидактический характер: Кант разъясняет здесь установки и приемы «истинного [морального] просвещения». Заключение «Критики» развертывает знаменитый девиз Канта: «Звездное небо надо мной и моральный закон во мне». «Звездное небо» (объект изумления) напоминает человеку о его тварном ничтожестве перед безбрежной, детерминистски равнодушной природой («вселенной Паскаля»); «моральный закон» (объект уважения) возвышает его над природой и свидетельствует о персональной причастности к сверхчувственному миру.
Социальный герой «Критики практического разума» — «простой, скромный гражданин, наделенный честностью характера». Главная иллюстрация строго нравственного поступка — отказ от лжесвидетельства (даже под угрозой крайних бедствий и смерти).
В общей структуре трансцендентально-практического учения «Критика практического разума» занимает положение «посредующего звена» между «Критикой чистого разума» и «Критикой способности суждения». Однако действительный смысловой потенциал этого произведения куда более значителен: формалистическая акцентировка категорического императива открывает путь к принципиально новому осмыслению правового закона (статья «О поговорке...», 1792, и первая часть «Метафизики нравов», 1798); учение о постулатах чистого практического разума образует фундамент оригинальной философии религии («Религия в пределах только разума», 1795). Русский перевод Н. Смирнова (1879), H. M. Соколова (1897).
Лит.: Скрипник А. П. Категорический императив И. Канта. М., 1973; Малыпер Р. К истории возникновения «Основоположения к метафизике нравов» и «Критики практического разума». — В кн.: Кант И. Соч. на нем. и рус. яз., т. 3. M., 1997, с. 7—18; Соловьев Э. Ю. К истории русских переводов основных морально-философских сочинений Канта. — Там же, с. 19—35; Cohen H. Kants Begrundung der Ethik. B., 1910; Strange K. Die Ethik Kants. Zur Einfuhrung in die Kritik der praktischen Vernunft. Lpz., 1929; Paton H.J. The Categorical Imperative. A Study in Kants Moral Philosophy. L., 1947; Bittner R., Cramer K. (Hrsg.) Materialien zu Kants «Kritik der praktischen Vernunft». Fr./M., 1975. См. также лит. к ст. Кант.
Э. Ю. Соловьев
Безусловность универсализируемых нравственных требований является неустранимой очевидностью морального сознания, сверхэмпирическим «фактом» чистого практического разума. Тот, кто не имеет этой очевидности, просто не принадлежит к числу нравственных существ. Но безусловность — это полная независимость от обстоятельств, «среды», естественного хода вещей, а значит, абсолютная, изначальная свобода самоопределения и выбора. Бесполезно искать доказательства этого морально-практического убеждения, бесполезно и пытаться подорвать его (напр., ссылками на неосуществимость наших добрых намерений, о которой свидетельствует опыт). Вера в реальность персональной свободы представляет собой общую для всех нравственных людей логическую необходимость. В «Критике чистого разума» главная задача состояла в том, чтобы очертить всеобщее и необходимое знание; в «Критике практического разума» она заключается в выявлении всеобщей и необходимой веры в свободу. Субъект этой веры воспринимает (умопостигает) себя как личность, изъятую из всякой природной (по Канту, это значит и социальной) детерминации. Он мысленно принадлежит тому запредельному, ноуменальному миру, где свободное волеизъявление выступает в качестве первоначала долгого ряда поступков и событий («причинность посредством свободы»).
Этот основной пафос «Критики практического разума» был хорошо расслышан современниками Канта (Ф. Шиллером, Ф. Шлейермахером, молодым И. Г. Фихте, юным Гегелем). Во «второй критике» Канта они видели морально-философский манифест свободы. В сер. 19 в. это понимание было еще раз акцентировано неокантианцами: у Канта, писал В. Виндельбанд, «свобода есть тот последний принцип, к которому приходит анализ нравственной жизни» (От Канта до Ницше. M., 1998,с.126).
Через всю «Критику практического разума» проходит тема необходимой корреляции свободного волеизъявления и нравственной самодисциплины. Только вполне добровольное деяние может быть признано нравственным в строгом смысле Слова. И наоборот, только ориентация на законосообразное и общеобязательное сообщает человеческому поведению достоинство свободы. Никакой другой мотив его не обеспечивает.
С предельной последовательностью данный тезис проводится в кантовской критике евдемонизма («этики себялюбия»). Личное блаженство, счастье и благополучие — слишком проблематичные и зыбкие цели, чтобы служить основанием нравственности и свободы. Хотя стремление к ним можно признать от рождения свойственным каждому, они, по строгому счету, представляют собой лишь эмпирическую задачу, которая поставлена человеку его природой, но не имеет общезначимого рационального решения. Более того, человек, который всецело посвящает себя поискам личного счастья и благополучия (как если бы это было его долгом), неизбежно попадает во все большую зависимость от эмпирических обстоятельств (а это значит — и от властных инстанций, которые заведуют обстоятельствами). Аргументы, выдвинутые Кантом против евдемонизма, сохраняют свою критическую силу в отношении всех попыток утилитарного и прагматического обоснования морали вплоть до новейших, Глубинная оппозиция между эмансипирующим категорическим императивом и утилитарно-евдемонистическим расчетом находит экзотерическое выражение в резком противопоставлении долга и склонности. Оно проходит через весь текст «Критики практического разума» и превращает это сочинение в философскую декларацию ригоризма (кантовская этика в целом менее ригористична, чем данная «Критика»). Всякая примесь склонности, утверждает автор «Критики», портит чистоту нравственного мотива. Более того, подлинно нравственным поступком может считаться только такой, который не просто легален (сообразен долгу), но морален (т. е. совершается из одного лишь уважения к закону долга). Модели моральности соответствует понятие автономии (самоцельности, самозаконности нравственного поступка) и формальная трактовка категорического императива как «закона законосообразности».
Вместе с тем важно отметить, что даже в крайних выражениях ригоризма и формализма этика Канта не делается антиевдемоннстической (аскетической) доктриной: «Различение принципа счастья и принципа нравственности не есть, однако, противопоставление их, и чистый практический разум не хочет, чтобы отказывались от притязаний на счастье; он только хочет, чтобы эти притязания не застили взор, коль скоро речь идет о долге» (Кант И. Соч. на нем. и рус. яз., т. 3,1997, с. 529). Стремление к счастью, поставленное под сомнение в аналитике нравственного сознания, вновь привлекается Кантом, когда дело доходит до теории добродетели и до разъяснения интегрального понятия всей его этики — понятия высшего блага. Под последним Кант разумеет моральный порядок, в основе которого лежит принцип заслуженного счастья. Такова конечная цель, к которой необходимо устремляется именно нравственно бескорыстная личность, отрешившаяся от мотивов себялюбия. Вселенский моральный порядок есть то, чего она не может не хотеть. Поскольку же порядок этот недостижим в границах природы, какой мы ее постигаем в опыте, нравственно развитый субъект не может мыслить себя иначе как вечно совершенствующимся членом сверхчувственного мира, устроенного благим и справедливым миродержцем. Бессмертие души и существование Бога осознаются им как условия возможности высшего блага. Это практические постулаты, которые этикотеология Канта добавляет к чисто этическому постулату свободы. «Критика чистого разума» очерчивала свободу воли, бессмертие души и существование Бога в качестве проблематических, регулятивных и трансцендентных идей. «Критика практического разума», хотя и не доказывает их теоретически (вопреки мнению большинства русских религиозных философов Кант не предлагает никакого нового доказательства бытия Бога), но сообщает им достоинство ассерторических, конститутивных и имманентных убеждений.
«Критика практического разума» открывается Предисловием, разъясняющим место этого произведения в общей структуре трансцендентально-критического учения. Далее следует Введение, трактующее понятие практического разума. Главная часть работы носит название «Учение чистого практического разума о началах». Она разделена на две книги. Первая («Аналитика чистого практического разума») представляет собой феноменологию морального сознания, ориентированную на этическое обоснование свободы. Вторая («Диалектика чистого практического разума») реализует этикотеологическую программу Канта. Краткая вторая часть работы («Учение о методе чистого практического разума») имеет дидактический характер: Кант разъясняет здесь установки и приемы «истинного [морального] просвещения». Заключение «Критики» развертывает знаменитый девиз Канта: «Звездное небо надо мной и моральный закон во мне». «Звездное небо» (объект изумления) напоминает человеку о его тварном ничтожестве перед безбрежной, детерминистски равнодушной природой («вселенной Паскаля»); «моральный закон» (объект уважения) возвышает его над природой и свидетельствует о персональной причастности к сверхчувственному миру.
Социальный герой «Критики практического разума» — «простой, скромный гражданин, наделенный честностью характера». Главная иллюстрация строго нравственного поступка — отказ от лжесвидетельства (даже под угрозой крайних бедствий и смерти).
В общей структуре трансцендентально-практического учения «Критика практического разума» занимает положение «посредующего звена» между «Критикой чистого разума» и «Критикой способности суждения». Однако действительный смысловой потенциал этого произведения куда более значителен: формалистическая акцентировка категорического императива открывает путь к принципиально новому осмыслению правового закона (статья «О поговорке...», 1792, и первая часть «Метафизики нравов», 1798); учение о постулатах чистого практического разума образует фундамент оригинальной философии религии («Религия в пределах только разума», 1795). Русский перевод Н. Смирнова (1879), H. M. Соколова (1897).
Лит.: Скрипник А. П. Категорический императив И. Канта. М., 1973; Малыпер Р. К истории возникновения «Основоположения к метафизике нравов» и «Критики практического разума». — В кн.: Кант И. Соч. на нем. и рус. яз., т. 3. M., 1997, с. 7—18; Соловьев Э. Ю. К истории русских переводов основных морально-философских сочинений Канта. — Там же, с. 19—35; Cohen H. Kants Begrundung der Ethik. B., 1910; Strange K. Die Ethik Kants. Zur Einfuhrung in die Kritik der praktischen Vernunft. Lpz., 1929; Paton H.J. The Categorical Imperative. A Study in Kants Moral Philosophy. L., 1947; Bittner R., Cramer K. (Hrsg.) Materialien zu Kants «Kritik der praktischen Vernunft». Fr./M., 1975. См. также лит. к ст. Кант.
Э. Ю. Соловьев
Источник: Новая философская энциклопедия
КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА
Kritik der praktischen Vernunft". Riga, 1788) - вторая после "Критики чистого разума" работа Канта, в которой излагается его учение о нравственности - критическая этика или метафизика нравов. На русском языке книга была впервые опубликована в 1879 в переводе Н.Смирнова ("Критика практического разума и основоположение к метафизике нравов", СПб., 1897 и 1908.) "К.П.Р." - главная этическая работа Канта, хотя первое систематическое изложение этических идей было предпринято им уже в "Основах метафизики нравственности" (1785), где Кант обосновал главный принцип или закон нравственности - категорический императив и дал основные его формулировки, разъяснив в заключительной части работы свой замысел в отношении критичес-
кого анализа практического разума (см. Категорический императив). Завершающей книгой по проблемам этики стала написанная им уже в преклонном возрасте "Метафизика нравов" (1797). Критика "практического разума" осуществляется Кантом в сопоставлении его с теоретическим (спекулятивным) "чистым разумом" и само деление этой критики и, следовательно, построение работы строго соответствует построению "Критики чистого разума" - предисловие, введение, учение чистого практического разума о началах ("Аналитика" и "Диалектика"), учение о методе чистого практического разума и заключение. В предисловии Кант объясняет, что его исследование должно доказать существование чистого практического разума и осуществить критику его практической способности, с допущением которой твердое основание приобретает трансцендентальная свобода в ее абсолютном значении. Тем самым "К.П.Р." развивает дальше основные результаты "Критики чистого разума" [см. "Критика чистого разума" (Кант)], доказавшей, что между свободой и необходимостью не существует логического противоречия, что они могут быть совместимыми характеристиками одного и того же предмета, рассматриваемого в различных отношениях, - "вещи в себе" (см. "Вещь в себе") в умопостигаемом мире и "явления" в мире эмпирическом. "К.П.Р." не удовлетворяется доказательством возможности мыслить единство свободы и необходимости; это "можно" она превращает в "есть", т.е. ее возможность здесь доказывается и она превращается в действительность, в опору всего здания кантовской моральной философии. Во введении Кант истолковывает саму идею критики практического разума и объясняет необходимость соответствия ее деления "согласно общему плану" делению критики теоретического разума, познание которого лежит в основе практического применения разума. В "Аналитике" он показывает, что необходимым условием совершения поступков в соответствии с моральным законом является свобода доброй воли, преодолевающая противонравственное сопротивление эмпирических условий, в которых живет человек. В свою очередь, сам категорический императив как необходимый и общезначимый моральный закон практического разума является единственным определяющим основанием свободной и доброй воли. Требование поступать так, чтобы максима индивидуальной воли могла иметь силу принципа всеобщего законодательства, является, по Канту, собственным априорным законодательством практического разума, способностью воли действовать на основании представления о законе независимо от чувственных склонностей, природной причинности и эмпирических условий. Оно и определяет свободу в положительном смысле. Осознание необходимости следовать нравственному закону Кант называет долгом, подчинение которому и уважение к закону возвышают человека над собой как частью эмпирического мира и превращают его в свободную от условий этого мира, с присущим ему механизмом естественной причинности, личность. Свобода переносит нас в умопостигаемый порядок вещей, интеллигибельный мир, к которому Кант приходит от открытого им морального закона, характеризуемого в качестве "закона причинности через свободу". Этот постулируемый им интеллигибельный мир он отождествляет с миром вещей в себе; при этом само понятие "вещей в себе" приобретает в границах его практической философии совершенно иной смысл по сравнению с тем, которое оно имело в его гносеологии (см. "Вещь в себе"). К традиционному их значению как того, чем предметы познания являются сами по себе, независимо от познания и его чувственных и логических форм, Кант добавляет понимание их в качестве особых объектов умопостигаемого мира. Наряду со свободой он относит сюда бессмертие души и бытие Бога. Признавая, с одной стороны, неискоренимость присущего человеку "радикального зла" ( в том смысле, что из-за своей слабости последний не может долго и естественным образом находиться в состоянии напряжения и потому предается стихийному ходу событий, распущенности), а, с другой, - веруя в неустранимость живущего в душе человека требования гармонии между нравственным поведением и счастьем, Кант вынужден был перенести эту гармонию из мира эмпирического в интеллигибельный. В своей "Диалектике" он и развивает идею о необходимости такого справедливого соответствия добродетели и счастья, считая, что последнее возможно лишь в силу принадлежности человека не только эмпирическому, но и сверхчувственному миру при допущении бессмертия души и бытия Бога. Необходимая связь добродетели и счастья и дает в итоге высшее благо, являясь его необходимой предпосылкой. Таким образом, согласно Канту, мы приходим к трансцендентным и гипотетическим для теоретического разума идеям, которые становятся допущениями, имеющими необходимое и конститутивное значение лишь в качестве постулатов практического разума и которые следует просто принять в качестве его требований. Выводя их, Кант серьезнейшим образом полагал, что нравственная жизнь на земле и счастье должны быть обязательно связаны межу собой. Однако в реальной жизни, - считал он, - этой связи нет, потому что добродетель и счастье (чаще он называет последнее блаженством) различаются своим происхождением: источником добродетели является чистая воля, а источником счастья как объекта опыта выступают наши желания. Так как причинная связь возможна только как соединение объектов опыта, то добродетель никак нельзя признать причиной и, тем более, следствием счастья. Однако практический разум требует, по Канту, принятия высшего блага, требующего, в свою очередь, единства добродетели и счастья, без которого не может быть высшего блага и предмета практического разума. Таким образом, возникает антиномия практического разума с самим собой. Теоретический разум запрещал возможность такой причинной связи и ее познаваемость, практический же разум, наоборот, требует этого. В связи с разрешением этой антиномии Кант раскрывает очень важный для его философии вопрос об отношении теоретического (спекулятивного) и практического разума. Оба они - суть способности чистого разума. Функция первого - познание, функция второго - нравственность; объект познания - чувственный мир; объект (продукт) воли - мир нравственности. Теоретический разум направлен на природу и призван "определять" предмет и его понятия; практический разум направлен на свободу, он призван "производить" нравственный предмет и его понятия. Законы теоретического и практического разума находятся в противоречии друг с другом и тем самым нарушают единство разума. Но этого, по Канту, быть не должно и антиномию разума следует разрешить. Природа и свобода, мир чувственный и интеллигибельный не координированы между собой как две равноправные области. Интеллигибельное есть последняя основа эмпирического. Спекулятивный разум не может ни понять эту связь, ни отрицать ее; он может только отрицать ее познаваемость, но признает возможность ее мыслимости, значит он не может препятствовать требованию практического разума, который говорит о примате интеллигибельной сферы. Теоретический разум должен, по Канту, повиноваться велению практического. Подобно тому, как интеллигибельное относится к эмпирическому, а свобода - к природе, так и практический разум относится к спекулятивному. Это соотношение, принцип зависимости спекулятивного (теоретического) разума от практического Кант назвал "приматом чистого практического разума". Тем самым практический разум становится более авторитетной интеллектуальной инстанцией; опора на моральный закон позволила ему постичь "объективную реальность" того, что было непознаваемо для теоретического разума вследствие ограниченности возможностей последнего. Бог был для него не более чем трансцендентальной идеей, о которой не могло быть какого-либо знания, что же касается практического разума, то он придал определенный смысл "теологическому понятию первосущности как главному принципу высшего блага в умопостигаемом мире", показав, что высшее благо, делающее добродетельную личность счастливой, осуществляется в потустороннем, умопостигаемом мире. Высшее благо, как и надежда на счастье, начинается, с точки зрения Канта, только при допущении бессмертия души и бытия Бога как высшей причины всего сущего, обеспечивающей полное соответствие между счастьем и нравственностью. Так, в отличие от теоретического разума, впадавшего в паралогизмы при попытке доказать бессмертие души, практический разум вводит понятие "бессмертие души" через допущение бесконечной длительности ее существования, "необходимой, - писал Кант, - для соразмерности с моральным законом в высшем благе". Точно так же, если при попытке решить антиномии теоретический разум выдвигал недоказуемое понятие "умопостигаемого мира", то практический разум пришел к "космологической идее умопостигаемого мира и к осознанию нашего в нем существования, опираясь при этом на реальность свободы воли". Разумеется, такого рода "доказательства" свободы воли, бессмертия души и бытия Бога, связываемые с практическим разумом, не являются теоретически обоснованными положениями; они выдвигаются Кантом только для подкрепления его априорного морального закона. Сам автор "К.П.Р." и не настаивал на чем-то большем, когда писал, что "моральный разум требует понятия высшего блага, его осуществления, требует условий, при которых это добро только и может быть осуществлено", поэтому он требует свободы, бессмертия души, бытия Божия; они необходимы для осуществления высшего блага. Он полагал, что это утверждение не есть познавательное суждение или теоретическое положение, а есть моральное требование, практический постулат. Осуществить высшее благо - наша высшая цель, а принятие условий, при которых эта наивысшая задача может быть решена, - есть необходимая потребность нашего разума. Основанные на подобной потребности нашего разума утверждения и есть, по Канту, его постулаты. Мы лишь постулируем способность свободы, бессмертие души, бытие Бога, и эти постулаты нисколько не расширяют спекулятивного познания; они с необходимостью нужны нам для обоснования морального закона. В завершающей части своей книги - учении о методе чистого практического разума - Кант разъясняет, что под учением о методе он понимает вовсе не способ обращения с чистыми практическими основоположениями ради научного их познания. Для него это тот способ, каким можно было бы воздействовать этими законами практического разума на человеческую душу, заставить их влиять на максимы поведения эмпирических субъектов. И, наконец, в заключении к "К.П.Р.", Кант высказывает ставшую поистине сакраментальной и вдохновившую не одно поколение людей фразу о том, что "две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, - это звездное небо на-
до мной и моральный закон во мне". Однако благоговение, удивление и уважение не могут, по Канту, заменить познания законов мироздания и "изучения моральных задатков нашей природы". Хранительницей науки на этом пути "к учению мудрости" всегда должна оставаться философия, "в утонченных изысканиях которой публика... должна проявлять интерес к ее учениям, которые могут ей стать совершенно понятными только после подобной разработки".
кого анализа практического разума (см. Категорический императив). Завершающей книгой по проблемам этики стала написанная им уже в преклонном возрасте "Метафизика нравов" (1797). Критика "практического разума" осуществляется Кантом в сопоставлении его с теоретическим (спекулятивным) "чистым разумом" и само деление этой критики и, следовательно, построение работы строго соответствует построению "Критики чистого разума" - предисловие, введение, учение чистого практического разума о началах ("Аналитика" и "Диалектика"), учение о методе чистого практического разума и заключение. В предисловии Кант объясняет, что его исследование должно доказать существование чистого практического разума и осуществить критику его практической способности, с допущением которой твердое основание приобретает трансцендентальная свобода в ее абсолютном значении. Тем самым "К.П.Р." развивает дальше основные результаты "Критики чистого разума" [см. "Критика чистого разума" (Кант)], доказавшей, что между свободой и необходимостью не существует логического противоречия, что они могут быть совместимыми характеристиками одного и того же предмета, рассматриваемого в различных отношениях, - "вещи в себе" (см. "Вещь в себе") в умопостигаемом мире и "явления" в мире эмпирическом. "К.П.Р." не удовлетворяется доказательством возможности мыслить единство свободы и необходимости; это "можно" она превращает в "есть", т.е. ее возможность здесь доказывается и она превращается в действительность, в опору всего здания кантовской моральной философии. Во введении Кант истолковывает саму идею критики практического разума и объясняет необходимость соответствия ее деления "согласно общему плану" делению критики теоретического разума, познание которого лежит в основе практического применения разума. В "Аналитике" он показывает, что необходимым условием совершения поступков в соответствии с моральным законом является свобода доброй воли, преодолевающая противонравственное сопротивление эмпирических условий, в которых живет человек. В свою очередь, сам категорический императив как необходимый и общезначимый моральный закон практического разума является единственным определяющим основанием свободной и доброй воли. Требование поступать так, чтобы максима индивидуальной воли могла иметь силу принципа всеобщего законодательства, является, по Канту, собственным априорным законодательством практического разума, способностью воли действовать на основании представления о законе независимо от чувственных склонностей, природной причинности и эмпирических условий. Оно и определяет свободу в положительном смысле. Осознание необходимости следовать нравственному закону Кант называет долгом, подчинение которому и уважение к закону возвышают человека над собой как частью эмпирического мира и превращают его в свободную от условий этого мира, с присущим ему механизмом естественной причинности, личность. Свобода переносит нас в умопостигаемый порядок вещей, интеллигибельный мир, к которому Кант приходит от открытого им морального закона, характеризуемого в качестве "закона причинности через свободу". Этот постулируемый им интеллигибельный мир он отождествляет с миром вещей в себе; при этом само понятие "вещей в себе" приобретает в границах его практической философии совершенно иной смысл по сравнению с тем, которое оно имело в его гносеологии (см. "Вещь в себе"). К традиционному их значению как того, чем предметы познания являются сами по себе, независимо от познания и его чувственных и логических форм, Кант добавляет понимание их в качестве особых объектов умопостигаемого мира. Наряду со свободой он относит сюда бессмертие души и бытие Бога. Признавая, с одной стороны, неискоренимость присущего человеку "радикального зла" ( в том смысле, что из-за своей слабости последний не может долго и естественным образом находиться в состоянии напряжения и потому предается стихийному ходу событий, распущенности), а, с другой, - веруя в неустранимость живущего в душе человека требования гармонии между нравственным поведением и счастьем, Кант вынужден был перенести эту гармонию из мира эмпирического в интеллигибельный. В своей "Диалектике" он и развивает идею о необходимости такого справедливого соответствия добродетели и счастья, считая, что последнее возможно лишь в силу принадлежности человека не только эмпирическому, но и сверхчувственному миру при допущении бессмертия души и бытия Бога. Необходимая связь добродетели и счастья и дает в итоге высшее благо, являясь его необходимой предпосылкой. Таким образом, согласно Канту, мы приходим к трансцендентным и гипотетическим для теоретического разума идеям, которые становятся допущениями, имеющими необходимое и конститутивное значение лишь в качестве постулатов практического разума и которые следует просто принять в качестве его требований. Выводя их, Кант серьезнейшим образом полагал, что нравственная жизнь на земле и счастье должны быть обязательно связаны межу собой. Однако в реальной жизни, - считал он, - этой связи нет, потому что добродетель и счастье (чаще он называет последнее блаженством) различаются своим происхождением: источником добродетели является чистая воля, а источником счастья как объекта опыта выступают наши желания. Так как причинная связь возможна только как соединение объектов опыта, то добродетель никак нельзя признать причиной и, тем более, следствием счастья. Однако практический разум требует, по Канту, принятия высшего блага, требующего, в свою очередь, единства добродетели и счастья, без которого не может быть высшего блага и предмета практического разума. Таким образом, возникает антиномия практического разума с самим собой. Теоретический разум запрещал возможность такой причинной связи и ее познаваемость, практический же разум, наоборот, требует этого. В связи с разрешением этой антиномии Кант раскрывает очень важный для его философии вопрос об отношении теоретического (спекулятивного) и практического разума. Оба они - суть способности чистого разума. Функция первого - познание, функция второго - нравственность; объект познания - чувственный мир; объект (продукт) воли - мир нравственности. Теоретический разум направлен на природу и призван "определять" предмет и его понятия; практический разум направлен на свободу, он призван "производить" нравственный предмет и его понятия. Законы теоретического и практического разума находятся в противоречии друг с другом и тем самым нарушают единство разума. Но этого, по Канту, быть не должно и антиномию разума следует разрешить. Природа и свобода, мир чувственный и интеллигибельный не координированы между собой как две равноправные области. Интеллигибельное есть последняя основа эмпирического. Спекулятивный разум не может ни понять эту связь, ни отрицать ее; он может только отрицать ее познаваемость, но признает возможность ее мыслимости, значит он не может препятствовать требованию практического разума, который говорит о примате интеллигибельной сферы. Теоретический разум должен, по Канту, повиноваться велению практического. Подобно тому, как интеллигибельное относится к эмпирическому, а свобода - к природе, так и практический разум относится к спекулятивному. Это соотношение, принцип зависимости спекулятивного (теоретического) разума от практического Кант назвал "приматом чистого практического разума". Тем самым практический разум становится более авторитетной интеллектуальной инстанцией; опора на моральный закон позволила ему постичь "объективную реальность" того, что было непознаваемо для теоретического разума вследствие ограниченности возможностей последнего. Бог был для него не более чем трансцендентальной идеей, о которой не могло быть какого-либо знания, что же касается практического разума, то он придал определенный смысл "теологическому понятию первосущности как главному принципу высшего блага в умопостигаемом мире", показав, что высшее благо, делающее добродетельную личность счастливой, осуществляется в потустороннем, умопостигаемом мире. Высшее благо, как и надежда на счастье, начинается, с точки зрения Канта, только при допущении бессмертия души и бытия Бога как высшей причины всего сущего, обеспечивающей полное соответствие между счастьем и нравственностью. Так, в отличие от теоретического разума, впадавшего в паралогизмы при попытке доказать бессмертие души, практический разум вводит понятие "бессмертие души" через допущение бесконечной длительности ее существования, "необходимой, - писал Кант, - для соразмерности с моральным законом в высшем благе". Точно так же, если при попытке решить антиномии теоретический разум выдвигал недоказуемое понятие "умопостигаемого мира", то практический разум пришел к "космологической идее умопостигаемого мира и к осознанию нашего в нем существования, опираясь при этом на реальность свободы воли". Разумеется, такого рода "доказательства" свободы воли, бессмертия души и бытия Бога, связываемые с практическим разумом, не являются теоретически обоснованными положениями; они выдвигаются Кантом только для подкрепления его априорного морального закона. Сам автор "К.П.Р." и не настаивал на чем-то большем, когда писал, что "моральный разум требует понятия высшего блага, его осуществления, требует условий, при которых это добро только и может быть осуществлено", поэтому он требует свободы, бессмертия души, бытия Божия; они необходимы для осуществления высшего блага. Он полагал, что это утверждение не есть познавательное суждение или теоретическое положение, а есть моральное требование, практический постулат. Осуществить высшее благо - наша высшая цель, а принятие условий, при которых эта наивысшая задача может быть решена, - есть необходимая потребность нашего разума. Основанные на подобной потребности нашего разума утверждения и есть, по Канту, его постулаты. Мы лишь постулируем способность свободы, бессмертие души, бытие Бога, и эти постулаты нисколько не расширяют спекулятивного познания; они с необходимостью нужны нам для обоснования морального закона. В завершающей части своей книги - учении о методе чистого практического разума - Кант разъясняет, что под учением о методе он понимает вовсе не способ обращения с чистыми практическими основоположениями ради научного их познания. Для него это тот способ, каким можно было бы воздействовать этими законами практического разума на человеческую душу, заставить их влиять на максимы поведения эмпирических субъектов. И, наконец, в заключении к "К.П.Р.", Кант высказывает ставшую поистине сакраментальной и вдохновившую не одно поколение людей фразу о том, что "две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, - это звездное небо на-
до мной и моральный закон во мне". Однако благоговение, удивление и уважение не могут, по Канту, заменить познания законов мироздания и "изучения моральных задатков нашей природы". Хранительницей науки на этом пути "к учению мудрости" всегда должна оставаться философия, "в утонченных изысканиях которой публика... должна проявлять интерес к ее учениям, которые могут ей стать совершенно понятными только после подобной разработки".
Источник: История Философии: Энциклопедия
