Джордано Бруно

1548–1600)   Итальянский философ-пантеист. Обвинен в ереси и сожжен инквизицией в Риме. Развивая идеи Николая Кузанского и гелиоцентрическую космологию Коперника, отстаивал концепцию о бесконечности Вселенной и бесчисленном множестве миров. Основные сочинения «О причине, начале и едином», «О бесконечности, Вселенной и мирах», «О героическом энтузиазме». Автор антиклерикальной сатирической поэмы «Ноев ковчег», комедии «Подсвечник», философских сонетов. Он родился близ маленького городка Нолы, неподалеку от Неаполя, в 1548 году Отец, Джованни Бруно, бедный дворянин, служивший в войсках неаполитанского вице-короля, дал сыну при крещении имя Филиппо в честь наследника испанской короны. Нола находится в нескольких милях от Неаполя, на полдороге между Везувием и Тирренским морем, она всегда считалась одним из самых цветущих городов Счастливой Кампаньи. Десятилетний Бруно покинул Нолу и поселился в Неаполе у своего дяди, содержавшего там учебный пансион. Здесь он брал частные уроки у августинского монаха Теофило да Вайрано. Впоследствии Бруно тепло вспоминал о нем как о первом своем учителе и в одном из диалогов дал имя Теофило главному защитнику Ноланской философии. В1562 году Бруно отправился в богатейший монастырь Неаполя Сан-Доменико Маджоре. Доминиканский орден хранил традиции схоластической учености, это был орден богословов, орден Альберта Больштедтского, прозванного Великим, и его ученика, Фомы Аквинского. В 1566 году Бруно дал монашеский обет и получил имя Джордано. Огромная эрудиция, глубочайшее знание сочинений Аристотеля, его арабских, еврейских и христианских комментаторов, древних и новых философов и ученых, комедиографов и поэтов — все это было результатом десяти лет обучения в монастыре. Из представителей греческой мысли наибольшее влияние на него оказали элейская школа, Эмпедокл, Платон и Аристотель, и прежде всего — неоплатоники с Плотином во главе. Бруно познакомился также с каббалой, учением средневековых евреев о Едином. Среди арабских ученых, чьи произведения тогда изучались в латинских переводах, Бруно отдавал предпочтение Аль-Газали и Аверроэсу. Из схоластиков он изучал сочинения Фомы Аквинского и натурфилософские произведения Николая Кузанского. Благодаря своему гению и усиленному труду Бруно еще в монастыре окончательно выработал свое самостоятельное и совершенно независимое от учения церкви миросозерцание, однако ему приходилось тщательно скрывать свои убеждения, что не всегда удавалось. К этим же первым годам жизни в монастыре относится и возникновение у Бруно сомнений в догмате Троицы. Способного юношу, отличавшегося необыкновенной памятью, возили в Рим к папе показать будущую славу доминиканского ордена. После получения сана священника и недолгого пребывания в провинциальном приходе Бруно был возвращен в монастырь для продолжения занятий богословием. В1572 году Бруно получил сан священника. В Кампанье, в провинциальном городе Неаполитанского королевства, молодой доминиканец впервые отслужил свою обедню. В то время он жил недалеко от Кампаньи, в монастыре Св. Варфоломея. Получив определенную свободу, он читал труды гуманистов, сочинения итальянских философов о природе, а главное, познакомился с книгой Коперника «Об обращении небесных тел». Вернувшись из Кампаньи в монастырь Св. Доминика, он тут же был обвинен в ереси. В 1575 году местный начальник ордена возбудил против него расследование. Было перечислено 130 пунктов, по которым брат Джордано отступил от учения католической церкви. Собратья по ордену яростно набросились на Джордано. Предупрежденный кем-то из друзей, он бежал в Рим, чтобы «представить оправдания». В его келье произвели обыск и обнаружили сочинения св. Иеронима и Иоанна Златоуста с комментариями Эразма Роттердамского. Книги с комментариями Эразма Роттердамского значились в папском индексе. Хранение запрещенных книг было тягчайшим преступлением, одного этого факта было бы достаточно для обвинения в ереси. Бруно стало ясно, что теперь и в Риме он не может рассчитывать на снисхождение. Он сбрасывает с себя монашеское одеяние и на корабле отплывает в Геную, оттуда — в Венецию. Там Бруно написал и издал книгу «О знаменьях времени» (ни одного экземпляра ее пока не удалось найти и содержание ее неизвестно). После двухмесячного пребывания в Венеции Бруно продолжил скитания. Побывал в Падуе, Милане, Турине, наконец прибыл в кальвинистскую Женеву. Поддержанный земляками (они одели изгнанника и дали ему работу корректора в местной типографии), Бруно присматривался к жизни реформационной общины, слушал проповеди, знакомился с сочинениями кальвинистов. Проповедуемое кальвинистскими богословами учение о божественном предопределении, согласно которому человек оказывался слепым орудием неведомой и неумолимой божественной воли, было ему чуждо. 20 мая 1579 года Бруно был записан в «Книгу ректора» Женевского университета. Университет готовил проповедников новой веры. Каждый студент при поступлении произносил исповедание веры, содержащее основные догматы кальвинизма и осуждение древних и новых ересей. Статуты университета запрещали малейшее отклонение от доктрины Аристотеля. Уже первые выступления Бруно на диспутах навлекли на него подозрения в ереси. Но, несмотря на это, он напечатал памфлет, содержащий опровержение 20-ти ошибочных положений в лекции профессора философии Антуана Делафе, второго человека в Женеве, ближайшего соратника и друга самого Теодора Безы — главы кальвинистской общины. Тайные осведомители донесли городским властям о печатавшейся брошюре, и автор ее был схвачен и заключен в тюрьму. Выступление Бруно рассматривалось женевским магистратом как политическое и религиозное преступление. Он был отлучен от церкви, подвергнут унизительному обряду покаяния и сразу же после освобождения из тюрьмы, в конце августа 1579 года, уехал из Женевы. Из Лиона, где знаменитые типографы не нуждались ни в его рукописях, ни в его опыте корректора, Бруно перебрался в Тулузу. «Здесь я познакомился с образованными людьми». Среди них был португальский философ Ф. Санчес, подаривший Бруно только что вышедшую в свет в Лионе книгу «О том, что мы ничего не знаем». Объявленный Бруно конкурс лекций о сфере привлек многочисленных слушателей. А когда освободилась должность ординарного профессора (получить степень магистра искусств было нетрудно), Бруно был допущен к конкурсу и стал читать курс философии. В Тулузе никто не требовал от него исполнения религиозных обрядов, но университетский устав предписывал строить преподавание по Аристотелю, а Бруно разрабатывал свою философскую систему. Выступления против схоластической традиции ему простить не могли; лекции Бруно и попытка выступить с диспутом вызвали злобное возмущение его университетских коллег. Возобновившиеся на юге Франции военные действия между католиками и гугенотами и усиление католической реакции в Тулузе положили конец этому первому опыту университетского преподавания Бруно. В конце лета 1581 года Бруно прибыл в Париж. Факультет искусств знаменитой Сорбонны когда-то славился свободомыслием своих профессоров, чьи труды по математике и астрономии готовили кризис аристотелизма. Теперь здесь царил богословский факультет: его решения приравнивались к постановлениям церковных соборов. Бруно объявил экстраординарный курс лекций по философии на тему о 30-ти атрибутах (свойствах) Бога. Формально это был комментарий к соответствующему разделу «Свода богословия» Фомы Аквинского, но именно в эти годы Бруно разрабатывал учение о совпадении божественных атрибутов, противостоящее томизму. Лекции в Париже принесли славу безвестному до той поры философу. По воспоминаниям слушателей, Бруно говорил быстро, так что даже привычная студенческая рука едва поспевала за ним, «так скор он был в соображении и столь великой обладал мощью ума». Но главное, что поражало студентов, — это то, что Бруно «одновременно думал и диктовал». В Париже Бруно издал первые свои книги. Написаны они были раньше, вероятнее всего в Тулузе; многое в них было задумано еще в монастыре. Самая ранняя из дошедших до нас книг Бруно, его трактат «О тенях идей» (1582), содержала первое изложение основных тезисов Ноланской философии; другие парижские сочинения посвящены искусству памяти и реформе логики. Слава о новом профессоре, о его необычайных способностях и поразительной памяти дошла до королевского дворца. Бруно посвятил Генриху III книгу, которая служила введением в тайны «Великого Искусства» (так называлось изобретение мистика ХIII века Раймунда Луллия, обладавшего, как тогда считалось, знанием философского камня). Бруно был принят в избранных кругах парижского общества. Приятный во всех отношениях собеседник — эрудированный, остроумный, галантный, он свободно говорил по-итальянски, no-латыни, по-французски и по-испански и знал немного греческий язык. Наибольшим успехом он пользовался у дам. Весной 1583 года, в связи с усилением реакционных католических группировок в Париже и при королевском дворе, Бруно вынужден был уехать в Англию, получив рекомендательное письмо от короля к французскому послу в Лондоне. Годы, проведенные Бруно в Англии (начало 1583 года — октябрь 1585-го), едва ли не самые счастливые в его жизни. Французский посол в Лондоне Мишель де Кастельно, крупный политический деятель, бывший воин, человек просвещенный (он перевел с латинского на французский язык один из трактатов Пьера де ля Раме), убежденный сторонник веротерпимости и враг религиозного фанатизма, поселил Бруно в своем доме. Впервые за многие годы одинокий изгнанник ощутил дружеское участие и заботу и мог работать, не зная материальных лишений. Кроме дружбы, Бруно пользовался в доме де Кастельно нежной благосклонностью женщин, они вплели не одну душистую розу в тяжелый лавровый венок «гражданина Вселенной, сына бога-солнца и матери-земли», как любил называть себя Бруно. Он, который раньше мог бы поспорить с Шопенгауэром по части пренебрежения к женщинам, теперь неоднократно восхваляет их в своих произведениях и из них больше всего Марию Боштель, жену де Кастельно, и ее дочь Марию, относительно которой он сомневается, «родилась ли она на Земле, или спустилась к нам с неба». Бруно приобрел расположение даже Елизаветы, «этой Дианы между нимфами севера», как он ее называл. Благосклонность королевы простиралась до того, что Бруно мог во всякое время входить к ней без доклада. Однако Бруно находил недостойным томиться, как Петрарка, любовью к женщине, приносить ей в жертву всю энергию, все силы великой души, которые могут быть посвящены стремлению к божественному. «Мудрость, которая есть вместе с тем истина и красота, — вот идеал, — восклицает Бруно, — перед которым преклоняется истинный герой. Любите женщину, если желаете, но помните, что вы также поклонники бесконечного. Истина есть пища каждой истинно героической души; стремление к истине — единственное занятие, достойное героя». В Лондоне Бруно близко сошелся с поэтом и переводчиком Джоном Флорио, сыном итальянского изгнанника, и с группой молодых английских аристократов, среди которых выделялись врач и музыкант Мэтью Гвин и поэт-петраркист, много лет живший в Италии, Филипп Сидней. Земляк Бруно, знаменитый юрист, «дедушка международного права» Альберико Джентили и дядя Сиднея, фаворит королевы Елизаветы, канцлер Оксфордского университета Роберт Дадли обеспечили Бруно возможность читать лекции в знаменитом Оксфордском университете, о славных средневековых традициях которого он писал с уважением и восхищением. Но в Оксфорде давно забыли о знаменитых «мастерах метафизики». Специальный декрет предписывал бакалаврам на диспутах следовать только Аристотелю и запрещал заниматься «бесплодными и суетными вопросами, отступая от древней и истинной философии». За каждое мелкое отклонение от правил Аристотелева «Органона» налагался денежный штраф. Лекции Бруно были приняты сперва холодно, потом с открытой враждебностью. К конфликту привело выступление Бруно на диспуте, устроенном в июне 1583 года в честь посещения университета польским аристократом Ласким. Защищая гелиоцентрическую систему Коперника, Бруно «пятнадцатью силлогизмами посадил 15 раз, как цыпленка в паклю, одного бедного доктора, которого в качестве корифея выдвинула академия в этом затруднительном случае». Не сумев опровергнуть Бруно в открытом споре, университетские власти запретили ему чтение лекций. И хотя предыдущая книга Бруно — латинский трактат «Печать печатей», посвященный изложению теории познания, — была напечатана лондонским типографом Джоном Чарлевудом открыто, и он, и автор нашли более благоразумным публиковать итальянские диалоги с обозначением ложного места издания (Венеция, Париж). Опубликование произведений опального профессора, вступившего в конфликт с ученым миром, было делом небезопасным. Итальянские диалоги, написанные в Лондоне и напечатанные в 1584–1585 годах, содержат первое полное изложение «философии рассвета» — учения о бытии, космологии, теории познания, этики и политических взглядов Джордано Бруно. Выход в свет первого диалога — «Пир на пепле» вызвал бурю еще большую, чем диспут в Оксфорде, заставив автора «замкнуться и уединиться в своем жилище». Друзья-аристократы отвернулись от него, и первым Фолк Гривелл, возмущенный резкостью нападок Бруно на педантов. И только Мишель де Кастельно был «защитником от несправедливых оскорблений». Второй диалог — «О причине, начале и едином», содержащий изложение философии Бруно, наносил удар по всей системе аристотелизма. Это вызвало еще большую вражду, чем защита учения Коперника. Следующий диалог — «Изгнание торжествующего зверя» был посвящен обоснованию новой системы нравственности, пропаганде социальных и политических идеалов философа, освобождению человеческого разума от власти вековых пороков и предрассудков. «Джордано говорит здесь, чтобы все знали, высказывается свободно, дает свое собственное имя тому, чему природа дала свое собственное бытие». Изданный в 1585 году диалог «Тайна Пегаса, с приложением Килленского осла» сводил счеты со «святой ослиностью» богословов всех мастей. Никогда еще сатира на всю систему религиозного мировоззрения не была столь резкой и откровенной. Последний лондонский диалог — «О героическом энтузиазме» был гордым ответом на преследования. Бруно прославлял в нем бесконечность человеческого познания, высшую доблесть мыслителя, которая воплощается в самоотречении ради постижения истины. Диалоги Бруно были поднесены королеве (по словам современника, автор удостоился от Елизаветы Английской наименования богохульника, безбожника, нечестивца). В июле 1585 года де Кастельно был отозван со своего поста французского посланника в Лондоне и в октябре уже возвратился в Париж. Вместе с ним покинул Англию и Бруно. Он уезжал, оставив, по свидетельству одного из его друзей, «величайшие раздоры в английских школах» своим выступлением против Аристотеля. Обстановка во Франции изменилась. Католическая лига, опираясь на поддержку Филиппа II Испанского и папского престола, овладела многими важными районами страны, усилила свои позиции при дворе Генрих III все свое время теперь посвящал постам, паломничествам и душеспасительным беседам. Эдикт о веротерпимости был отменен. Мишель де Кастельно впал в немилость. О чтении лекций в университете не могло быть и речи. Бруно жил впроголодь, по дороге в Париж его и де Кастельно ограбили разбойники. В Париже Бруно издал курс лекций по «Физике» Аристотеля, а весной 1586 года готовился к новому публичному выступлению против аристотелизма. Несмотря на опасения богословов, ему удалось добиться от ректора университета разрешения выступить с защитой 120 тезисов, направленных против основных положений «Физики» и трактата «О небе и мире». Это было самое значительное выступление Бруно против Аристотелевой философии, против схоластического учения о природе, о материи, о вселенной. Диспут состоялся 28 мая 1586 года в коллеже Камбре. От имени Бруно, как полагалось по обычаю, выступил его ученик Жан Эннекен. На следующий день, когда Бруно должен был отвечать на возражения, он не явился. Вступив в конфликт с влиятельными политическими силами, без работы, без денег, без покровителей он не мог более оставаться в Париже, где ему грозила расправа. В июне 1586 года Бруно отправился в Германию. Но дурная слава опережала его. В Майнце и Висбадене попытки найти работу были безуспешными. В Марбурге, уже после того как Бруно был занесен в список профессоров университета, ректор неожиданно вызвал его и заявил, что с согласия философского факультета и по весьма важным причинам» ему запрещено публичное преподавание философии. Бруно «до того вспылил, — записал ректор Петр Нигидий, — что грубо оскорбил меня в моем собственном доме, словно я в этом деле поступил вопреки международному праву и обычаям всех немецких университетов, и не пожелал более числиться членом университета». В Виттенберге Бруно встретил самый радушный прием. Оказалось достаточным одного лишь заявления, что он, Бруно — питомец муз, друг человечества и философ по профессии, чтобы тотчас быть внесенным в список университета и получить, без всяких препятствий, право на чтение лекций. Бруно остался очень доволен приемом и в порыве благодарности назвал Виттенберг немецкими Афинами. Здесь, в центре лютеранской Реформации, Бруно прожил два года. Пользуясь относительной свободой преподавания, он мог в своих университетских лекциях излагать идеи, провозглашенные на диспутах в Оксфорде и Париже. В Виттенберге Бруно опубликовал несколько работ по Луллиевой логике и «Камераценский акротизм» — переработку и обоснование тезисов, защищавшихся им в коллеже Камбре. Когда к власти в Саксонии пришли кальвинисты, ему пришлось покинуть Виттенберг. В прощальной речи 8 марта 1588 года он вновь подтвердил свою верность принципам новой философии. Прибыв осенью того же года в Прагу, Бруно опубликовал там «Сто шестьдесят тезисов против математиков и философов нашего времени», в которых намечался переход к новому этапу его философии, связанному с усилением математических интересов и разработкой атомистического учения. В январе 1589 года Бруно начал преподавать в Гельмштедтском университете. Старый герцог Юлий Брауншвейгский, враг церковников и богословов, покровительствовал ему. После смерти герцога (памяти которого философ посвятил «Утешительную речь») Бруно был отлучен от церкви местной лютеранской консисторией. Положение его в Гельмштедте стало крайне неустойчивым. Постоянных заработков не было. Приходилось кормиться частными уроками. Денег не хватало даже на то, чтобы нанять возницу для отъезда из города. Но впервые за многие годы философ был не одинок. Рядом с ним был Иероним Бесслер — ученик, секретарь, слуга, верный друг и помощник. Он сопровождал учителя в трудных странствиях по Германии, пытаясь оградить его от мелочных забот, а главное — переписывал его сочинения. В эти последние годы на воле, как бы предчувствуя близкую катастрофу, Бруно работал особенно много и напряженно. Он готовил новые философские труды, которые должны были возвестить «философию рассвета» европейскому ученому миру. К осени 1590 года философская трилогия была завершена. Неистовый Бруно был не только сторонником, пропагандистом и апологетом теории формборкского каноника, но и шел значительно дальше него, отказавшись от сохранившейся еще у Коперника сферы неподвижных звезд. Вселенная, заявлял Бруно, бесконечна и содержит бесчисленное множество звезд, одной из которых является наше Солнце. Само же Солнце — ничтожная пылинка в неограниченных просторах Вселенной. Бруно и ей, подобно Земле, приписывал вращательное движение. Он учил также, что среди несметного множества звезд имеется немало таких, вокруг которых обращаются планеты, и наша Земля — не единственная, на которой возникла жизнь и обитают разумные существа. О каком антропоцентризме могла идти речь? Небо и Космос — синонимы, и мы, люди, — небожители. Бруно разделял аристотелевское мнение, что все сущее состоит из четырех элементов, но утверждал, что из них построена не только Земля, а и все небесные тела. Бруно опровергал освященный веками церковный постулат о противоположности между Землей и небом. Одни и те же законы, считал он, господствуют во всех частях Вселенной, одним и тем же правилам подчинено существование и движение всех вещей. В основе Вселенной лежит единое материальное начало — «природа рождающая», обладающая неограниченной творческой мощью. Центральное место в его учении занимала идея Единого. Единое есть Бог и вместе с тем — Вселенная. Единое есть материя и вместе с тем — источник движения. Единое есть сущность и вместе с тем совокупность вещей. Эта единая, вечная и бесконечная Вселенная не рождается и не уничтожается. Она, по самому своему определению, исключает Бога-творца, внешнего и высшего по отношению к ней, ибо «не имеет ничего внешнего, от чего могла бы что-либо потерпеть»; она «не может иметь ничего противоположного или отличного в качестве причины своего изменения». Если диалектика Николая Кузанского была исходной, то диалектика Бруно — завершающей стадией развития диалектических идей эпохи Возрождения. В середине 1590 года Бруно перебирается во Франкфурт-на-Майне — центр европейской книжной торговли. Здесь издатели печатают его труды и в счет гонорара содержат его. Бруно вычитывает и редактирует свои книги. Полугодовое пребывание философа во Франкфурте прервалось на время поездкою его в Цюрих. Здесь он читал лекции избранному кругу молодых людей по метафизике и основным понятиям логики. После чего возвратился во Франкфурт, где в отсутствие автора вышли в свет поэмы «О монаде, числе и фигуре», «О безмерном и неисчислимых», «О тройном наименьшем и мере». В это время Бруно через книгопродавца Чотто получил приглашение от венецианского аристократа Джованни Мочениго, просившего обучить его искусству мнемоники и иным наукам. Но главной целью Бруно была не сама Венеция, а расположенный в Венецианской области знаменитый Падуанский университет — один из последних очагов итальянского свободомыслия. Там уже в течение ряда лет пустовала кафедра математики. Бруно направился в Падую, где некоторое время частным образом преподавал немецким студентам. К этому времени относится и большинство сохранившихся рукописей Бруно (несколько его черновиков и копии, сделанные Бесслером), в эти годы он работал над проблемами так называемой естественной магии. Надежды получить кафедру в Падуе не оправдались. (Год спустя ее занял молодой тосканский математик Галилео Галилей). Бруно переехал в Венецию. Сначала он жил в гостинице и лишь потом поселился в доме Джованни Мочениго. Бруно надеялся на могущество и относительную независимость Венеции от папы римского и рассчитывал на покровительство влиятельного сеньора. Мочениго же надеялся с помощью магического искусства добиться власти, славы и богатства. Оплачивая содержание Бруно, будучи учеником столь же требовательным, сколь и непонятливым, он был уверен, что философ скрывает от него самые главные, тайные знания. В Венеции Бруно почувствовал себя свободно. Как и повсюду, он не считал нужным скрывать свои взгляды. Он начал работать над новым большим сочинением «Семь свободных искусств». Между тем Мочениго предъявлял своему учителю новые и новые требования. Джордано в конце концов надоела эта нелепая зависимость, и он заявил, что вернется во Франкфурт: надо было готовить к печати новые книги. Тогда — в мае 1592 года — Мочениго по совету духовника выдал своего гостя инквизиции. В трех доносах он обличил философа. Собрано было все и подозрительные места в книгах (старательно отчеркнутые доносчиком), и нечаянно оброненные фразы, и откровенные разговоры, и шутливые замечания. Половины их было достаточно, чтобы отправить обвиняемого на костер. Но необходимы были показания других свидетелей и признания обвиняемого Бруно. Повезло: вызванные в трибунал книготорговцы Чотто и Бертано, старый монах Доменико да Ночера, аристократ Морозини дали благоприятные для него показания. Позиция самого Бруно на следствии была четкой и последовательной. Он не был религиозным реформатором и не собирался идти на костер из-за различных толкований церковных догм и обрядов. Все обвинения в богохульстве, в издевательских высказываниях о почитании икон и культе святых, о Богородице и Христе он отвергал, благо доказать их Мочениго не мог разговоры велись с глазу на глаз. Что касается более глубоких богословских вопросов, граничивших с философией, то Бруно прямо заявил инквизиторам о своих сомнениях в догматах троичности Бога и богочеловечности Христа, излагая свое учение о совпадении божественных атрибутов. Все философские положения, в том числе учение о вечности и бесконечности вселенной, о существовании бесчисленного множества миров, Бруно отстаивал с начала до конца. Защищаясь от обвинений, философ ссылался в свое оправдание на двойственную точку зрения на истину, благодаря которой философия и теология, наука и вера могут существовать рядом, не мешая одна другой. 30 июля Бруно снова предстал перед судьями. На этот раз великий страдалец показывал, что хотя он и не помнит, но очень может быть, что в течение своего продолжительного отлучения от церкви ему приходилось впадать еще и в другие заблуждения, кроме тех, которые уже им познаны. Затем, упав перед судьями на колени, Бруно со слезами продолжал: «Я смиренно умоляю Господа Бога и вас простить мне все заблуждения, в какие только я впадал; с готовностью я приму и исполню все, что вы постановите и признаете полезным для спасения моей души. Если Господь и вы проявите ко мне милосердие и даруете мне жизнь, я обещаю исправиться и загладить все дурное, содеянное мною раньше». Этим окончился собственно процесс в Венеции, все акты были отправлены в Рим, оттуда 17 сентября поступило требование выдать Бруно для суда над ним в Риме. Общественное влияние обвиняемого, число и характер ересей, в которых он подозревался, были так велики, что венецианская инквизиция не отваживалась сама окончить этот процесс. Летом 1593 года, когда Бруно находился уже в Риме, его бывший сокамерник Челестино в надежде облегчить свою участь (он привлекался к следствию вторично, и ему грозило суровое наказание, может быть, даже костер) написал донос. Соседи по камере были вызваны в Рим и допрошены. Одни отмалчивались, ссылаясь на плохую память, другие действительно плохо разбирались в философских рассуждениях Бруно, но в целом их показания подтвердили донос Челестино. Предательство соседей по камере значительно ухудшило положение философа. Однако показания осужденных преступников не считались полноценными. По тем пунктам обвинений, в которых еретик не был достаточно изобличен, требовалось его признание. Бруно подвергли пыткам. Процесс затягивался. Со времени ареста Бруно до его казни прошло более семи лет. От него требовали раскаяния. Комиссия цензоров из авторитетнейших богословов выискивала в книгах Бруно противоречащие вере положения и требовала новых и новых объяснений. Инквизиция требовала от него отречения без оговорок, без колебаний, без обращения взора назад к своим прежним научным убеждениям о величии бесконечной вселенной. Если бы от Бруно домогались простого отречения — он бы отрекся и был бы готов еще раз повторить свое отречение. Но от него требовали другого, хотели изменить его чувства, желали получить в свое распоряжение его богатые умственные силы, обратить к услугам церкви его имя, его ученость, его перо. В 1599 году следствие возглавил кардинал Роберто Беллармино — иезуит, образованный теолог, привыкший сражаться с еретиками (как пером, так и с помощью палачей). В январе 1599 года Бруно был вручен перечень 8 еретических положений, в которых он обвинялся. Отречением философ еще мог спасти себе жизнь. Несколько лет ссылки в монастыре и свобода или смерть на костре — таков был последний выбор. В августе Беллармино доложил трибуналу, что Бруно признал себя виновным по некоторым пунктам обвинения. Но в записках, представленных инквизиции, он продолжал отстаивать свою правоту. В конце сентября ему дали последний срок — 40 дней. В декабре Бруно снова заявил своим судьям, что он не станет отрекаться. Последняя его записка, адресованная папе, была вскрыта, но не прочитана; инквизиторы потеряли надежду. 8 февраля 1600 года во дворце кардинала Мадруцци в присутствии высших прелатов католической церкви и знатных гостей был оглашен приговор. Бруно был лишен священнического сана и отлучен от церкви. После этого его сдали в руки светским властям, поручив им подвергнуть его «самому милосердному наказанию и без пролития крови». Такова была лицемерная формула, означавшая требование сжечь живым. Бруно держал себя с невозмутимым спокойствием и достоинством. Только раз он нарушил молчание: выслушав приговор, философ гордо поднял голову и, с угрожающим видом обращаясь к судьям, произнес слова, ставшие историческими: «Вы, быть может, с большим страхом произносите этот приговор, чем я его выслушиваю!» На 17 февраля была назначена казнь. Сотни тысяч людей стремились на площадь и теснились в соседних улицах, чтобы, если уж не удастся попасть на место казни, то по крайней мере посмотреть процессию и осужденного. Свой последний ужасный путь он совершил с цепями на руках и ногах. Джордано поднялся по лестнице, его привязали цепью к столбу; внизу запылал костер. Бруно сохранял сознание до последней минуты; ни одной мольбы, ни одного стона не вырвалось из его груди; все время, пока длилась казнь, его взор был обращен к небу.