оппозиция фаллогоцентризму в современной культуре. Телесность во всем спектре пространственно визуализированных метафор становится доминантой подлинности происходящего, спасением от «симулякризированных пустот».[8]
Именно с этих позиций вел свою критику рационализма («логоцентризма»), европейской философии и культуры Ж.Деррида, согласно которому в основе европейского рационализма лежит агрессивная, сексуально окрашенная, даже - непристойная и порнографичная установка, восходящая к эротическому насилию и обладанию: познать как поять, овладеть истиной, открытие как срывание покрова, обнажение реальности как и т.д. В этой связи Ж.Деррида даже говорит о «фаллогоцентризме» европейского рационализма. [9]
В начале ХХ века В.В.Розанов в России и О.Вейнингер в Австрии подвергли весьма энергичной критике христианство именно за отрицание фундаментальной роли пола в человеческом бытии. Ни в коей мере не умаляя этой роли, следует отметить, все-таки, что такой подход ставит в центр внимания первые два аспекта (уровня) гендера, делает акцент именно на них, лишь в результате выходя к третьему, наиболее важному и интересному для целей данного рассмотрения. Дело не столько в физиологических корнях хапоса и базовых мотиваций, сколько в особенностях мировосприятия, осмыслении действительности, себя и своего места в ней как некоего метафизического опыта.
Используя компьютерную метафору, можно сказать, что мужчина всегда находится в каком-то одном файле, а для того, чтобы перейти из одного файла в другой, ему надо сначала выйти в директорий. А женщина всегда находится во всех файлах одновременно. Поэтому ее мировосприятие удивительно многопланово и многовекторно, если не сказать - стереоскопично, оно более целостно и органично. Именно с этим связана природа знаменитой женской интуиции. Действительно, женщина более точно интуитивно оценивает ситуации и людей, зачастую она не может объяснить это словами, но просто интуитивно чувствует возможные опасности и перспективы. Мужчина лучше понимает сказанное, женщина - недосказанное или вообще несказанное.
Женскому уму свойственна особая практичность, здравый смысл, стремление избежать ошибки, действовать наверняка. Этому имеются вполне естественные основания. Женщине, действительно свойственны охранительно-сохранительные стремления, да и ошибки обходятся женщине слишком дорого - цена женской ошибки выше мужской. С этим различием связаны отличия в мужском и женском стиле аргументации, существование знаменитой так называемой «женской логики». [5] Обычная («мужская») аргументация строится рационально, упорядоченно с ориентацией на истинность и непротиворечивость. «Женская» же логика, весьма элегантная «игра без правил» зачастую основана на интуиции и вся соткана из парадоксов и противоречий. Если в ней и существует некое общее правило, то это непризнание необходимости подчиняться каким бы то ни было общим правилам. Поэтому она имеет заведомое преимущество перед «мужской» аргументацией.
Но во всех этих случаях, в конечном счете, прорастает направленность на нечто иное, потустороннее, инобытийное, трансцендентное. Речь идет о переживаниях некоего телесного инобытия, «которое не сводится к простому фантазированию или к религиозной вере, которое неким образом фактично, подтверждено либо электронным прибором, либо соматикой, испытавшей на себе воздействие галлюционогенных средств».[7]
В стилистике постмодернизма есть что-то феминининное. Данный пассаж безоценочен. Мужчина, с его убогой линейной логикой, всегда находится как бы в одном файле, и для того, чтобы перейти из одного файла в другой, ему надо сначала выйти в директорий. Женщина же всегда пребывает как бы во всех файлах одновременно. Именно поэтому женщины более точно оценивают ситуации, людей, именно с этой стереометрической целостности восприятия связаны знаменитая женская интуиция и женская логика. Этому типу сознания характерны целостность, предпочтение интуиции перед рациональностью, образность и метафоричность, неопределенность (да и нет не говорить), незавершенность мысли и дискурса, как бы тестирующего оппонента, предпочтение невербальных средств общения вербальным, многословие и словесная экспрессивность в сочетании со словесной невыразимостью мысли и т.д. [5] Практически все характеристики этого типа сознания и ментальности применимы и к постмодернизму. В этом плане показательны и терминология (фаллогоцентризм и т.п.), и мультикультурализм, и активность постмодернистских авторов в непосредственно феминистской тематике.
Отдельную и весьма интересную проблему составляет динамика соотношение фаллоцентризма и колпоцентризма и динамика этого соотношения в современной культуре. [4] Особенно изящно это удается Н.Григорьевой, [1-3] персонажи которой, постоянно меняя пол, возраст, язык, раздваиваясь и разтраиваясь «трансцендируют» столь разнообразно и интенсивно, что позволяет говорить об этой прозе как «фаллоановагиноорологоцентричной». [6] Причем это не акцентуирование перверсий, а именно отчаянное стремление к трансцендированию в другое – во все возможные отверстия.
И все таки: гендер есть предпосылка рациональности или наоборот - ее следствие? Если в начале века очевидным выглядел первый ответ, то сейчас во все большей степени - второй. В начале XX века В.В.Розанов мог вести энергичную критику христианства с позиций фундаментальности гендера (половой идентичности) в бытии человека. Согласно В.В.Розанову, отказ от пола есть отказ от человека, от его укорененности в бытии, отрицание бытия как такового. Тема пола вообще проходит одной из стержневых нитей через Серебряный век российской культуры. Чрезвычайно показательно и поучительно было бы сравнить позицию В.В.Розанова с позицией В.С.Соловьева, видевшего в поле ограничение человеческой свободы. Однако, в нынешней ситуации, когда личность превращается в метафизическую точку сборки ответственности, похоже, начинает сбываться мечта христианства о человеке вообще. В исторической перспективе прав оказался Соловьев. В наши дни, когда тело превращается в подобие костюма, который довольно легко перелицевать, а то и сменить, гендер становится одной из идентификаций Я в зоне его свободы. В духовной истории XX столетия отчетливо прослеживается персонологический сюжет: от радости узнавания феноменологии гендера к постмодернистскому телоцентризму с его деконструкцией тела, а от него - к метафизике личности как точке сборки свободы как ответственности, к постчеловеческой персонологии.
1. Григорьева Н. Лупа // Григорьева Н., Смирнов И. Sensus privates. СПб, 2001, с.10-85;
2. Григорьева Н. Rat // Григорьева Н., Смирнов И. Sensus privates. СПб, 2001, с. 222-236;
3. Григорьева Н. Rot // Григорьева Н., Смирнов И. Sensus privates. СПб, 2001, с. 104-143.
4. Кузин И.В. От фаллогоцентризма к колпоцентризму // Космизм и новое мышление на Западе и Востоке. СПб, 1999. С. 275-283.
5. Курбатов В. Женская логика. Ростов-на-Дону, 1993.
6. Смирнов И. Дама…С.101.
7. Смирнов И. Donner le texte // Григорьева Н., Смирнов И. Sensus privates. СПб, 2001. С.190.
8. Язык и текст: онтология и рефлексия. СПб, 1992. С.332-343.
9. Derrida J. Apokalypse. Wien, 1985.
Г.Л.Тульчинский