от англ. body — тело)— течение внутри концептуального искусства, возникшее на Западе на рубеже 60—70-х гг. XX в. как разновидность перформенса, в к-рой т. наз. произв. иск-ва создаются путем использования тела художника, предстающего в виде безличного, отчужденного, деперсонализированного материала творчества. Предшественники Б.-а. фр. художник И. Кляйн покрывал тела натурщиц голубой краской для получения оттисков на горизонтально лежащем холсте, а итальянец Мандзони, воскрешая архаический обряд возложения рук, оставлял разноцветные отпечатки пальцев на теле посетителей галерей, как бы превращая их в «произв. иск-ва». Обращаясь с телом, как с безличным предметом, художники — приверженцы Б.-а. следуют идеологии дзэн-буддизма, отрицающей индивидуальное «Я» в качестве иллюзорного представления. В середине 70-х гг. в Б.-а. проникает анархистская идеология панков, с ее пафосом отчаяния, саморазрушения, самоистязания, жестокости, смерти. Адепты Б.-а. подвергают себя опасным, порой смертельным испытаниям (стреляют друг в друга, импровизируют сцены собственных похорон), превращают худож. галереи в подобие медицинских лабораторий, где публично истязают себя различными способами. Своеобразное проявление Б.-а. получил в феминистском движении, протестующем против фетишизации женского тела буржуазными средствами массовой коммуникации. Смысл феминистского Б.-а. заключается в символическом перечеркивании красоты женского тела посредством самоистязания и подчеркивания иных функций женщин в об-ве, заключающихся в труде, воспитании детей, участии в общественном-движении. Антиэстетический характер Б.-а. выводит мн. акции этого течений из сферы иск-ва как такового.
БОДИ-АРТ
БОДИ-АРТ
Источник: Эстетика: Словарь
Боди-арт
body art — англ.: телесное искусство) Художественное направление, использующее в качестве «сырой реальности» тело, телесность, позу, жест — невербальный язык тела. Близок к поп-арту, обыгрывающему артифактуальность бытовых предметов, а также к хэппенингу и перформансу с их публичной импровизационностью. Объектом Б.-а. служит как тело модели, так и его фотографии, муляжи. Композиции создаются по принципу живых картин. Философско-эстетическая специфика связана с повышенным интересом к пограничным экзистенциальным ситуациям: жизнь — смерть, Эрос — Танатос, сознание — бессознательное, искусство — не-искусство. Другая доминанта — социальная, расовая, национальная, сексуальная самоидентификация, фрейдистская символика, садомазохистские мотивы. Боль, насилие, риск, телесные страдания — эпицентр творческих интересов: Ж.Пан (Франция) публично причиняет себе боль, К.Берден (США) побуждает своего друга выстрелить в него в выставочном зале, Р.Шварцкоглер (Австрия) по кусочку отрезает собственную плоть и умирает от потери крови, что запечатлевается на фотопленку. Эти темы обретают особую актуальность в 70-е гг., когда Б.-а. становится достоянием панк-культуры с ее пристальным вниманием к проблемам агрессии и саморазрушения. Тело как первичный объект собственности, право распоряжаться им, его жизнью и смертью, проблематика аутоназии и сексуальных домогательств, мотив тела-фетиша, тела-вещи — современные концептуальные аспекты Б.-а. Последний существует также в феминистской модификации, интерпретируется сексуальными меньшинствами. Б.-а. возникает в 1964 г. в Вене. Его первые манифестации — вызывающие нудистские акции Г.Брюса и опыты Р.Шварцкоглера, связанные с различными возможностями языка тела. Их американские последователи изучают взаимосвязи поэтического и телесного языка (В.Аккончи), а также такие ракурсы телесности как гримаса (В.Ноуман), царапина (Д.Оппенгейм), порез (Л.Смит), укус (В.Аккончи). О теле как объекте и средстве искусства, его основе размышляют французские теоретики и практики Б.-а. — М.Журниак («Месса по телу», «Договор о теле»), Д.Пан, У.Лути, Ф.Плюшар. В русле структуралистской традиции тело трактуется как знак, скольжение означаемого и означающего. Б.-а. иронически обыгрывает дадаистские (см.: Дада) традиции: человек-фонтан Б.Ноумена — парафраз дюшановского писсуара. В нем сильно игровое начало: композиции Л.Онтани копируют знаменитые картины; У.Лути, Ю.Клауке, Л.Кастелли обыгрывают возможности травестии и макияжа; Гильберт и Джорж предстают в виде живых скульптур. Искусство постмодернизма прибегает к Б.-а как элементу инсталляций и перформансов. Лит.: PluchartF. LArt corporel. P., 1974 (cat. dexpo.); Vergine L. Il Corpo corne linguaggio. Milan, 1974; Pluchart F. LArt corporel // Attitudes, 1975, 18/20; Dorfles G. Le Body Art. Milan, 1977; Groupes, mouvements, tendances de lart contemporain depuis 1945. 2 ed. P., 1990. H. M.
БОДИ-АРТ
англ. body-art — искусство тела) — направление в современном творчестве, актуализирующее поверхностные феномены человеческого организма. Изначально более эгоцентричен по сравнению с перформансом, ответвлением которого является (что наиболее показательно на примере «Света/Тьмы», обмена пощечинами между Улаем и Мариной Абрамович в 1977 году), так как озабочен не социумом, а соматикой.
Предтечи Б. многочисленны и авторитетны. Хотя, например, Дали, режущий тело бритвой («Дневник одного гения»), скорее всего, мистифицирует читателя. Католическая стигматизация — это уже сакрализованный казус Б., а публичная мастурбация Диогена Синопского — его ранняя концептуальная версия. В форме косметики и тату Б. существует много тысяч лет, по-настоящему не являясь таковым, так как позиционирует себя в качестве конформной части общества, а не его оппозиционного придатка, каковым датируется с 1967 года. Питательной средой для Б. тогда послужили сексуальная революция, мощный всплеск контркультуры, фактическая легализация порнографии, в США — отмена репрессивного кодекса Хейса в кино, немногим ранее — рождение самостоятельного жанра стриптиза, а также небывалый доселе интерес к серийным убийствам, в частности к деяниям шайки Чарльза Мэнсона, которые прокламировали извращенную связь между травмой и спасением как «высоким» и «низким»: «мы воткнули ей вилку в живот, чтобы ее ребенка никогда не убили на войне» (фраза, в свое время особо возмутившая Набокова). В следующем десятилетии Б. успешно ассимилирован общественным сознанием, что обусловливает снижение интереса к нему и растущую маргинализацию.
Сегодняшняя «живопись тела» носит откровенно салонный характер, используя геометрические фигуры, архитектурные мотивы, имитацию верхней одежды, цветы и фрукты, а также фирменные этикетки. Что тоже не совсем оригинально: еще в 1914 году «Киевлянин» информировал: в Париже «возник целый культ "живописи на ногах", армия художников занята раскрашиванием ножек современных модниц, изображая на нежной, белой коже пейзажи, портреты, идиллические сценки, рисуя бабочек, извивающихся змей, райских птиц...» Разница с днем теперешним только та, что сегодня все это наносится преимущественно на верхнюю часть тела, но модель — все так же, женского пола.
Напротив, увечность является едва ли не основным объединяющим мотивом большинства классических примеров западного Б.: Брисли лезет в ванну со льдом, Пейн кромсает себя бритвой, Аккончи кусает свое плечо, Бен бьется головой о стену (впрочем, никакого сравнения с «золотым мальчиком» Леонардо да Винчи, умершим сразу после праздничного представления). Символично звучат названия произведений Аннет Мессанже («Мои мучения», 1972) или Брюса Наумана («Пытки клоуна», 1987), равно как и Регины Галиндо («Боль на раскладушке», 1999) и Стеларка («Событие для горизонтального подвешивания», 1978). Однако западные авторы часто не ограничиваются телесным (уже для Ива Клейна — первого прото-боди-артиста, его знаменитые «антропометрии» были промежуточным пунктом между его «печатями» и «космогониями», но и в этом случае приоритетными для него были «телесные отражения» на бумаге, а не сам процесс их получения), претендуя на присутствие неких высших смыслов. Так, Орлан раздает зрителям поцелуи возле статуи св. Терезы (1970), зрители вкушают облатки, приготовленные из кожи автора («Месса телу», Журньяк, 1961), а в связи с Б. Пейна говорится о «ереси», «миссии», «искуплении».
У постсоветской аудитории Б. нередко отождествляется с «раскрашенными телами», фигурирующими в контексте клубной вечеринки или рекламы (реже — экологической акции). В том усматривается продолжение традиций русских модернистов. По свидетельству Бенедикта Лившица, Ларионов «с раскрашенным лицом разгуливал по Кузнецкому, однако Москва еще не привыкла к подобным зрелищам», реагируя на это скандалами. И это не удивительно, ведь даже сравнительно невинная имитация художниками факирического действа в «Бродячей собаке» 23 февраля 1914 года вызвала переполох в зале именно вследствие сугубо боди-артистского приема прокалывания щек, хотя он также вполне укладывается в стереотип фольклорно-экзотического действа. Отечественный радикальный, а посему — немногочисленный, боди-артист, с одной стороны, слишком трепетно относится к своему телу (не исключение — даже Олег Кулик, давно отказавшийся от «собачьих представлений»), с другой, — предпочитает опосредование в форме фото- или видео-акции (фотограф-акционист Борис Михайлов, оттягивающий крайнюю плоть, высокопарно изгибаясь в серии «Я — не я», 1994, впрочем, двумя годами ранее в харьковской галерее Up-down он построил презентацию на мотиве переступания-осквернения через тело автора, затем, чтобы вскоре его реабилитировать). На Руси телесное замыкается на околотелесном: если концептуалист Науман проделывает простейшие манипуляции с лицом, отсылающие к знакам алфавита, то нечто подобное у новосибирского автора Вячеслава Мизина окрашено оттенком ернического подражания («Играй, баян»). Мало кто из наших соотечественников мог бы подписаться под словами Клауса Ринке, автора программных «Мутаций» (1970): «Я выбираю тело и телесный жест как средство дематериализации...».
[О. Сидор-Гибелинда]
СМ.: Перфоманс, Тату, Хэппенинг.
Предтечи Б. многочисленны и авторитетны. Хотя, например, Дали, режущий тело бритвой («Дневник одного гения»), скорее всего, мистифицирует читателя. Католическая стигматизация — это уже сакрализованный казус Б., а публичная мастурбация Диогена Синопского — его ранняя концептуальная версия. В форме косметики и тату Б. существует много тысяч лет, по-настоящему не являясь таковым, так как позиционирует себя в качестве конформной части общества, а не его оппозиционного придатка, каковым датируется с 1967 года. Питательной средой для Б. тогда послужили сексуальная революция, мощный всплеск контркультуры, фактическая легализация порнографии, в США — отмена репрессивного кодекса Хейса в кино, немногим ранее — рождение самостоятельного жанра стриптиза, а также небывалый доселе интерес к серийным убийствам, в частности к деяниям шайки Чарльза Мэнсона, которые прокламировали извращенную связь между травмой и спасением как «высоким» и «низким»: «мы воткнули ей вилку в живот, чтобы ее ребенка никогда не убили на войне» (фраза, в свое время особо возмутившая Набокова). В следующем десятилетии Б. успешно ассимилирован общественным сознанием, что обусловливает снижение интереса к нему и растущую маргинализацию.
Сегодняшняя «живопись тела» носит откровенно салонный характер, используя геометрические фигуры, архитектурные мотивы, имитацию верхней одежды, цветы и фрукты, а также фирменные этикетки. Что тоже не совсем оригинально: еще в 1914 году «Киевлянин» информировал: в Париже «возник целый культ "живописи на ногах", армия художников занята раскрашиванием ножек современных модниц, изображая на нежной, белой коже пейзажи, портреты, идиллические сценки, рисуя бабочек, извивающихся змей, райских птиц...» Разница с днем теперешним только та, что сегодня все это наносится преимущественно на верхнюю часть тела, но модель — все так же, женского пола.
Напротив, увечность является едва ли не основным объединяющим мотивом большинства классических примеров западного Б.: Брисли лезет в ванну со льдом, Пейн кромсает себя бритвой, Аккончи кусает свое плечо, Бен бьется головой о стену (впрочем, никакого сравнения с «золотым мальчиком» Леонардо да Винчи, умершим сразу после праздничного представления). Символично звучат названия произведений Аннет Мессанже («Мои мучения», 1972) или Брюса Наумана («Пытки клоуна», 1987), равно как и Регины Галиндо («Боль на раскладушке», 1999) и Стеларка («Событие для горизонтального подвешивания», 1978). Однако западные авторы часто не ограничиваются телесным (уже для Ива Клейна — первого прото-боди-артиста, его знаменитые «антропометрии» были промежуточным пунктом между его «печатями» и «космогониями», но и в этом случае приоритетными для него были «телесные отражения» на бумаге, а не сам процесс их получения), претендуя на присутствие неких высших смыслов. Так, Орлан раздает зрителям поцелуи возле статуи св. Терезы (1970), зрители вкушают облатки, приготовленные из кожи автора («Месса телу», Журньяк, 1961), а в связи с Б. Пейна говорится о «ереси», «миссии», «искуплении».
У постсоветской аудитории Б. нередко отождествляется с «раскрашенными телами», фигурирующими в контексте клубной вечеринки или рекламы (реже — экологической акции). В том усматривается продолжение традиций русских модернистов. По свидетельству Бенедикта Лившица, Ларионов «с раскрашенным лицом разгуливал по Кузнецкому, однако Москва еще не привыкла к подобным зрелищам», реагируя на это скандалами. И это не удивительно, ведь даже сравнительно невинная имитация художниками факирического действа в «Бродячей собаке» 23 февраля 1914 года вызвала переполох в зале именно вследствие сугубо боди-артистского приема прокалывания щек, хотя он также вполне укладывается в стереотип фольклорно-экзотического действа. Отечественный радикальный, а посему — немногочисленный, боди-артист, с одной стороны, слишком трепетно относится к своему телу (не исключение — даже Олег Кулик, давно отказавшийся от «собачьих представлений»), с другой, — предпочитает опосредование в форме фото- или видео-акции (фотограф-акционист Борис Михайлов, оттягивающий крайнюю плоть, высокопарно изгибаясь в серии «Я — не я», 1994, впрочем, двумя годами ранее в харьковской галерее Up-down он построил презентацию на мотиве переступания-осквернения через тело автора, затем, чтобы вскоре его реабилитировать). На Руси телесное замыкается на околотелесном: если концептуалист Науман проделывает простейшие манипуляции с лицом, отсылающие к знакам алфавита, то нечто подобное у новосибирского автора Вячеслава Мизина окрашено оттенком ернического подражания («Играй, баян»). Мало кто из наших соотечественников мог бы подписаться под словами Клауса Ринке, автора программных «Мутаций» (1970): «Я выбираю тело и телесный жест как средство дематериализации...».
[О. Сидор-Гибелинда]
СМ.: Перфоманс, Тату, Хэппенинг.
Источник: Альтернативная культура. Энциклопедия